волноваться! Никакой насморк, никакие слизистые выделения не помешают вам дышать. Дело в том, что чудесный препарат, который мы вам – заметьте, с вашего согласия – ввели, резко замедляет метаболизм. Пока инъекция действует, вашему организму потребуется в миллионы раз меньше воздуха, соответственно и все ваши процессы купируются и сопутствующие им биологические выделения сокращаются в миллионы раз, практически останавливаются.
У Владимира Ивановича выступили слезы.
Ассистентка, видимо, вспомнила о каких-то важных обстоятельствах, отвела веселого доктора в сторону и стала что-то шептать ему на ухо. Тот внезапно рассердился и покраснел.
– Не надо мне подсказывать, что дальше делать, яйцо вздумало курицу учить! – очень строго ответил колобок помощнице, но когда он вернулся к пациенту, на его лице вновь была маска любезности и доброты. – Ну что же, дорогой Владимир Иванович. Мне кажется, вы вполне уже адаптировались к новой для вас ситуации и готовы получить достоверную информацию о том, что в действительности с вами сейчас происходит. Но, чтобы вы могли правильно оценить эту информацию и не навредить ни себе, ни нашей клинике, где, как видите, установлено самое дорогое и самое современное оборудование, нам придется принять некоторые превентивные меры.
Он сделал незаметный знак помощнице, и та ловко пристегнула специальными ремнями предплечья Меклина к подлокотникам кресла.
Не зря все-таки Лектер так свирепо смотрел на него!
– Не дергайтесь, Владимир Иванович, и не возмущайтесь – только самому себе и навредите. Все, что здесь делается, делается только ради вашего блага. Мы с вами отлично сработали, и это гарантирует нам идеальный конечный результат. Я знаю, вы меня слышите. Мы обязаны вас проинформировать, что в ближайшее время вы испытаете очень глубокий очищающий сон. И во время этого сна в ваш организм вообще не должен поступать кислород через органы дыхания. Последствия я вам рассказал – последствия могут быть ужасны! Я понимаю, вы чрезвычайно обеспокоены и расстроены столь неожиданным поворотом событий, но, поверьте мне, через этот кабинет и это кресло проходили уже тысячи пациентов. Все у вас будет преотличненько. Нам необходимо зашить ваши ноздри, чтобы через них не поступал воздух. Нет, нет, кислород вам все равно нужен. Но уже в столь малых дозах, которые вам вполне обеспечит кожное дыхание – да, да, у нас с вами есть кожное дыхание. Я знаю, вам трудно принять подобное решение, но, поверьте, мы с вами столь далеко зашли, что обратной дороги нет. Нам предстоит сделать еще один совсем маленький шажок, и тогда будет виден свет в конце тоннеля. Ну, соглашайтесь же. Молодец, молодец, мы гордимся вами. Вот я сейчас косметически безупречно зашью ваши ноздри, потом вам нужно будет подписать бумагу о том, что все, что было сделано здесь, персонал клиники осуществил с вашего согласия.
Сволочь Стоцкий!
Врач закончил свою работу, ассистентка освободила руки Владимира Ивановича. Его движения становились все более медленными. Он этого не понимал: ему казалось, что доктор и его ассистентка катались быстрее и быстрее – мысль и внимание Меклина не успевали зафиксировать их положение в пространстве, а движения смазывались. Владимиру Ивановичу дали договор, ручку, он помнил о своем обещании что-то подписать. Меклин человек слова, раз обещал значит, подпишет, не станет же он подводить этих милых людей! Доктор с ассистенткой с трудом дождались – прошло не менее пятнадцати минут, прежде чем из-под пера пациента появились три первые закорючки.
– Все, этого достаточно, – резко сказал доктор и вытер платком вспотевший лоб, ассистентка буквально вырвала авторучку и договор из пальцев Меклина.
Владимир Иванович внимательно осматривал свою руку. Он помнил: только что в его руке была авторучка, а теперь она неожиданно исчезла. Надо уходить отсюда. Меклин стал подниматься, чтобы покинуть кресло. На лице его застыло выражение одеревеневшего удивления.
– Он что, очнется через три часа? – спросила помощница, обращаясь к доктору.
– Не говори глупостей. Разве стали бы мы возиться с ним из-за трех часов? Я ввел нормативно рекомендованную порцию, которая исключает индивида из общества, но без зверств, без фанатизма и без кровопролития!
– Жаль его, такой симпатичный человек, – пролепетала женщина.
– Мне кажется, мы поступаем с ним и ему подобными более чем гуманно. Его внутренние часы будут идти все медленнее и медленнее – в отличие от нас с тобой, он сумеет увидеть будущее. Кстати, пока часы этого человека еще хоть как-то тикают, давай-ка проведем его в сквер и усадим на скамейку Возможно, со временем он сам уйдет, но на это потребуются месяцы, а возможно, и годы.
Колобки покатились по кабинету, Владимир Иванович улыбался, как в детстве, вспоминая коржики с орехами и папу…
Врач шагнул в полумрак кабинета. Лица сидящего за столом не разглядеть, но хирург-стоматолог хорошо знал этого человека.
– Давно не виделись, док, – услышал он мягкий задушевный голос. – Ты неплохо выглядишь, посвежел, помолодел. Что за книжка с тобой?
– «Молчание ягнят», взял у знакомого.
– «Молчание ягнят» – ну-ну, правильное название! Впрочем, не хочу тебя надолго задерживать – давай-ка сразу к делам. В начале следующего года будут выборы, к этому времени следует вывести из обращения пятьдесят процентов населения республики. Надо поднажать, мой друг.
– Не ко мне вопрос: задержка за вашими «Стоцкими».
– А инициатива, где она? Дай объявление в сети, размести отзывы благодарных пациентов…
– Сами говорили: работать скрытно, клиентуру принимать только по рекомендации.
– Много рассуждать стал. Не забывай: несешь личную ответственность. Дело прежде всего, уж ты постарайся! После выборов все пойдет веселее: ненужные биологические единицы будем выводить из обращения простым решением трех правоохранителей – без согласия пациента и без канители с подписанием договоров. Так что давай! А станешь плохо работать, сам знаешь, что будет – придется и тебя зашивать.
В этом кабинете шутить не любили.
Мальбрук в поход собрался
Апории Буццати
Знойным летом 7128 года от сотворения мира…
В доме отца я прилежно занимался числами Фибоначчи, эвклидовой геометрией и ньютоновой физикой. Потом в сферу моих интересов попала гамильтонова механика, которая сформулировала классическую механику как коротковолновый предел некой волновой теории, что неопровержимо доказывает связь ньютоновой физики с квантовой механикой. Пришлось мне взяться и за уравнение Дирака, из которого следовало, что «электрон обладает собственным механическим моментом количества движения – спином, а также собственным магнитным моментом».
«Момент» – понятно, «количество» – понятно, «движение» – тоже, а «момент количества движения»? Почему «спином», а не «спиной»? Нет, это уже слишком! Но самое главное: я никак не мог разобраться, что за зверь такой – «электрон», как его разглядеть, если он такой маленький, и можно
