* * *
Последнего я не решился бы от себя сказать: да сказал это известный в Петербурге странничек, г. Михаил Сопоцко, — принятый во всех благочестивых домах, а ныне удалившийся в Иерусалим и оттуда присылающий на родину нравственно-поучительные листки. Между такими листками есть один, где он, предостерегая благочестивых мирян от «козней дьявола», под которыми разумеется, конечно, «женщина», — передает, что против них не могли устоять даже и «святые угодники». Отсюда и начинается любопытное свидетельство. «Никто не мог устоять, — пишет он, — ни святители, ни пустынники, ни архиереи и патриархи, ни Отцы Церкви». В подтверждение он приводит из «жития» один рассказ, где «епископу единого града», уже тогда старцу, случилось впасть в тяжкую болезнь, о которой все думали, что она — предсмертная. «И посетила его игуменья местного монастыря, в сопровождении юной послушницы. И когда они стояли у него в ногах, то послушница нечаянно для себя коснулась рукою его обнаженной ноги. И от сего вошел огонь похоти в больного старца. И сказал он игуменье, когда она стала прощаться с ним: «Я слаб, оставь девицу при мне, чтобы услужить мне в немощи». Она так и поступила. Враг же рода человеческого не только еще более разжег его похоть, но и влил в него нужные силы, и он, поднявшись с постели, совершил насилием блуд с девицею. После чего она забеременела. Сей же епископ, поняв, что все то было от навождения дьявола, выздоровев, покинул епископство свое и город тот и, уйдя в пустыню, предался подвигам поста и молитвы. В чем так преуспел, что напоследок лет множество народа стекалось к нему, для научения и наставления, а когда он почил, — то нетленное тело его показало в нем совершенно угодившего Богу инока»[25].
«Он» пошел на церковный иконостас, в икону, — и православные теплят перед ним лампады. А «она» и ее ребенок? «Житие» не упоминает о них, и Михаил Сопоцко тоже не спрашивает. Пренебрегаемая незаметная величина, которою христианские «Святцы» не занимаются. Но мы доскажем ее судьбу и сделаем обложку к «Святцам». С животом и через 9 месяцев с младенцем на руках, пошла бывшая послушница, изнасилованная архиереем и «святым», на рынки торговых городов, Константинополя или Антиохии, и, послужив лет 5—8 «товаром» для корабельных матросов, «подохла» где-нибудь в нищенском квартале. Ей — ни венца, ни иконы: не постилась, не молилась; а ребенок ее, зачатый архиереем и о котором не задумался папаша, — по общему пути подобных, вероятно, еще раньше пошел с камнем на шее в воду. «Жития» об этих частностях святительской жизни не упоминают. Но так как Вечное Солнце зрит с Небес и на записанное и на незаписанное в «житиях» и видит равно «житие» архиерея и жизнь той девушки и младенца и на весах небесных всякое бытие человека одинаково весит, то можно думать, что иконостасы православных храмов суть просто деревянные заборы, исписанные скверными лицами блудников, содомитов, онанистов, девоубийц и детоубийц. А мы кадим им и взываем: «святые отче (такие-то), молите Бога о нас»…
Впрочем, Солнце под своды наших храмов и не заглядывает. Темно в них. Сумрачно. И слышно в них заунывное пение действительно «грешных» людей, биющих в перси свои в невыразимой скорби…
Пора же осветить эту скорбь. Взгляни, Солнце, сюда и расскажи молящимся все, чтó ты видело и знаешь!
* * *
Здесь я прилагаю извлечения из старинного, написанного полууставом «Требника», — где среди других «чинов» Церкви приведен и «чин исповедания инокам», и затем «инокиням», и даже «схимницам» в виде вопросов им и ответов их. «Требник» этот, конечно, практически вырабатывался целые века: делались на исповеди признания, и «по прежде бывавшим случаям» вписывались вопросы. Таким образом, тут накопленный опыт жизни отложил свои следы, только без имен. Они и не нужны. История имеет дело с общим. Она не суд, который зовет лицо, а обзор, исследующий дела. Эти-то суммарные «дела», записанные в «Требнике», и показуют, что монастырь и монашество издревле были как бы цитаделями половых извращений, где эти противоестественности — редко и мало известные в миру, хотя и случающиеся, — были сосредоточены и неприступно сохранялись под защитою молитв, ладана, свеч, «святой воды» и «мощей», которые все окружали их и защищали от истребления, даже от беспокойства и наблюдения. «Житие тихое и безмолвное да поживем», — как бы говорили дела Содома, Гоморры и Онана, воздвигая стены монастырские, подымая их выше, вырабатывая себе строжайшие «уставы», где все предусмотрено, всякий шаг монаха, и предупреждена всякая возможность какого-либо нормального отношения к другому полу, т. е. все сохранено и сбережено для анормального.
Не могу не передать одного живого впечатления. Однажды мы, несколько писателей, были на беседе у одной важной духовной особы, где присутствовало несколько епископов и архимандритов. Когда после беседы мы вышли на свежий воздух, то Д. В. Философов, обертываясь к Д. С. Мережковскому и мне, сказал своим неуверенным голосом и тихо смеясь: — «Как это странно: вот мы все пришли туда, как защитники плоти, и говорили смело за плоть, за радости мира, за сытную и, во всяком случае, нормальную, без самоумерщвления жизнь». Смех его увеличился и он продолжал: — «И думал я, сидя среди их: да какие же мы защитники плоти, — в нас и весу-то чуть не несколько фунтов, худые, бледные, малорослые. Вы, Вас. Вас., Вы, Димитрий Сергеевич? Взглянуть не на что. И они с нами спорили и говорили, что постыдно служить плоти: между тем не было между ними менее пяти пудов весу в человеке, и щеки красные, лоснящиеся, губы сочные». И он смеялся. А мы все недоумевали. В. Р-в.
после нас хоть потоп (фр.).
Поразителен этот вечный порыв духовенства, во всем, всегда, к «первому месту». Но поистине исполнилось: «первые да будут последними». За «первое место», данное ему Константином Великим, духовенство объявило «равноапостольным» этого Нерона Востока, умертвившего жену, сына и тестя, изобразило его на своих иконах и велело народам поклоняться ему как Богу!!! Ибо иконам поклоняются в Православии как Богу, зажигают перед ними лампады и свечи, кадят им, служат перед ними молебны, молятся на иконы… т. е. на лица, изображенные на иконах… И вот Церковь за честь, данную духовенству, повелела христианам молиться убийце! В. Р-в.
Выпускаем имя, отчество и фамилию живого и известного в Петербурге лица. В. Р-в.
Бывший председатель С.-Петербургской Духовной Академии и один из основателей Религиозно-философских собраний в Петербурге, теперь преподаватель Высших женских курсов (Бестужевских) в Петербурге. В. Р-в.
Из речи на молебне в Казанском обществе трезвости.
страшно сказать (лат.).
То-то «не гордый» новый человек, «Христов ученик». Послушаешь этого тона, то поймешь, отчего в народе называют всех их, сплошь и не разделяя, «жеребячьей породой». «Мы — духовные». — «Нет, вы — жеребячья порода». Этот краткий диалог между собою и народом (целый народ!) всегда следует держать в уме «духовным», когда они берутся за перо. В. Р-в.
«Скромным» сынам Иисуса, конечно, нечего помнить, что и у них тоже может быть «грех». Раз, стоя на клиросе, смотрел я в открытые южные двери и увидел, как из чаши св. даров «тянул» священник оставшееся после причащения мирян «тело и кровь Христову»… Слезящиеся, красные, старческие (почти) глаза, нетвердые руки; он тянул жадно, очевидно усталый за литургиею, и так жевал кусочки «Христова тела», что мне — полуотщепенцу — стало страшно. «Все-таки вера отцов», но для него, очевидно, никаких «отцов» не существовало, а только старый желудок, согреваемый вином. В. Р-в.
Христос этих слов не говорил, как известно, и оратор ничтоже сумняшеся влагает свои слова и мысли Иисусу Христу. Приписал Иисусу Христу он и этот биологический закон о непременном сходстве детей с родителями, забыв и то, что у одного Адама были Каин и Авель, и повседневные такие же примеры. Плетется и врет, как «безгрешный семинарист», — и все это ставит в кавычки как подлинную речь Иисуса Христа!! Это стоит причастия, которое другой семинарист тянет, как вино. В. Р-в.
