Полежаевъ. — Арiадна, убей меня.
Арiадна. — Голова моя золотая. Нeтъ, не убей, ты живи, жить долженъ…
Полежаевъ. — Не знаю.
Арiадна. — Я ужасно мучалась все это время. Ну, Господи, какъ ужасно. Но я тебя безумно люблю, и любила… даже когда оскорбляла. Я знаю, что я дрянь.
Полежаевъ беретъ ея руку и цeлуетъ. Молчанiе.
Полежаевъ. — Ахъ, Арiадна…
Арiадна. — Опять плачешь.
Полежаевъ. — Нeтъ, я ничего не понимаю.
Арiадна. — Ну, хорошо. Ну, хорошо. Пройди по мнe.
Полежаевъ. — Что ты говоришь…
Арiадна. — Растопчи. А я умру. Если ты скажешь, я изъ окошка выброшусь.
Полежаевъ. — Эти слова… такiя… (Обнимаетъ ее. Оба плачутъ.)
Арiадна (нeсколько оправившись.) — Легче сейчасъ? Тебe? Легче?
Полежаевъ (тихо). — Да.
Арiадна. — И мнe.
Полежаевъ. — Хорошо, что нeтъ никого.
Арiадна (подымается). — Встань. (Подымаетъ его за руку, полуобнявъ, ведетъ къ дивану.) Лягъ. Ты вeдь мой? Погоди, погоди… Только бы такъ остаться. (Закрываетъ себe голову, точно боясь, что что-нибудь измeнится.) Я тебя опять люблю. Безумно… И ты, ты? Ахъ, а то… А вдругъ все-таки нужно умереть?
Полежаевъ. — И я.
Арiадна. — Такая любовь, какъ у меня, сильнeе… Да, въ головe все путается, плохо говорю. Если бы не Сергeй, я бы выпила. Я, стало быть, жива. Ты бы тоже себя убилъ?
Полежаевъ. —Да.
Арiадна. — Я почувствовала. Но теперь — нeтъ. Ты живъ (Задумалась. Потомъ идетъ къ двери.) Погоди… Я сейчасъ.
Полежаевъ. — Куда ты?
Арiадна. — Нeтъ, ничего. Ты боишься?
Полежаевъ. — Зачeмъ… идешь?
Арiадна. — Можетъ быть, глупо… Я минуту посижу въ своей комнатe, вотъ такъ, одна. Потомъ приду. И вообще все посмотрю… какъ здeсь… будетъ. (Уходитъ.)
Полежаевъ (встаетъ, подходитъ къ окну). — Разсвeтъ! (Отдергиваетъ портьеру. Въ комнатe становится еще свeтлeе.) Какъ пахнетъ!
Входитъ Генералъ.
Генералъ. — Не дошелъ. Не дошелъ-съ, все уже кончилось. Видимо, наши молодцы.
Полежаевъ (растерянно). — А, пожаръ…
Генералъ. — А-ха-ха… маленькое деревенское развлеченiе. Двe риги, солома прогорeла… Но, конечно, наши не дали ходу… ну, я такъ себe представляю… огню. А вы что же-съ? Гдe же супруга?
Полежаевъ. — Я, да… она. Она тутъ.
Генералъ. — А вы немного… не въ себe какъ-то?
Полежаевъ. — Напротивъ, я… Я, она.
Входитъ Арiадна. Вдали слышенъ рожокъ автомобиля.
Арiадна. — Генералъ!
Генералъ. — Все кончилось. Спектакль!
Арiадна (сiяя блестящими отъ слезъ глазами, осматриваетъ комнату). — Здeсь свeтъ, утро.
Полежаевъ (ей). — Ну?
Арiадна (идетъ къ нему). — Какое утро, свeтъ…
Полежаевъ. — И хорошо?
Арiадна. — Здeсь чудно. Здeсь все прекрасно. (Плачетъ.) Все прекрасно.
Входитъ Игумновъ.
Игумновъ (бросаетъ фуражку, садится въ кресло). — Генералъ, васъ Алексeй Николаичъ ждетъ. Ф-фу!
Арiадна (указывая въ окно Полежаеву). — Утренняя звeзда.
Игумновъ (обертываясь къ нимъ). — Арiадна! (Минуту смотритъ молча.) Что же… Да. У васъ другiя лица.
Полежаевъ (Арiаднe). — Помнишь? Эту звeзду я встрeчалъ за книгами.
Игумновъ. — Новыя лица! Новыя лица!
Комната и обстановка предшестующаго акта. Четыре часа дня — блeдно-солнечнаго, безвeтреннаго. Въ окнахъ далекiй пейзажъ — мирный видъ сельской Россiи. На письменномъ столe подносъ со стаканами чая, вареньемъ, медомъ. Сюда перешли изъ столовой — послe затянувшагося деревенскаго обeда — покурить, поболтать Генералъ, Полежаевъ, Машинъ, Дарья Михайловна.
Машинъ(снимаетъ съ роговъ надъ диваномъ небольшую двустволку). — Папашино еще ружьецо?
Полежаевъ. — Да. Остатки прежней воинственности.
Машинъ (прицeливаясь въ окно). — Прикладистое.
Полежаевъ. — Бьетъ далеко, но стрeлять трудно. Калибръ маловатъ.
Машинъ. — А вотъ… лисичекъ скоро… перваго сентября… у насъ открытiе охоты. Тутъ, недалеко.
Полежаевъ. — Милости прошу ко мнe завтракать.
Генералъ. — Для меня, долженъ сказать, весьма прiятно ваше намeренiе… остаться тутъ на зиму. Знаете, у насъ какъ: выборы прошли, а тамъ, къ настоящей-то къ зимe, помeщички кто въ Ниццу, кто въ Каннъ. Я и самъ не прочь, но въ нынeшнемъ году не придется. Да вы вeдь и въ гласные баллотируетесь? А-ха-ха… прокатимъ, прокатимъ.
Полежаевъ. — Мнe такъ совeтовали. Говорятъ, жить въ деревнe, надо общественными дeлами заниматься. Хотя, конечно, я мало въ этомъ свeдущъ.
Генералъ. — Я смeюсь, ну, разумeется, смeюсь. А-ха-ха. (Наставительно.) Въ деревнe нужны культурныя, интеллигентныя силы. Я, напримeръ, занятъ сейчасъ сельскохозяйственными школами. Это, я вамъ доложу, дeло новое, и нашимъ общественнымъ дeятелямъ не такъ-то по плечу.
Разговоръ ведется на-ходу. Генералъ взялъ Полежаева подъ руку и послeднiя слова говоритъ въ дальнемъ углу. Тамъ останавливается, что-то объясняя, хохоча. Машинъ подходитъ къ окну, недалеко отъ Дарьи Михайловны, и, взявъ большой бинокль, всматривается въ горизонтъ. Дарья Михайловна шьетъ.
Машинъ. — А гдe же муженекъ?
Дарья Михайловна. — Пообeдалъ, ушелъ. Гдe-нибудь бродитъ. (Горько.) Богъ его знаетъ, гдe.
Машинъ. — Вонъ она… и Усачевка. Трофимычъ ужъ строиться началъ послe пожара. Мeсяцъ пройдетъ… и какъ не бывало ничего. Вашъ-то, Сергeй Петровъ, очень тогда старался. Молодцомъ. Могъ бы медаль получить.
Дарья Михайловна. — Что ужъ тамъ медаль, Иванъ Иванычъ. Это онъ съ налету, по горячности. А-то мало совсeмъ сталъ работать, хозяйство запустилъ. Говоритъ, скучно здeсь. Все опостылeло. Даже хочетъ въ Москву перебираться; буду, говоритъ, за пятьдесятъ рублей служитъ, такъ хоть въ театръ схожу, музыку послушаю.
Полежаевъ. — Въ Москвe трудно. Въ Москвe… народу много.
Дарья Михайловна. — А мeсто развe найдешь? Да и такъ-то сказать: поглядeлъ онъ на все на это (показываетъ вокругъ), на барскую жизнь. Мы вeдь не тe люди, что они… Леонидъ, Арiадночка. А онъ тянется.
Машинъ. — Наше дeло простое. Знаете. Посeялъ ржицы, овсеца. Убралъ.
Подходятъ Генералъ и Полежаевъ.
Полежаевъ. — Вы мнe говорите о разныхъ умныхъ и серьезныхъ вещахъ. Я слушаю. Но, признаюсь, взглянешь въ окно, на этотъ свeтлый пейзажъ, и мысли отклоняются. Вспомнишь о томъ, что къ дeлу не относится.
Генералъ. — А это, знаете ли, мечтательно-романтическая жилка въ васъ есть… а-ха-ха.
Полежаевъ (останавливается, подходитъ къ окну). — Нeсколько лeтъ назадъ мы жили съ Арiадной въ Ассизи. Тамъ мeсто высокое, видна вся Умбрiя.
Дарья Михайловна. — Гдe это… Ассизи?
Полежаевъ. — Въ Италiи. Городокъ и старинный монастырь. Тамъ, Дашенька, нeкогда подвизался св. Францискъ, великiй милостивецъ. Да. Мнe и вспомнилось. Тамъ видна съ высоты вся долина, полная необыкновенной тишины. Бывали дни именно какъ сейчасъ — опаловые, перламутровые; вдругъ выглянетъ солнышко и заиграетъ гдe-нибудь вдали пятномъ; или за десятки верстъ прольется дождемъ тучка, и этотъ дождь какъ-то виситъ, недвижно, сeроватой сeткой. И такъ же, какъ изъ окна читальни, гдe передъ обeдомъ я читалъ о жизни святого, маячила далекая Перуджiя.
Генералъ. — Весьма поэтически, хотя, конечно… и далеко отъ всякихъ земствъ.
Полежаевъ. — Вeроятно, Душа святого оставила свой слeдъ въ той мeстности. Нигдe не видeлъ я подобной чистоты, безмятежности. Мнe кажется, что всякiй, кто измученъ, обрeлъ бы тамъ миръ.
Дарья Михайловна. — Я нигдe не бывала. Не только въ Италiи, а и въ Москвe-то всего разъ. (Откусывая нитку.) Такъ и проживешь, ничего не зная. Иванъ Иванычъ, вы вeдь тоже рeдко отсюда выeзжали?
Машинъ. — Не часто… Такъ, въ округe приходится, а въ Москву рeдко. (Какъ бы припоминая.) Годковъ, пожалуй… пятнадцать.
Дарья Михайловна. — Живетъ, живетъ человeкъ, да и возропщетъ. Прямо говорю, возропщетъ.
Полежаевъ. — Ахъ, конечно, бываетъ.
Машинъ. — Iовъ-то… возропталъ, а потомъ все же-таки… смирился.
