Ее вернули домой и под удивленные взгляды матери и матери-матерей снова уложили в постель. Никто даже не пикнул - так в этом доме было необычно появление мужчины. Маше поставили градусник, и тот показал тридцать семь и две, и Маша уснула, и ей приснился такой сон.
Первый сон старой девы Марии
Белый храм на зеленом холме. Надвратница - холодная сизая птица, не то голубь. Привратник - ангел-товарищ с голубыми глазами, брюнет. Брюнет всех женских сердец, не всякую пускает во храм, но ее, Марию, святую девственницу, проверяет подозрительным взглядом меж бедер, достает заветный ключик и впускает во храм. Византийские своды покаты, как женские груди, и входящий купается в молоке. По стенам рукотворные иконы, но не черные, и алтарь скромен, и перед ним символ любви земной - белым квадратом огромное двуспальное ложе. В центре солнечное пятно через готичесмкий витраж выхватило изображение Змея-Искусителя. На месте Христа распятого, дважды перерезанный грейдером Змей. Ведь храм Змея, догадывается чревом Мария. Она падает на колени пред светлым ликом перерезанного Змея и обнимает нижнюю половину его тела. Та, другая, недоступна и высока и требует парения. Она одна здесь в его храме и привратник голубоглазый заглядывает, как сосед, в щелку и видит ее моления у нижнего тела Змея. Она любит Змея, она чтит его мертвенность и отдается без сожаления. Но мысли ее чисты и прозрачны, она вспоминает недалекое прошлое и лужайку пред храмом и людей, не впущенных внутрь. Там, в черном, отец Захарий мнет красную бороду, и Иосиф, и мать-матерей, и просто мать, и никто из них во храм Змея не вхож - строг привратник. Видит прочих, но слышит голос Змея, и непроизносимо вторит, и вопрошает у верхнего тела:
- Отчего те люди снаружи, любимый, а мы внутри?
- Ты сама сказала - мы внутри. - отвечает верхнее тело разрезанного Змея.
- Но Марсаков-красавец тоже с ними.
- С ними, - вторит эхо Змея.
- Я люблю тебя, Змей.
- Лишний свет как лишнее очевидное слово. Храм мой - крепость всех излюбленных, прощайся пока.
Мария вздыхает, чуть вскрикивая, глаза ее закатываются в экстазе и она засыпает во сне снов.
- Но если явится Он ?
- То скажи, что место его занято, ибо его храмы снаружи белы, а внутри черны, а наши белы всегда, и мы сами поняли истину и предались земному.Слышится помимо нее.
* * *
Настало утро и Маша наконец проснулась. Теперь, когда прошла ее простуда, мир должен был стать прежним добрым, порядочным миром, подчиненным обычным законам, правда, миром, в котором не будет его. Да, Верзяева нет, а вместо него что-то совсем другое - не то. Эти письма. Ей нужно с кем-нибудь поделиться, эти письма не принадлежат Змею, но какому-то другому человеку. Они написаны человеком. Маша несколько раз повторила вслух эту фразу, прислушиваясь к звучанию собственного голоса. Ей нравился собственный голос. Интересно, а есть ли люди с отвращением к своему голосу? Итак, эти письма писал человек по имени... Она опять задумалась . С кем посоветоваться? Подруги? Всех подруг своих выдала замуж, конечно, встречалась, бывала в гостях, но уже по-семейному, с пеленками, одежками, с мужьями, и говорили о многом, но все не о том, так что осталась она совсем одна.
Потом опять все как-то внезапно разрешилось явлением того самого брюнета Виктора. Он позвонил и поинтересовался здоровьем, а после повторил свой прежений вопрос и объяснил, что не может найти ключей от квартиры, которые он вручил Верзяеву для амурного, как он думал раньше, свидания с ней, но после того, как он увидел Марию, он вдруг понял, что она вовсе не та женщина и что вообще она такая женщина, что даже у него нет правильных слов и, несмотря ни на что, он хотел бы с ней встретиться , а ключи - это только предлог, ведь он может заказать хоть тысячу ключей, если захочет. И Маша неожиданно для себя согласилась встретиться, но непременно у него дома. Да, у него. Ведь это был их со Змем-Искусителем общий дом, были и другие разные, но этот был чаще всего, и ей здесь нравилось, и у них здесь был кое-какой опыт совместного хозяйствования, как-то: заваривание чая и разрезание сладкого сдобного тела.
Когда она позвонила ему в дверь, он тут же открыл ее, как будто все время стоял в прихожей, ожидая гостью. Виктор, бледный, голубоглазый, красивый, чуть дрожащим голосом пригласил войти, помог снять осенний плащ, ведь была еще осень. Когда Маша, следуя приглашению, двинулась вперед в полуоткрытую дверь, по-видимому, спальню, Виктор легонько взял ее за локоток и направил в гостиную и там, прямо с места в карьер, стал много и сумбурно говорить. Сначала про квартиру:
- Понимаете, эту квартиру я снимаю и мне не хотелось бы менять замки и объясняться с хозяином, вот почему я так зациклился на этих ключах. А так-то мне ключи, конечно, ни к чему, просто ключи-то я взял у хозяев пока, но они особые, таких ни один металлоремонт не делает, а перед хозяевами неудобно. Да и, честно говоря, хотелось посмотреть на вас, ну, не в смысле... ради интереса, ведь он сказал, что у вас так себе встреча, знаете ли, как это случается, ну, дай, думаю, и я... ведь я... Виктор покраснел, - но когда я вас увидел, господи, да я тут же понял, что вы, вы не такая, и он, наверно, не знал, какая вы, да и откуда... он вдруг замялся, заметив почти возмущение Маши, - да неужели и вы его любили?
Не дождавшись ответа, он как-то обреченно провел в воздухе рукой и продолжил.
- Ну что вы все в нем нашли? Хорошо, хоть вас не было на похоронах, о господи, нет, конечно, что же, он талант, и ученики гроб вынесли - даром не апостолы, чуть не плакали, и телеграммы от иностранных академий, и цветы, и венки, всякая мишура, будто праздник, будто, знаете ли, им даже приятно, что они все скопились в одном скорбном месте и чтут его. Но главное, вы бы видели этих женщин в трауре, ха! - у Виктора снова что-то злое мелькнуло в красивых глазах, да нет, может быть, и не злое, а неразумное, животное, предположила гостья.
- Вы ему завидовали? - откровенно удивилась Мария Ардальоновна.
- Ну вот, вы ничего не поняли, неужели бы я смог в этом случае вам о нем сразу после похорон такое говорить? Да когда завидуют - молчат и терзаются, - как-то серьезно, после задумчивой паузы ответил Виктор. - С ним было всегда интересно, но я не понимаю почему, за что все это ему, даже смерть, и та какая-то красивая, трагическая, все шептались - как жаль, такой молодой. Да какой он молодой - зубы вставные, ведь он ничего до конца не умел довести, ведь ему ничего не стоило, никакого, понимаете, никакого труда, вот что несправедливо, неправильно. Вы знаете, я теперь вот что думаю, я думаю, что всякий талант - это есть проявление бесовской силы. Да, да, талант это есть бесовское искушение, мол, на, возьми и прыгни со храма, без парашюта, без зонтика, и тот, кто принял свой талант, тот и служит дьяволу.
- Да что это у вас такая риторика православная, Виктор, вы как вроде на верующего не похожи, у вас вроде бы совсем другие наклонности.
- Нет, я вовсе не то, но разбираюсь, ведь человек должен страдать, человек должен терпеть, преодолевать, мучиться наконец и только после, там, - Виктор как-то многозначительно поднял к потолку глаза , - там воздастся каждому по заслугам, а на земле идет битва с антихристом и быть счастливым здесь тяжкий грех.
Маша с огромным удивлением и непониманием слушала обрушенное на нее чужое чувство, и ей самой тоже захотелось его огорошить, например, каким-нибудь фактом из своего сна, но она только улыбнулась, вспомнив ангела-товарища, прислуживающего Змею.
Виктор весь обмяк как-то, но после спохватился:
- Значит, ключика у вас нет, значит, вы так и не встретились тогда. Следовательно, сначала катастрофа, а только потом уж...- Виктор уставился бессмысленным взглядом в пространство, а Маша воспользовавшись минутным замешательством хозяина, спросила, можно ли посмотреть спальню. И, не дождавшись ответа, тихо вышла в место их несостоявшегося зачатия.
Посреди комнаты, купленное какими-то неизвестными хозяевами, огромным белым квадратом парило мягкое двуспальное ложе. Его поверхность, крытая шелковистым покрывалом, была гладкой и чистой и, казалось, что ложем уже давно никто не пользовался, даже более того, оно казалось настолько стерильным и нетронутым, словно поставлено оно здесь впервые и только еще ждет своего часа. Рядом, справа, Маша заметила на полу спальный мешок и какое-то подобие подушки, приготовленной из сваленных старых одежек.
- Да, я сплю теперь рядом, -услыхала она над ухом приятный, чуть дрожащий голос Виктора. -Я после ваших с ним встреч всегда долго сплю рядом, знаете ли, не могу сразу, мне все кажется, что мы втроем, и запах вашего тела, о, я его очень хорошо изучил. Я знаю, тут он бывал только с вами. Я это по запаху установил, и больше не проверял.
Маша тогда испугалась, и чтобы как-то осадить хозяина, сделала равнодушное лицо и попыталась перевести разговор:
- А ключи, наверное, должны быть у Верзяевых.
