Обогнув лощину, отрок помчался чрез село; на возвышении стоял красный двор Боярский, обнесенный дубовым тыном.
«Она живет не в том уже красном тереме, где видел я ее?» – думал Светославич, въезжая на широкий двор и соскакивая с коня между столбами подъезда.
Почетные Княженецкие жены и девушки встретили Светославича на ступенях крыльца. Ни на кого не обращал он внимания, не отвечал ни на чьи поклоны, почти бежал по крытым сеням и чрез светлицу между рядами встречающих его. Княжна Рокгильда встретила его в дверях своей горницы; черный покров упадал с чела ее до помоста, и сквозь него видно было только, как блеснул огонь очей ее; но при входе Светославича очи ее поникли.
– Радостная моя! – вскричал Светославич порывисто, схватив ее руку и готовый упасть в объятия.
Рокгильда остановила порыв его.
– Сядь, Князь, – произнесла она тихим голосом, – будь дорогим гостем у меня… скажи мне, где был ты? я боялась, не сгубили ли тебя враги твои…
– О, далеко был я, далеко!.. для тебя!.. – отвечал Светославич, садясь близ самой Княжны на крытую махровой паволокой лавку.
– Для меня?.. – произнесла Рокгильда смущенным голосом.
В это время почетные Княженецкие жены внесли на подносах малиновый мед и на блюдах сладкие варенья, перепечи и пряженье.
– Испей, Князь, и вкуси за здравие богов, дали бы тебе долголетие и возвеличили бы славой, – произнесла Рокгильда, приподнимаясь с места.
Почетные жены низко поклонились, напенили в чашу меду, поднесли Светославичу.
– Твое здравие пью! – сказал Светославич, поднимая чашу с подноса и выпивая до дна. – Твое, светлая моя Княжна!.. а пищи не приму, доколе не будешь ты моею!
Рокгильда молчала, смятенье ее не скрылось ни от кого. Почетные догадливые жены взглянули друг на друга, вышли, перешептывались в дверях: «Быть ладу!» Они мигнули девушкам, посиделкам Княженецким, и девушки также незаметно удалились из горницы.
– Сбрось покров свой! сбрось, Княжна! – произнес Светославич, схватив руку Рокгильды.
– Полно, Князь! – отвечала она, отступив от него. – Ты господин мой, но покрова не сниму перед тобою.
– Сбрось, сбрось покров! напои добрыми речами душу мою! не возлюбил я дни мои без тебя, ты убелила их!.. Сбрось покров! я хочу целовать светлый лик твой!..
– Светлы твои ризы, Князь, а душа обветшала! вижу, очами плакал ты горю моему, а сердцем смеялся! – произнесла гордо Рокгильда. – Да не исполню я бедной воли твоей, не изменю воле отца, не буду твоей женою, доколе жив Ярополк, – у него обруч мой!
– Доколе жив Ярополк? – вскричал Светославич, пораженный словами Рокгильды. – Доколе жив Ярополк! – повторил он. – Я убью его! отниму у него обруч твой!
– Девушки! – вскричала Княжна с ужасом, окинув горницу взорами и видя, что никого нет.
– Прощай, неласковая! – продолжал Светославич, выходя от Рокгильды. – Я исполню волю твою, добуду твой обруч!..
Голова его кружится, очи горят.
«Что бы это значило? – думают почетные жены Рокгильды, застав ее почти в бесчувствии! – Князь говорил про обручив, а вышел гроза грозой, и Княжна словно не своя!..»
X
Гроза грозой сошел Светославич с крыльца; голова его кружится, очи горят. Вскочил на коня, помчался; у стана встретили его Воеводы и Тысяцкие.
– К бою! – вскричал он, проскакав мимо толпящейся дружины.
– К бою! – повторилось в рядах; труба ратная загремела по стану.
Нетерпеливо ждал Светославич, покуда скоплялись около него полки конные.
Быстро повел он их к Киеву; Пешцы потянулись следом, развернув полковые знамена: ладьи Варяжские потянулись вниз по реке, вспенили волны.
Взвился прах до неба, солнце заиграло на светлом оружии. Видит Киев беду неминучую… не ждет воли Княжеской, высыпает навстречу Светославичу; старейшие мужи несут золотые ключи от броневых врат, несут дары, хлеб и соль; биричи[326] градские трубят в трубу, бьют в серебряные варганы.
– Будь нам милостивец, Государь Князь Владимир! – говорят старейшины Киевские, припав к земле и ставя на землю перед Светославичем дары, хлеб и соль. – Давно молили мы звезду твою посветить на худый Киев!.. Рады мы тебе, и будет нам честен и празден приход твой, Княже, Господине! Не хотим мы Ярополка, сокрушил он веру и души наши. Тиуны и Рядовичи его Немцы; а попы Варяжские не богомольцы наши; не лазили мы в Божницы их; а теперь порушили мы хоромы Варяжские, а кудесников из града изгнали; пусть идут с Ярополком в Ровню и там кланяются Черту!..
– Где Ярополк? – торопливо спросил Светославич.
– В Ровне, на Роси, бежал с своими ближними.
– В Ровню! – вскричал Светославич, обратись к полкам своим. – В Ровню! – повторил он. – Перебегите путь Ярополку!
– Государь Князь, поди к нам, ряди нами по воле твоей! – продолжают Киевляне.
Не внимает Светославич речам их, ему все слышатся слова: «Не буду твоею, покуда жив Ярополк!» Боязнь, что Ярополк скроется от него, волнует душу.
Он повторяет приказ идти в Ровно, готов сам вести туда рать; но старейший Воевода молит его остаться в Киеве, люди Киевские молят его идти к ним в город.
– Ярополк сам придет к тебе с повинной головою! – говорят они.
– Не пойдет, приведем его к тебе! – говорит Воевода.
Светославич соглашается. Велит дружине идти в Ровню, добыть ему Ярополка, а сам едет в Киев, сопровождаемый Щитниками, Гриднями и старейшинами Киевскими.
«Власть моя, – думает он, – отдам Днепру череп отца, и Княжна будет моя!.. так сказал Царь Омут».
Весь народ высыпал на забрало, встречает его радостно. Идут навстречу жрецы и слуги божевы Перуновы в светлых, праздничных одеждах; несут лики златые и воздухи и свечи великие. Гремит крутой Овний рог.
Послышала радостную весть Мария, и она спешит из красного терема Займища в Киев, в толпы народа, на забрало. Стоит завешенная черным покровом, едва дышит. Видит она, идет Князь, окруженный народом. Хочет она всмотреться в очи Владимира, да ее очи полны слез; играют перед ней алмазы радужными колкими лучами, а дыхание стеснилось.
XI
– Изменил ты слову своему, Владимир! – говорит Светославичу Зигмунд Брестерзон. – На столе Великокняжеском ты не тот уже Владимир, щедрый и милостивый! Люди мои не идут к Ровне, много мы служили, говорят они, Киев взят, дай нам прежде, по закону, окуп, по две гривны с человека.
– В Ровно возьмут они окуп, – отвечал Светославич, – иди туда, возьми город, приведи мне Ярополка или принеси голову его, и дам тебе грады, золото, коней и одежду!
– Сольстил ты, Владимир! – продолжал Зигмунд. – Слугой был я у любовного своего приятеля, а не у Князя! Даров твоих мне не надо, милости свои храни для наемщиков, а меня отпусти к Царю-граду.
– Иди! – отвечал Светославич.
– Оставайся с рабами! – сказал Зигмунд, кланяясь Све-тославичу, и вышел.
Думцы Княжеские и старейшины Киевские, окружавшие Светославича, дивились его мудрости, славили ее.
– Слава величию твоему! – говорили они, кланяясь. – Не вдал бедный град наш на разграбление Варягам.
Вскоре ладьи Варяжские спустились вниз по Днепру, прошли мимо Киева, подплыв к возвышенности Торберга, или Чертова бережища, они остановились. На чешуйчатом Ормуре возжглась жертва; дым вился столбом к небу; Варяги, ударяя в щиты, пели:
«Берег святой! пристанище молниеносного, древнего Тора!
Берег святой! в недрах твоих лежит Одина небесного племя!
Берег святой! хранящий останки властительных Херров[327], потомков Арея и Атта!
Берег святой! персть твоя, прах недоступный ни веку, ни тленью!
Берег святой! зеленей, процветай до скончания светлых миров!»
Быстро помчались ладьи Варяжские вниз по Днепру, перегоняя друг друга; долго слышна была еще их ратная песнь и удары щита в щит.
Но не все Варяги удалились из Киева; осталось еще много наемщиков, прослышавших, что Князь обещает грады и золото за голову Ярополка.
Пошли они искать счастья и удачи в Ровне.
Скопилась и рать Новгородская около Ровни, облегла стены шатрами.
Войсковой Воевода шлет послов к Ярополку объявить ему волю нового Киевского Князя:
– Отопри, Князь Ярополк, Ровню! – говорят Послы. – Иди с миром к Владимиру; не пойдешь, разнесем по камню твои крепкие забрала, полоним тебя, вязаного повезем в Киев!
Возговорила гордость в сердце Ярополка на дерзкую речь Новгородцев.
– Идите! – вскричал он. – Идите назад, несите рабыничу своему проклятие Ярополка! Не отопру ему ни града, ни сердца!
Послы удалились.
Ярополк зарыдал громко, не устыдился слез, растерзалась душа его ржавой памятью.
