Резиновые дубинки волочатся и качаются на веревочных петлях. У многих черные шахтерские лица. Они отхаркиваются и шумно глотают воздух. Широко распахнутые глаза. Каждый выбирает себе по солдату и обрушивает на него тяжелые истерические объятия. Мите достается широченный, с сочащейся сквозь швы кителя спиной, качок. Кости трещат. Двумя штанговыми "блинами" по лопаткам:
- Братки! Успели, братки! Мы уже думали, на хрен, не успеете! Хорошо, рация не подвела!
"Братки" - как на настоящей войне. Чуть что, сразу "братки" и "на хрен".
Качок мокрый от слез, полосатый от размазанной копоти.
- Леха я! Леха меня зовут! Братки!
Кто-то уже рассказывает, как оно все было, размахивая руками и задыхаясь от эмоций. Кто-то рядышком, плечом к плечу, садится под деревом. Раскуривают одну на двоих. Дрожащие руки. Спасенные тискают, хлопают своих спасителей.
- Леха я, Леха! Я сегодня во второй раз рожденный. Да все мы!
Пожар стихает. Наверное, надышался - знобит и будто...
...марево. Чье-то незнакомое лицо совсем близко, всеми своими бровями-ресницами. Кто это? Непрерывное шипение - в здании ОВД шипят огнетушители. Время от времени там что-то падает. Дым ползет под деревьями, от дома до дома, замазывает чернильно-лунное небо. Деревья без крон. Звуки крошатся, отскакивая от плотной завесы. Эхо.
- Леха я! Леха!
Эхо. Эхо - колокольчики, сыплющиеся в уши. Эй! что-то происходит вокруг. Так и есть, мир сворачивается до размеров этого уходящего в гору переулка - куска переулка, вырезанного, наверное, из чего-то большего, но неизвестно - из чего. А поэтому - есть ли оно, большее? было ли когда? Весь он здесь, так называемый мир, со слонами и черепахами, на которых стоит, с текущими к краям океанами - белый туман и суетливые тени.
- Слышь, ты че, пьяный?
Можно пощупать мостовую. Черепаший панцирь. Похлопать, смачно похлопать ладонью. Ат-так. Вот она, тут, на ней все и держится. Повернется неосторожно - полетишь вверх тормашками. Нужно сесть. Как здесь тесно! Какие-то выступы, острые углы. Борт БТРа, плечо пробегающего мимо. Душно. Непривычен новый усеченный мир, но больше ничего не будет - только бегущие мимо, бредущие мимо тени. Как так вышло? Да! и еще чьи-то брови-ресницы вплотную. Почему такое распухшее лицо? Вдруг лопнет? Кажется - и сам распух, с трудом втиснулся. В банку - как уродец в Кунсткамере. Будут смотреть, сладко ужасаясь: ой, ой. Пальцы размером с платаны. Мама, пусть они не смотрят!
- В натуре, пьяный, что ли?
Тащат здоровенный сейф. Нет, бросают. Снова поднимают и тащат назад. "Идиоты, - им кричат, - тупорылые". В белых волнах парят хлопья сажи, летают возбужденные молодые голоса. Отрывистые команды, беготня, треск и скрип.
- Ермолаев! Ер-рмолаев, мать твою!
- Строиться повзводно!
- Школа милиции, строиться повзводно. Доложить о готовности.
- Кочеулов! Расставьте посты по периметру площади.
- Где Ермолаев? Кто-нибудь видел Ермолаева?!
- Да здесь я, товарищ лейтенант, за кустом. Живот у меня свело.
Кочеулов, выходя из дыма, машет ему рукой: ко мне.
- Что, надышался?
Совсем скоро это проходит...
...Митя лежит возле высокого бордюра ливневки, который назвал про себя арыком - в кино про басмачей они как раз такого размера. Уткнул ствол в темноту, уперся локтями. Лежать неудобно, ноги выше головы. Но Стодеревский скомандовал: "Принять положение для стрельбы лежа, так незаметней". Он уже не ждет выстрелов. Каким-то особым солдатским нюхом понял: ничего такого не будет. Под ним холодные камни, над ним яркая луна, чересчур большая и близкая. Иногда он оборачивается, перекатывается набок и разглядывает голубоватое зеркало фасада, аккуратно простреленное крест-накрест вместе с перекошенным отражением луны.
БТРы разъехались. Одни отправились прочесывать город с приказом отлавливать вооруженных людей, другие - вытаскивать несчастливый 202-й. Офицеры ушли в здание горкома. От недавнего наваждения остались неприятная клейкая зола, покрывшая все тело, и банальная усталость. Холодные камни, луна, некий город Шеки.
Темные, без единого проблеска, окна. "Зачем я здесь - жопой к луне на пустой площади?" Спать. Закрыть глаза и спать. Да еще бы поесть. Вот если бы...
Сначала он не поверил собственному обонянию. Но дурманящий запах, как марионетку, поднимает его, ставит на ноги и ведет в темноту. Под деревом на бетонном бордюре лежит противень, нежно дымится что-то нарезанное ромбиками, с белыми пупырышками арахиса. Во рту цунами. Митя кашляет, захлебнувшись слюной. Откуда? Он оглядывается - никого. Сгустки теней и две луны, на небе и в стеклянном фасаде... О духи дражайшие, достопочтенные барабашки, спасибо вам! Он осторожно вытаскивает горячий липкий кусочек. О духи! Как это пахнет! Вдруг в ребра ему втыкаются деревянные пальцы.
- А что это вы тут делаете, товарищ солдат?
Какая дурная привычка - появляться из ниоткуда, из пустого только что пространства! Одной рукой натягивая ремень висящего на плече автомата, другую, с добычей, пряча за спину, Митя оборачивается.
- Что это вы тут делаете? - Следует тычок в ребра. - Вам что приказано делать?
Митя молчит, а Трясогузка и не ждет ответа. Клюет пальцами под ребра и все сильнее трясет головой.
- Здесь у вас что?
Впившись обеими руками, тянет, разжимает пальцы и сбрасывает теплое, сладкое прямо Мите на сапоги. Митя дрожит, как от холода, но щеки обожжены прихлынувшей кровью. "Что-то... что-то надо... сейчас, отдышаться и..." Не веря сам себе, он тянет с плеча автомат. "Нет, не может быть, я не стану..." Замполит, перестав трясти головой, собирается что-то сказать... "Нет, я ведь не стану?"
Со стороны горкома цокнули подбитые каблуки, Кочеулов подбегает поближе.
- Вы где должны быть, Вакула?
"Стоп! О чем это он? Как это - где? Сам же приказал".
- Бегом за здание, увидишь там Земляного - к нему. Бегом. Там твой пост.
Отходя от них, самым краешком глаза Митя улавливает тяжелый взгляд, брошенный лейтенантом на капитана. Он начинает догадываться, что лейтенант Кочеулов - хороший человек. Но сейчас не до этого.
"Нет, ясное дело, я бы не выстрелил".
Хрен с ним, с замполитом. Но липкие пальцы, напоминающие о сказочном пироге, разжигают его обиду снова и снова.
- Стоишь?
Земляной разводит руками:
- Стою вот, как шлюха под фонарем.
Где-то под ногами работает дизель-генератор, теперь по углам горкома горит по фонарю.
- Будем вместе стоять. Знаешь, я впервые в жизни по-настоящему ненавижу человека. Аж внутри ломит.
- Это ты про кого?
- Про контуженого нашего.
- Значит, теперь у вас взаимно.
Быстро холодает. Вместе с холодом - так же быстро, будто вылили в воду
молоко - по городу растекается туман. Снова пелена, на этот раз она пахнет не гарью, а осенним лесом. Пропали синие силуэты гор над крышами, стены, деревья. Снова мир мал, как отколовшаяся льдина. Осторожно, отойди от края.
- Холодно, - говорит Саша.
- Холодно, - соглашается Митя.
- Футбол? - предлагает Саша, выталкивая из-под урны оглушительную
консервную банку.
- Мои ворота - вот, белая полоса и кирпич. Твои - от урны до столба.
Прижимая локтем автоматы, они гоняют свой консервный футбол под тусклым фонарем в городе, затопленном туманом, на хрупком краю ойкумены. С каменным стуком сталкиваются висящие на ремнях каски. Топот. Грохот жести.
- Гооол!
Митя бросается вдогонку катящейся в его ворота банке. Подпрыгнула, скакнула в сторону... навстречу из молочного воздуха стремительно вышагнули генеральские лампасы. Земляной уже стоит навытяжку с задранным подбородком. Митя тоже выпрямляется, твердеет, пытаясь сообразить, нужно ли кричать "смирно"? Да и откуда здесь генерал? А генерал, не задерживаясь, пролетает мимо и, слегка улыбнувшись в усы, бросает:
- Греетесь?
- Так точно!!
Но он уже прошел. Спина его движется прямиком в туман. Руки в перчатках за спину. На нем легкий армейский плащ, на ногах туфли. Один, без охраны. "Идти за ним?" Дойдя до предела, округло очерченного светом фонаря, он останавливается, будто уткнувшись в твердое. Поводит головой из стороны в сторону, разворачивается и столь же стремительно идет обратно. Генерал входит в туман, шаги его глохнут.
И как ни в чем не бывало - желтый фонарь, урна, банка из-под кильки в томатном соусе.
- Что это было?
- Раз вдвоем видели, значит, настоящий, - гундосит Саша со своей обычной меланхолией.
Два компонента, из которых он состоит, - меланхолия и добродушие. А вообще он КМС по боксу, средние веса.
- Откуда он взялся, а?
- Я знаю. Слышал, Стодеревский кому-то говорил, мол, командующий округом прилетел. Кажется, Макашин... Микишин... как-то так.
- А чего он один гуляет?
- А ... его знает! Герой, наверное. Как думаешь, настучит?
- Сань, ну ты даешь! О чем?!
- Мы ж на посту вроде как в футбол играли?
- Да кому он настучит? Он же генерал. Маршалу, что ли?
- А ... его знает!
