компьютер, или, наоборот, извлечь из него нужную информацию, успевают расспросить собеседника практически обо всем: о проведенном недавно отпуске, о здоровье детишек и домашних питомцев, о документах для получения какой-нибудь услуги в МФЦ. И что самое интересное: вот так, испытывая симпатию друг к другу и зная друг про друга почти как про себя самого, они, случайно налетев один на другого, например, в метро в час пик, могут запросто обменяться нелицеприятными выражениями, а то и синяками и ссадинами, потому как никогда не виделись вживую. И это не помешает им уже завтра, а то и в тот же самый день, если стычка произошла, к примеру, утром, с прежней симпатией и учтивостью общаться между собой по телефону или Интернету, обсуждая детали очередного заказа.
Первой в комнате новость о теракте в Москве узнала Ольга. В тот момент она только что закончила с очередной партией приточных вентиляционных камер, и у неё появилась свободная минутка изучить театральную афишу на ближайшие выходные. Дело в том, что Ольга уже две недели как встречалась с новым кавалером. Тот предложил ей сходить в кино, но Ольга больше предпочитала театр. Театральное свидание, по её глубокому и проверенному опытом пониманию, придавало значительно большую романтичность и серьёзность предстоящей встрече. К тому же некоторые её прежние кавалеры не проходили испытания театром, отсеиваясь или до, или уже после похода на спектакль, обнажая ей свою полную интеллектуальную пустоту либо, поняв, что театр — не для них, теряя затем интерес и к самой Ольге.
«Ничего себе, что творится!» — произнесла она так громко, что её услышали все вокруг, и дальше стала вслух так же громко зачитывать текст информационного сообщения:
«Только что на северо-востоке столицы в районе «Алтуфьевский» произошёл теракт, есть жертвы. Поступают противоречивые данные. По предварительной оценке Агентства… какого-то там… была взорвана мощная бомба, в соседних домах от взрыва выбиты стекла. Кроме того, местные жители сообщают, что в районе теракта слышалась перестрелка. В настоящее время район полностью оцеплен, узнать подробности пока не представляется возможным. Наши корреспонденты пытаются… Информация на сайте ГУВД Москвы не обновляется, телефоны пресс-службы не отвечают».
К тому моменту, как Ольга закончила читать, в комнате воцарилась полная тишина. Замолкли даже до этого не перестававшие трезвонить офисные телефоны. Слышны были лишь монотонно шумевшие своими вентиляторами компьютеры и висевшие на стене часы, которые отсчитывали теперь уже новое, наступившее для всех время, о чем никто из присутствовавших в комнате ещё не догадывался.
Тишину прервало причитание Надежды Викентьевны: «Неужели и до нас всё это добралось, Господи?»
Ропотов с полной уверенностью знатока высказал своё мнение:
— Исламские террористы… игиловцы 1 бывшие… Это они! Передвигают к нам фронт из Сирии и Ливии.
— Да, недоглядели спецслужбы-то наши… проворонили, — закивал в знак согласия Кирсанов.
Наверное, каждый, кто был в тот момент в комнате, представил страшную картину: вот спокойно идут люди, занятые разговором или мыслями о проблемах или планах, идут себе, никого не трогают, кто-то громко смеется, кто-то ведёт за руку ребёнка. Внезапно — у кого на пути, у кого позади — вырастает яркая, слепящая глаза вспышка света, раздается чудовищной силы взрыв, срабатывают десятки автомобильных сигнализаций, ближайшие к взрыву машины подпрыгивают и переворачиваются в воздухе словно игрушечные; тех несчастных, кто был в самом эпицентре, взрывной волной разрывает на части, ошмётки их тел разлетаются в стороны; с тех же, кому повезло оказаться чуть дальше, рвёт в клочья и срывает одежду. В лохмотьях, посеченные стеклом и камнями, истекающие кровью, стоят они, едва держась за стены и машины; некоторые лежат, стонут от боли, у кого-то нет конечностей, где-то валяется чья-то оторванная рука, нога, голова; женщины плачут не переставая, у детей истерика, кашель, кто-то бежит прочь, всё в дыму и крови, все в ужасе…
Ведь именно такую картину мы так часто видим в кино и новостных сюжетах. Так часто, что уже привыкли к ней и смотрим почти равнодушно. Когда взрывы происходят где-то там, далеко от нас, а здесь не видно и не слышно ни этих вспышек, ни взрывов, и пострадавшие там — сплошь чужие нам люди, думающие и разговаривающие на чужом языке, то для нас их горя, их страданий, их мук потери близких как бы и не существует. Для нас это — очередное кино. Ещё один «экшн».
А достаточно теперь только представить себя или своих близких среди этого ада — всё меняется, обретает иной смысл. Сразу начинает холодеть в жилах кровь, руки и ноги цепенеют, все житейские проблемы отступают, и ты радуешься только тому, что сам ты остался жив, живы твои родные, твои друзья и их родные, и больше тебе уже ничего не нужно, всё остальное отступает на задний план, теряет всякое значение.
Всё сразу приобретает другой оттенок, когда смерть, увечья и боль, помноженные на число пострадавших в сумме с их родными, близкими, друзьями, знакомыми и соседями, приходят в твой город. В тот город, где ты родился и вырос, по улицам и проулкам которого ты ходишь каждый день. И не задумываешься о том, что вот эта припаркованная машина, вот эта стена дома, вот этот канализационный люк буквально через одно мгновение и по чьей-то злой и подлой воле могут обрушиться на тебя, растереть и расплющить, превратив в кровавую биомассу. Когда такое случается в твоём городе, тебе становится по-настоящему страшно: за себя, за свою семью, за своих друзей. И тебя охватывает животный страх. Мозг отказывается давать правильные команды телу. Хочется только куда-то далеко-далеко убежать и там спрятаться, как зверь в норе. Сидеть, закрыв голову руками, не выходить наружу и не отпускать от себя детей.
Потом страх потихоньку рассеивается, и наступает отрезвление. Люди бросаются звонить родным, выяснять, где они, живы ли, целы ли. Услышав любимые голоса, успокаиваются. А в это время там, на месте трагедии, вперёд выходят смелые и отважные люди, работой которых является оказание помощи, наведение порядка и устранение последствий ЧП. Их энергичные и хорошо отработанные действия ускоряют восстановление привычного спокойствия, мобилизуют остальных, подавая им пример того, как нужно поступать в экстремальной ситуации. И люди, пострадавшие менее других, забывая о собственных ранах и повреждениях, боли и страхе, не обращая ни на что внимание, бросаются помочь тем, кому хуже. Бросаются, не думая о том, что ещё пять минут назад им самим была безразлична судьба и само существование тех, других. Сочувствие и сострадание в результате побеждают страх и эгоизм, это и делает человека
