Причем заметьте, что звание реакционера выдают тебе сразу, без задержки, как только ты сказал, что а) не веришь в социализм и б) не являешься сторонником "разрядки", Уже через три недели после моего приезда в Цюрих местная газета "Тагес-Анцайгер" утверждала, что я поразительно быстро "переменился" - из "политического агностика" во "второго Солженицына". Газета уверяла, что перемена произошла под влиянием "реакционного окружения", которое с самого начала не допускало ко мне "нежелательные органы прессы". И все это из-за моей критики по адресу "детантистов". Между тем человек, писавший статью, сидел рядом со мной на первой же пресс-конференции в Цюрихе и не мог не слышать, что я говорил, например, о резком ухудшении режима в тюрьмах и лагерях после подписания Хельсинкского соглашения. В той же статье утверждалось, что реакционные силы "были готовы завербовать и Плюща, но он скрылся в Париже...". Плющ в то время считал себя марксистом, а стало быть, пока ходил у них в "хороших".
Смешно сейчас вспоминать, как нас всех тогда пытались поссорить, приспособить для своих нужд, делили на "плохих" диссидентов и "хороших", в особенности же норовили распределить на "левых" и "правых".
Когда-то русский физиолог Павлов поставил следующий эксперимент: приучил собаку ожидать электрического удара при виде прямоугольника и пищу - при виде круга. Затем собаке внезапно показали что-то "среднее": овал - и собака получила нервное расстройство. Нечто подобное произошло при столкновении западного мира с советскими правозащитниками. Прирученные думать только в терминах "левого - правого", разделенные потрясающей идеологической нетерпимостью, эти узники западного духовного ГУЛага никак не могли постигнуть, что перед ними нечто принципиально новое. С удивлением обнаружили мы, что для них важнее, с кем оказаться за одним столом, выступать с одной трибуны или поставить подпись, чем существо сказанного или содержание петиции.
Все это было для нас абсолютно дико. Как на полюсе магнитная стрелка не поможет вам ориентироваться так и в СССР бесполезны традиционные политические определения. Никто не может быть более левым или более правым, чем Брежнев. Да и на Западе эти деления давно потеряли смысл. Скажем, что общего между либералами Германии и Японии, социалистами Италии и Англии? Где "правые", где "левые", если итальянские коммунисты консервативней английских лейбористов? Если американские профсоюзы объявлены более "реакционными", чем мультимиллионеры Кеннеди и Рокфеллер? Все это очевидный бред, однако бред весьма удобный для организации интеллектуального террора. Крайняя идеологизация приводит к тому, что мыслить начинают ярлыками, значение слов произвольно трансформируется, а любой самый крикливый демагог всегда оказывается самым "прогрессивным". В политических гонках современного мира всегда есть место обогнать противника "слева", достаточно лишь первому заклеймить его как "реакционера" - и он уже в изоляции. А поскольку любой идеологии всегда нужны свои "дьяволы", начинается "демонизация" противника. Постепенно вокруг него создается "атмосфера убийства", и, глядишь, вскоре на сцену является террорист. И так этот сошедший с рельсов поезд неумолимо скатывается в пропасть, стягивая один вагон за другим. Где теперь социал-демократы? Уже в "реакционерах". А "либералы"? Уже под огнем террористов - как "враги народа".
И после этого нас здесь спрашивают, как мог возникнуть "великий террор" Сталина, почему советский коммунизм человеческое лицо потерял? Да у них у самих все готово.
Поразительно, не правда ли? Мы приехали из глухой страны, где нет никакой политической жизни, приехали с чувством провинциалов, случайно попавших в столицу, и вдруг оказались политически старше на много десятилетий. И хотя среди нас есть люди разных политических предпочтении, никому уже не удастся разделить нас по "лагерям". От этой опасной дихотомии нас весьма успешно вылечили сульфазином и укрутками. Мы знаем только один политический лагерь - концентрационный, где всем положена одинаковая баланда. Ни справа, ни слева там нет ничего, кроме "запретной зоны", где конвой стреляет без предупреждения. Там мы научились видеть только одну борьбу в этом мире - человеческого с бесчеловечным, живого с мертвечиной. За ее исход мы все несем ответственность.
Наивно, однако, предполагать, что "силы мира и прогресса" примирились со своей неудачей. Не удалось расколоть - стали "создавать" диссидентов, конечно же, таких, чье мнение выгодно противопоставить мнению подлинных правозащитников. Дело нетрудное. За последние десять лет из СССР эмигрировало примерно двести пятьдесят тысяч человек, а ч Москве и подавно восемь миллионов населения. Нужно остановить Картера в его кампании за права человека - срочно находят кого-то, кто заявляет корреспонденту, что позиция Картера вредна. И это сразу в печать, крупными буквами, на первую полосу. А заявление политзаключенных в поддержку Картера - где-то в конце, несколько строчек резюме мелким шрифтом, да и то далеко не во всякой газете. Пишет Сахаров обращение к Белградской конференции - на той же странице "Нью-Йорк таймс", прямо следом, статья "тоже диссидентов" о том, что Сахаров - наивный чудак, изолированный от народа, генерал без армии.
Пожалуй, самой большой находкой были братаны Медведевы. Хоть сами они себя никогда к "диссидентам" не причисляли, а все больше к советникам "голубей в Политбюро", здесь они числятся в лидерах "левого крыла диссидентов". Я, переезжая из страны в страну, только диву давался, до чего же эти братаны плодовиты - чуть не в каждой газете успевают печататься. Это не считая книг и лекций. Выдвинули Сахарова на Нобелевскую премию - Жорес Александрович уже в Норвегии, убеждает общественность, что нельзя дать премию мира создателю водородной бомбы. Разворачивается кампания в защиту арестованных хельсинкцев - Жорес Александрович в парижской газете объясняет, как вреден шум на Западе для людей "там". Приговорили Гинзбурга к восьми годам особого режима - Рой Александрович спешит с заявлением о том, какой плохой человек Гинзбург. Надвигается осуждение советской психиатрии в Гонолулу - Жорес Александрович тут как тут, заявляет в Америке, что, кроме него ну и, пожалуй, Плюща, никого в психушку по политическим мотивам не сажали. Словом, работоспособность необыкновенная. Всего два человека, а шуму навесь мир.
Да это же находка. Пусть-ка "диссиденты" удушат себя своими руками. Солженицын - "писатель-диссидент", и всю жизнь промолчавший или простучавший "Х" - "писатель-диссидент", Вроде как угроза Сталина Крупской подыскать "другую вдову Ленина". Главное же, создается впечатление, что "диссиденты" сами не знают, чего хотят. Только вечно ссорятся.
И все это не просто разрозненные эпизоды, а прекрасно сдирижированный международный оркестр, располагающий мощными средствами. Я вовсе не утверждаю, что дирижеры сидят в Кремле, но игра-то идет как по нотам. Как ни трудно нам было в СССР, какая ни громоздилась перед нами железобетонная стена, а и ее можно пробить лбом при известном упрямстве. Здесь же стенка ватная, и обволакивает она тебя со всех сторон.
Впрочем, меня лично все это коснулось далеко не сразу. Первые три-четыре месяца демократическая богиня паблисити настолько разбушевалась, что даже ватная стенка расступилась на время, а трехглавое чудище "сил мира, прогресса и социализма" затаилось, пережидая стихию. Только пара коммунистических газетенок поплоше, в странах, где компартии совсем крошечные, а стало быть, полностью на советской дотации, пытались что-то тявкать. Какая-нибудь "Унзере цайт" в Германии или "Де ваархайт" в Голландии, о которых местные жители и не слыхали. На них-то советским и приходилось ссылаться - к крайней своей досаде.
После первого залпа мне вслед советские газеты молчали примерно месяц, надеясь, что все утихнет. Однако к Пиночету я не поехал, да и "мыльный пузырь" не лопнул, как они предсказывали. Идеологическое руководство скомандовало "дать отпор" проискам.
Только привычный советский читатель может оценить, до какой степени власти были растеряны и напуганы развитием событий. Практически весь февраль, март и апрель почти каждый день они были вынуждены печатать что-то против меня. "Труд" - "Родство душ"; "Правда" - "Унзере цайт" о врагах мира"; "Известия" - "Марионетка в руках реакции"; "Известия" - "Кому мил этот отщепенец"; "Советская Россия" - "Ставка на антикоммунизм"; "Правда" "На службе НАТО"; "Известия" - "Разоблачение провокационной шумихи"; "Комсомольская правда" - "Считаем его предателем"... Одно только количество публикаций красноречиво говорит о панике. Содержание же порой просто невероятно. Еще месяц назад они уверяли читателей, что я слабоумный маньяк, чуть ли не фашист, от которого все отшатнутся после первой же встречи. Теперь вдруг им приходится признавать, что "печать, радио и телевидение Запада продолжают раздувать шумиху вокруг этого отщепенца". "Среди этого хора провокаторов оказалось много лидеров оппозиционного блока ХДС-ХСС". "Кто же в ФРГ оказался в кругу его друзей? Это - председатель ХДС Коль...". "Антисоветские высказывания Буковского, к сожалению, нашли свое отражение и в передачах западногерманских радиостанций и телевизионных центров".
