внимания. Джонатан уже разводил животных и более или менее знал, что с этим делать. Сегодня кролик будет спать в спальне на соломе из клетки и на капустных листьях. Завтра они соберут ему домик. Джонатан боялся, что его слишком рано забрали у матери. Соседка уверяла, что это не так, и в любом случае крольчиха его не примет. Джонатан всё равно думал, что маленький кролик скоро умрёт. Но это случится после того, как Серж уедет, и он наверняка забудет о животном.
Джонатан порадовался, что до сих пор не готовил мальчику крольчатины. Впрочем, Серж предпочитал поедать узнаваемых животных, а не какие-то безликие куски мяса. Они уже прошлись по всему репертуару птицеводства, деликатесной рыбе, лягушкам и молодым ракам, незаконно выловленным и продаваемым из-под прилавка.
– Ты бы его съел? – спросил Джонатан.
– Знаешь, что мы сделаем? Выпустим его! Пусть бежит куда захочет!
Джонатан вздохнул: – Да куда он побежит… Увы, он не выживет один. Он ведь домашний.
Серж ему не поверил. Джонатан рассказал, как они живут в дикой природе. Он сказал, что отремонтирует садовую ограду и животное сможет безопасно гулять по саду. Эта полумера оставила Сержа недовольным, его жажда свободы в облике кролика всё ещё не была удовлетворена.
– Ты можешь отпустить его, если захочешь, – сдался Джонатан. – А может, он умрёт здесь у нас.
– Ну, - сказал Серж, - мы пустим его в сад, но ты не заделывай дырки. Пусть побудет один! Мы положим ему много еды, вот! И если он умрёт, тогда он будет сам виноват. Хорошо?
Джонатан улыбнулся и кивнул.
– Не так, скажи да! Скажи да!
Джонатан сказал да.
Поскольку каждый день ярко светило солнце, Джонатан развесил бельё сушиться на улице. В любом случае, его теперь было слишком много, чтобы, как прежде, вешать на кухне.
Он стирал по старинке, используя древнее оборудование, которое нашёл в подвале: цементную раковину, котёл с дымоходом, газовую горелку, толкушку и жёсткую щётку, утратившую половину щетины. Ему нравился этот долгий труд, и он радовался ещё больше, когда грязная одежда Сержа смешивалась с его одеждой. Он очень старался, чтобы так было всегда. Серж с любопытством наблюдал за ним: он знал лишь городские прачечные, и эта домашняя стирка ему нравилась. Шёл предпоследний день. Всё будет выстирано, выглажено и починено к его отъезду.
Джонатан почувствовал тайное желание украсть что-нибудь из детской одежды. Он не посмел. Хоть Барбара и Серж были достаточно беззаботны, чтобы кража осталась незамеченной, но в одиночестве Джонатана эта одежда заняла бы слишком много места, будучи слишком ценным даром на дне шкафа, куда Джонатан ни разу бы не заглянул, кроме, возможно, одного раза, прежде чем завязать его в узел и забросить подальше в реку, добавив туда пару камней для веса.
Лицо соседки помрачнело, когда она увидела, как он вешает трусики на верёвку. Эти маленькие кусочки одежды – для женских рук, мужчины не должны к ним прикасаться. Она пожала плечами, забормотала себе под нос, не показываясь на глаза. Бельё было хорошо выстирано, белое – белое, цветное – яркое, шерсть – лёгкая и пушистая, свежая, как маргаритки. Плохая работа, конечно, порадовала бы её больше: она могла бы вмешаться, поделиться опытом, взять на себя немного ответственности.
Серж помогал развешивать бельё. Он доставал из корзины свои вещи, не осмеливаясь коснуться одежды Джонатана. Затем он решился вытянуть один предмет, и другой, с бесстыдным смехом, почти пританцовывая. Джонатан невозмутимо стоял с прищепками во рту. Их тканевые силуэты колыхались на ветру, сияли на солнце, очень голые и очень наивные среди простыней и полотенец.
Когда они мылись вместе, Серж был не столь ироничен: истинная нагота стирала различия, которые создавала или подразумевала одежда. Они нагревали большую кастрюлю воды и готовили жестяную ванну посреди кухни, сдвигая в сторону стол и стулья. Это делалось ближе к вечеру, чтобы Серж не простудился, и длилось почти до ужина. Сначала Джонатан мыл ребёнка; он делал это по-деловому и сам оставался одетым. Серж вёл себя прилично, стоя солдатиком по стойке смирно. Но затем Джонатан раздевался, доливал ещё воды в ванну и вставал в неё сам; тогда мальчик с багровым от жара лицом и покрытым жемчужными каплями воды телом начинал свои провокации, свои уловки и грязные разговорчики. Карнавал наготы, сырости, прохладного воздуха на голых ягодицах, эрекции, на кухне, во время файф-о-клока, когда дети возвращаются из школы…
– Большие яйца! – хихикнул он, покосившись на член Джонатана, затем схватил его, пошлёпал им и покрутил, прежде чем объявить: – Я буду мыть тебя!
Он энергично намыливал Джонатана, тщательно, ничего не упуская, такой же беззаботный и энергичный, как домохозяйка, полирующая своих детей. Сам Джонатан помыл себе только голову: слишком высоко и неудобно для парнишки.
Эта чистка возбуждала Сержа. Он казался голодным. Пытаясь поначалу мыть осторожно, он постепенно переставал об этом заботиться, прижимаясь к намыленному Джонатану. На его коже возникали круглые и овальные пятна, окаймлённые мыльной пеной, указывающие, где их тела соприкасались.
Толкание и пихание приводило к тому, что вода расплёскивалась по всему полу, и, наконец, они покидали кухню. Серж и Джонатан поднимались по лестнице, заворачивались в одно банное полотенце, малой укладывался на взрослого. Мальчик снова начинал свои игры на животе молодого художника или на его спине. Когда Серж вертелся, их кожа, влажная и скользкая от мыла, то слипалась, то разъединялась, издавая пукающие и чмокающие звуки.
Успокоение обычно наступало после того, что всегда утоляло мальчишескую страсть. Серж, решив теперь, что он достаточно сухой, переходил к главному – усаживался на Джонатана спиной к его ногам, как если бы тот был креслом, специально для этого созданным. Ноги Джонатана, слегка приподнятые, составляли спинку стула, а его живот и обмякший член являлись сиденьем. В зависимости от настроения Серж ложился на спину, сворачивался клубочком, или даже ложился на живот; угол наклона спинки менялся по желанию. В любом случае, цель заключалась в том, чтобы подставлять Джонатану для ласки те или иные свои части столь долго, сколько Серж сочтёт нужным. Лаской неизменно служило поглаживание указательным пальцем, точнее его кончиком, который следовал по утверждённому маршруту, сверху вниз, без нажима, не меняя ритма. Палец входил меж половинок ягодиц, на пару дюймов выше дырочки, либо скользя мимо колечка, либо дразнящее нажимая на его серединку, ускоряясь проходил дальше, кружил вокруг мешочка, постепенно исчезая. Спустя три секунды он снова был наверху и повторял
