догадаться, что Венцель сказал что-то непочтительное.
— Рассуждать?! Грубить?! — гремел генерал. — Молчать! Снимите с него саблю. К денежному ящику, под арест! Пример людям… Струсили лужи! Ребята, за мной! По-суворовски! — Генерал быстро прошёл мимо батальона к воде неловкою походкой человека, долго ехавшего в экипаже. — За мной, ребята! По-суворовски! — повторил он и пошёл в своих лакированных ботфортах в воду.
Майор со злобным выражением на лице оглянулся назад и пошёл рядом с генералом. Батальон тронулся за ними. Воды сначала было по колено, потом по пояс, потом еще выше, высокий генерал шёл свободно, но маленький майор уже барахтался руками. Солдаты, точно гурьба овец во время перегона через реку, толкались, вязли в размокшем дне, вырывая ноги, метались из стороны в сторону. Ротные командиры и батальонный адъютант, ехавшие верхом, которым можно было бы весьма удобно переехать через лужу, видя перед собой пример генерала, подъезжали к ней, спешивались и, ведя лошадей на поводу, вступали в грязную, взбудораженную сотнями солдатских ног воду. Наша рота, состоявшая из самых высоких в батальоне людей, переходила довольно удобно, но шедшая рядом с нами малорослая восьмая рота, где были всё люди двух-четырёх вершков, едва брела по уши в воде; некоторые даже захлёбывались и хватались за нас. Маленький солдатик-цыган, с побледневшим лицом и широко раскрытыми черными глазами, ухватил дядю Житкова за шею обеими руками, бросив своё ружье; к счастью для цыгана, кто-то подхватил на лету казённое оружие и спас его от потопления. Сажен через десять лужа стала мельче, и все уже в безопасности спешили поскорее выбраться, толкались и ругались. У нас многие смеялись; солдатам восьмой роты было не до смеха: лица у многих посинели не от одного холода. Сзади напирали стрелки.
— Ну, карапузы, выбирайся! Потопли! — кричали они.
— Очень просто, что потонуть можно, — отзывались в восьмой роте. — Ему хорошо идти: ишь, только баки свои замочил. Ерой выискался! Тут народ перетопить можно.
— А ты бы ко мне в котелок сел. Сухоньким бы доставил.
— То-то и есть, братец, что не в догадку было, — благодушно отвечал на насмешку маленький солдатик.
Виновник всей этой суматохи, уже успевший вытащить ноги из вязкого дна и выйти из воды, величественно стоял на берегу, смотря на барахтавшуюся в воде массу людей. Он промок до последней нитки и действительно замочил себе и длинные баки. Вода текла по его одежде; полные воды лакированные голенища раздулись, а он все кричал, поощряя солдат:
— Вперёд, ребята! По-суворовски!
Мокрые офицеры с мрачными лицами толпились вокруг него. Тут стоял и Венцель с искажённым лицом и уже без сабли. Между тем генеральский кучер, походив у берега и посовав в воду кнутовищем, сел на козлы и благополучно переехал через воду немного в стороне от того места, где перешли мы; воды едва хватало по оси коляски.
— Вот где, ваше превосходительство, переходить нужно было, — спокойно сказал майор. — Прикажете людям обсушиться?
— Конечно, конечно, Сергей Николаевич, — мирно ответил генерал.
Холодная вода охладила его пыл. Он влез в коляску, сначала сел, потом опять встал и закричал во всю мочь своего богатырского голоса:
— Спасибо, старобельцы! Молодцами!
— Рады стараться, ваше превосходительство! — нестройно грянули солдаты.
И мокрый генерал уехал вперёд.
Солнце стояло еще высоко: идти оставалось только пять вёрст; майор сделал большой привал. Мы разделись, развели костры, обсушили платье, сапоги, ранцы, сумки, часа через два тронулись в путь, уже со смехом вспоминая купанье.
— А Венцеля-то молодчага под арест отправил! — сказал, между прочим, Фёдоров.
— Ничего, пущай его за денежным ящиком денька два походит, — отвечали сзади из стрелковой роты.
— Тебе-то что?
— Мне-то? Не то что мне, а всей роте легче. Хоть на два дня отдохнём. Мочи от него нет — вот мне что.
— Терпи, казак, атаман будешь.
— Терпеть надо, а атаманами-то уж разве на том свете будем, — проговорил Житков по обыкновению мрачным голосом. — Ежели турка подстрелит.
— А вы, дяденька, в отчаянность не впадайте. Вы то подумайте: вот мы с вами обсушились, сухонькие идём, а молодчага-то сырой катит, — сказал Фёдоров, и кругом все рассмеялись.
V
Мы шли все рядом с железной дорогой; поезда, наполненные людьми, лошадьми и припасами, постоянно обгоняли нас. Солдаты с завистью смотрели на проносившиеся мимо нас товарные вагоны, из открытых дверей которых выглядывали лошадиные морды.
— Ишь ты, лошадям честь какая! А мы иди!
— Лошадь глупа, она с тела спадёт, — резонерствовал на это Василий Карпыч. — А ты на то человек есть, чтобы себя соблюсти как следовает.
Однажды на привале к начальству прискакал казак с важным известием. Нас подняли и выстроили без ранцев и без оружия, в одних белых рубашках. Никто из нас не знал, зачем это делается. Офицеры осмотрели людей; Венцель, по обыкновению, кричал и ругался, дёргая за дурно надетые кушаки и с пинками приказывая оправить рубахи. Потом нас повели к полотну железной дороги, и после довольно долгих построений полк вытянулся в две шеренги вдоль пути. На версту протянулась белая линия рубах.
— Ребята! — закричал майор. — Государь император проедет!
И мы начали ждать государя. Наша дивизия была довольно глухая, стоявшая вдали и от Петербурга, и от Москвы. Из солдат разве только одна десятая часть видела царя, и все ждали царского поезда с нетерпением. Прошло полчаса, поезд не шёл, людям позволили присесть. Начались рассказы и разговоры.
— Остановится? — спросил кто-то.
— Держи карман! Для каждого полка останавливаться! Поглядит на нас из окошечка, и то ладно.
— И не разберём, братцы, который: генералов-то
