Что касается меня, я довольно бойко отрекомендовался: поручик Лапшин, а потом прибавил, хотя несколько неразборчиво:
- Очень приятно... поверьте... такая честь... В конце концов я не уверен, кто из нас сделал лучше: я или капитан.
- Я думаю, вы, господа, не откажетесь отобедать У меня, - сказал Обольянинов, беря со стула свою шляпу. - Мы обедаем ровно в семь...
Мы еще раз поклонились, и наш хозяин удалился с той же великолепной непринужденностью, как и вошел.
К семи часам мы явились в палац. Всю дорогу капитан ворчал что-то про "бэгэрэдство", постоянно поправлял нацепленный для чего-то на грудь иконостас и, по-видимому, находился в самом подавленном настроении духа... Впрочем, надо сказать, и я чувствовал себя не особенно развязно.
Когда мы пришли, то попали прямо в столовую - большую, несколько мрачную комнату, всю отделанную массивным резным дубом. Андрея Александровича не было, в столовой находились только его жена да старушка мать, спасенная от смерти капитаном. Произошло легкое замешательство, конечно, больше с нашей стороны. Мы должны были сами представляться... Нас попросили сесть... Разговор неминуемо зашел об утреннем происшествии, но. продержавшись минут пять, истощился без всякой надежды на возобновление, и мы четверо сидели молча и глядели друг на друга, тяготясь нашим молчанием.
К счастью, скоро в столовую вошла Кэт в сопровождении отца. Увидев меня, она удивленно закусила нижнюю губку, и брови ее высоко поднялись. Нас представили. По лицу Кэт я догадался, что о нашем случайном знакомстве в саду никому не должно быть известно - Милая девушка! Конечно, я исполнил твое безмолвное приказание.
После обеда, во время которого Обольянинов тщетно старался вызвать капитана на разговор, - на меня он почему-то мало обращал внимания, старуха выразила желание сыграть в ералаш. Гак как Василий Акинфиевич никогда не берет карт в руки, то четвертым усадили меня. В продолжение двух часов я мужественно переносил самую томительную скуку. Старая дама два первых робера играла еще туда-сюда. Но потом ее старческое внимание утомилось. Она начала путать ходы и брать чужие взятки... Когда требовались пики, несла бубны.
- Maman, ведь у вас есть еще пики, - замечал ей с несколько насмешливым почтением Андрей Александрович.
- Ну вот, ты меня еще учить вздумал! - обижалась старушка. - Стара я, голубчик, стала, чтобы меня учили... Если не даю пик, стало быть, у меня их и нет. Однако спустя минуту она сама начинала ходить с отыгранных пик.
- Видите, maman, нашлись же у вас пики, - говорил ей сын с тем же оттенком добродушной насмешки, и она совершенно искренно изумлялась.
- Не понимаю, голубчик, откуда они у меня взялись! Просто - не понимаю... Впрочем, я сам играл рассеянно. Я все время прислушивался, не раздадутся ли сзади меня легкие шаги Кэт... Она, бедная, билась около получаса, стараясь занять капитана, но все ее старания разбивались о капитанское каменное молчание. Он только краснел, вытирал клетчатым платком вспотевший лоб и на каждый вопрос отвечал: "Да-с. сударыня... нет, сударыня". Наконец Кэт принесла ему целую груду альбомов, гравюр, и он всецело погрузился в них.
Несколько раз Кэт нарочно проходила мимо карточного столика. Наши глаза каждый раз встречались, и каждый раз в ее глазах я видел лукавый и нежный огонек... Наше никем не подозреваемое знакомство делало нас чем-то вроде двух заговорщиков, двух людей, посвященных в одну тайну, и эта таинственность притягивала нас друг к другу крепкими задушевными нитями.
Было уже темно, когда окончив ералаш и покурив в кабинете, мы возвращались домой. Капитан шел впереди. На террасе я вдруг почувствовал, да, именно почувствовал чье-то присутствие. Я раскурил сильнее сигару и в красноватом, вспыхивающем и потухающем свете увидел платье и дорогое улыбающееся лицо.
- Умница, паинька-мальчик, хорошо себя вел, - услышал я тихий шепот. В темноте моя рука схватила ее руку. Темнота вдруг придала мне необыкновенную смелость. Сжав эти нежные холодные пальчики - я поднес их к губам и стал быстро и жадно целовать. В то же время я твердил радостным шепотом:
- Кэт, моя милая... Кэт!
Она не рассердилась. Она только слабо отдергивала свою руку и говорила с притворным нетерпением:
- Не надо, не надо... Идите... Ах, какой вы непослушный!.. Ступайте, вам говорят. Но когда я, боясь на самом деле ее рассердить, разжал свои пальцы, она вдруг удержала их и спросила:
- Как ваше имя? Вы мне до сих пор не говорили.
- Алексей, - ответил я.
- Алексей? Как это хорошо!.. Алексей... Алексей... Алеша...
Потрясенный этой неожиданной лаской, я стремительно протянул вперед руки, но... они встретили пустоту Кэт уже не было на балконе.
О, как безумно я ее люблю!
Кэт - Лидии. 21 сентября.
Ты. конечно, помнишь, милая моя Лидочка, как папа восставал против наших офицеров? Как он называл их насмешливо "армеутами"? Поэтому ты. без сомнения, удивишься, если я тебе скажу, что они сегодня у нас обедали. Сам папа отправился к ним во флигель н пригласил их. Причина этой внезапной перемены - та, что сегодня утром старший из офицеров спас мою grandmere от неизбежней смерти. В том, что рассказывает бабушка, есть что-то невероятное. Она будто бы шла по двору, на нее внезапно налетел бешеный бык. храбрый офицер кинулся между ней и быком. - вообще целая картина во вкусе Шпильгагена.
Положив руку на сердце, я тебе скажу, мне не особенно нравится то, что папа притащил их. Во-первых, они оба в обществе так теряются, что на них мучительно смотреть... В особенности старший: он ел рыбу прямо с ножа, все время странно конфузился и имел самый смешной вид. Во-вторых, мне жаль, что наши свидания в саду потеряли почти всю прелесть своей оригинальности. Раньше, когда никто не мог даже н подозревать о нашем случайном знакомстве, в этих свиданиях было что-то запретное, выходящее из ряда, теперь уже увы! - никому даже не придет в голову удивиться, увидав нас вместе.
Что Лапшин влюблен в меня по уши, в этом я уже совсем не сомневаюсь у него очень, даже чересчур красноречивые глаза! Но он так скромен и нерешителен, что мне волей-неволей приходится идти к нему навстречу. Вчера, когда он уходил от нас, я нарочно ждала его на балконе. Было темно, и он стал целовать мои руки. Ах. дорогая Лидочка, в этих поцелуях было что-то обворожительное! Я их чувствовала не только на руках, по на всем моем теле, по которому каждый поцелуи пробегал сладкой нервной дрожью. В эту минуту я очень жалела, зачем я не замужем. Мне так хотелось еще продлить и усилить эти новые, незнакомые для меня ощущения.
Ты, конечно, прочтешь мне нотацию за то. что я кокетничаю с Лапшиным. Но ведь это меня ни к чему не обязывает, а ему, без сомнения, доставляет удовольствие. Кроме того, не больше чем через педелю мы уедем отсюда. У него от меня останутся воспоминания - и больше ничего.
Прощай, милая Лидочка. Жаль, что ты не будешь зимой в Петербурге. Во всяком случае, не забывай писать мне. Поцелуй от меня твою маленькую сестренку.
Твоя навеки Кэт.
22 сентября
"Счастье, призрак ли счастья?.. Не все ли равно?"
Я не знаю, какому поэту принадлежит эта строчка, но она сегодня не выходит из моей головы.
Да и правда, не все ли равно? Если я был счастлив хоть час. хоть одно только короткое мгновенье, зачем отравлять его сомнениями, недовернем, вечными вопросами неудовлетворенного самолюбия?..
Перед вечером Кэт вышла в сад. Я дожидался, и мы пошли вдоль по густой аллее, по той самой аллее, где я впервые увидал мою несравненную Кэт, королеву моего сердца. Она была задумчива и часто отвечала невпопад на мои вопросы, которые я без толку предлагал, чтоб только избавиться от неловких, тяготивших и ее и меня молчаливых пауз. Но ее глаза не избегали моих: они смотрели на меня с такой нежностью. Когда мы поравнялись с той скамейкой, я сказал:
- Как мне памятно и дорого это место, mademoiselle Кэт! Она спросила:
- Почему?
- Здесь я впервые увидел вас. Помните, вы сидели с своей подругой и еще рассмеялись, когда я прошел мимо.
- О да, конечно, помню! - воскликнула Кэт, и ее лицо озарилось улыбкой. - С нашей стороны было совсем нетактично так громко смеяться. Вы, может быть, приняли этот смех по своему адресу?
- Признаться - да.
- Видите, какой вы подозрительный! Это нехорошо! А дело просто-напросто было так: когда вы прошли, я сказала Лиде на ухо одну вещь, - действительно про вас, но я не хочу вам ее повторять, чтоб не испортить вашего самолюбия лишним комплиментом. Лида остановила меня, потому что боялась, что вы услышите мои слова. Она очень "prude"{15} и всегда останавливает мои выходки. Тогда я нарочно, чтобы подразнить ее. сказала голосом моей бывшей гувернантки - очень чопорной старой мисс: "стидпо, shocking, стидно". Вот и все. И эта буффонада заставила нас громко расхохотаться. Ну что? Вы теперь довольны?
- Совершенно. Но что вы сказали обо мне?
Кэт покачала головой с укоризненным, лукавым видом.
