Лежит, голова на лапах, уверенный не только в себе, но и в Попсуеве – иди, мил человек, куда шел. Лампочка на столбе бросала размытый желтый конус света.
– К хозяину, – Попсуев показал псу бутылку.
Пес встал, потянулся, подошел к калитке, встал на задние ноги, передними на забор, обнюхал бутылку. Наклонив голову, он взял ее аккуратно в пасть. Сергей разжал пальцы, пес зашел на крыльцо, опять встал на задние лапы и надавил на дверь, дверь открылась. Пес скрылся внутри.
Попсуев ждал. Викентий мудро сделал, что дверь открывается вовнутрь. Пришлось как-то попотеть, выбираясь из заваленной снегом хаты. Через пять минут на крыльцо вышел Викентий. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что он «хмур». Спустился с крыльца в сопровождении пса, подошел к позднему гостю, пригляделся.
– Помпей, пропусти, – кивнул и пошел в дом.
Попсуев осторожно прошел мимо пса. Викентий пил воду. Вытер ладонью губы, взял бутылку, стал изучать этикетку.
– Что привело?
– К соседу залезли, к Перейре. – Сергея вдруг взял сладкий озноб от предвкушения расправы с паразитами.
– Это хорошо, – одобрил Викентий, доставая с полочки два стакана. – К Иннокентию, значит, забрались? У него есть, что взять. Я подозреваю тут двоих.
– А как же?..
– Обождут до утра. Чего впотьмах шарашиться? На зорьке и пойдем, как… как на рыбалку, – зябко хохотнул Викентий. – Ну, запечатлеем!
Сморщившись, он выпил, пошарил рукой в столе, достал вареники в глубокой тарелке с синей каемкой, холодные, в застывшем масле.
– Закусывай, – подтолкнул тарелку к Попсуеву. Сам взял толстыми пальцами вареник и засунул его в рот. Долго разжевывал пятью зубами. – С творогом, не покупные. Моя делала. Щас помидорок пару сорву. – Викентий вышел. – А ты заходи в дом, чего прохлаждаешься?
Шумно дыша, зашел Помпей, скосил глаза на вареники. Сел напротив Попсуева и положил ему на колени тяжелую с крепкими когтями лапу. «Стережет, гад», – подумал Сергей.
– Хочешь? – Попсуев протянул вареник. Помпей аккуратно взял вареник крупными зубами и сглотнул, не делая глотательного движения, вареник сам провалился ему в глотку.
– Ты аккуратней с ним, а то руку ампутирует, не поморщится, – сказал, заходя, Викентий.
– Я ему вареник дал.
– Вареники он любит.
– Может, потянем, чего ж так сразу? – спросил Попсуев. – До зорьки-то еще долго.
– Ничего, еще найдется. Скучать не будем. – Викентий махнул рукой в направлении холодильника. – Чего тянуть кота за хвост? – он влил в себя стакан, как Помпей, не глотая. Задержав дыхание, понюхал локоть. Взял в щепотку вареник и отправил его в рот. – Во-от, заметно полегчало, – сказал он, светло глядя на Попсуева, и от полноты чувств предложил вареник Помпею. Пес не отказался. Сторож взял в руки пустую бутылку, посмотрел на этикетку, понюхал.
– Паленая. Теперь валяй подробности.
– Какие? – Сергей уже и забыл, зачем пришел к сторожу.
– Кто там к кому залез и зачем? По какой такой надобности?
– Надобность одна, – расслабленным голосом произнес Попсуев. Ему тоже полегчало. Он рассказал подробности. Когда от второй оставалось еще по разу, Викентий выглянул во двор, полоски на горизонте еще не было.
– Ладно, пьем, и показывай, где это, – сказал сторож. – До света будем брать с поличным, по-партизански. Айда нижней улицей, Валентина прихватим. Для свидетельства. Полкан, на охоту!
– Он же Помпей?
– Когда охота – Полкан! Я его и называю по имени одного полкана, был у меня знакомый полковник, Помпей Хабибулович. Сгорел от спирта. Заживо. Фюйть – и нету, дымок один.
– Этот, что ли дом? – спросил Викентий.
– Этот. Вон крыльцо.
– Крыльцо – погодь. Сперва к Валентину зайдем, чего это мы с тобой мимо его промахали? У него две дворняги, псовую охоту организуем! Как дворяне! «Особенности национальной охоты» видел? Ништяк! Ну, вы, блин, даете! Помнишь? А-ха-ха!..
– Он обычно в гамаке спит, – сказал Попсуев. – Из старого бредня гамак соорудил.
Между березами в сетке никого не было.
– Снялся куда-то, – задумчиво произнес Викентий.
– С собаками?
– Да не, его псы попрятались, Помпея остерегаются. Где-нибудь тут.
– Руки вверх! – вдруг раздалось сзади. – Хэндэ хох, скинхеды!
Из кустов выскочили две собаки. Полкан-Помпей вздыбил шерсть и зарычал, но, признав своих, девушек, притворно отвернулся. Те заластились к нему. Из кустов вышел Валентин с бутылкой в руке.
–Чего с ранья принесло? – откашлялся он. – Не спится?
– У тебя там что, осталось? – потянулся взглядом Викентий в сторону бутылки.
– Есть манёхо. На глоток. – Он протянул бутылку, в которой было как раз на глоток, грамм сто семьдесят.
Викентий в раздумье поглядел на бутылку, на Попсуева, предложил тому бутылку, но рукой как-то в сторону на отлет. Сергей отказался.
– Напрасно. – Викентий влил в себя, не делая даже одного глотка. – А-а-а… Напрасно, напрасно… – Сорвал две смородинки, поморщился.
– Бутылку мне. – Валентин забрал ее. – Тару собираю. На черный день. Тридцать две до двух тысяч осталось.
– Да-а? А где держишь ее, тару-то?
– Тебе скажи! В бункере. Вервольф. Две накоплю – и сдам! О, погуляем!
– Кислая у тебя смородина. Чего бабы носятся с ней?
– Витамины.
– Много они понимают. А мы ведь к тебе, Валентин. Айда орлов брать. У его соседа сидят.
– Залезли? – обрадовался Валентин. – Погодь, рубаху натяну.
Перейра спал беспокойно. Часа в четыре утра донеслись звуки со двора, замаячили три фигуры, причем две вертикальные, а третья, самая крупная, горизонтальная, вдоль земли. «Берут на грудь», – решил Перейра.
Странно: самый крупный, а жила не та. Фигуры постояли, о чем-то беседуя и глядя на его домик. «Идите, идите сюда!» – Перейра поиграл топором. Он с вечера натянул перед дверью леску. Леска, понятно, не спасет, но и трусливого отпугнет. «Суньтесь, суньтесь!» Это он придумал в прошлый раз и сам под леску всякий час подлезал.
Трое постояли и ушли. Перейра видел, как они миновали соседский участок – обнаглели вконец, ходят как у себя дома! Один вообще замер возле куста, паразит! Отливает никак? Потом вышли на дорогу и пропали в темноте, из которой бухнул пару раз пес. Минут десять было тихо. Перейра принял остаток и уснул.
Пробуждение его было ужасным. Во сне он попал в паутину, которую плел сам, запутался в ней до состояния куколки и вдруг будто темечком увидел, как на него спускается сверху кто-то мохнатый, а он не может пошевелить пальцем. Грохот разбудил его в тот момент, когда мохнатый сидел у него на шее и (он чувствовал это!) прицеливался клювом к артерии.
Перейра подлетел над кроватью, больно ударившись головой о крюк в стене. В момент выхода из сна мохнатый обдал его горячим дыханием, и Перейра понял, что это мохнатая собака-людоед. Стучали и колотили в два окна и дверь.
