бедлам и будет время проверить, что из наших чувств может выйти. Но ничего. Я понимаю. Нельзя просто так взять и все бросить. Это же вся твоя жизнь.
– Но я готов все бросить. Ради тебя.
– Ты не должен…
– Но я хочу. Давай сбежим!
– Хорошо, и куда же?
– Можно в Лондон. Или куда-нибудь в глушь. Будем жить как холостяки.
– И сводить с ума всех барышень?
– Что-то вроде того. – Прядь моих волос, которую Перси заправил за ухо, подхватывает ветер и кидает на лоб, хлеща по ожогам. Лицо едва заметно обжигает боль. – Впрочем, наверно, мне стоит меньше пить. Меньше шляться по барам и начать думать головой.
– Вот здорово будет.
Перси улыбается, я отворачиваюсь и гляжу на небо и на горизонт, усеянный пятнышками рыбацких лодок. На волнах качается несколько кораблей, повернутых бушпритами в Эгейское море.
– Почему ты еще меня терпишь? – спрашиваю я. – Я все время веду себя как полный кретин… Богом клянусь, Перс, я сам себя с трудом выношу. Сам бы от себя иногда сбежал.
– Так всегда бывает, если кого-то… так бывает с друзьями. – Он морщится – между бровей залегает складка – и все же произносит: – Нет, если кого-то любишь. Вот что я хотел сказать. Если любишь кого-то, ты никуда от него не денешься. Даже если он иногда тот еще повеса.
– И не только иногда.
– Ну, не все время.
– Последние несколько лет – почти непрерывно.
– Возможно, но ты…
– Я бы сам от себя давным-давно сбежал. Сбросил бы себя в канаву и думать забыл.
– Монти…
– Или хоть дверь бы себе не открывал…
– Помолчи немного, ладно? – Перси тычется мне в щеку носом. – Просто знай, что я всегда рядом.
Я кладу щеку ему на плечо, он утыкается мне в макушку подбородком. Какое-то время мы так и стоим, не говоря ни слова. Волны Эгейского моря, нагретые солнцем и мягкие, как лучший бархат, прижимают нас друг к другу.
– Если не готов со мной бежать, возвращайся домой, – тихо говорит Перси. – Не думай, что чем-то обязан мне, только потому…
– Перс, мне плевать на обязательства, я тебя люблю! – Признание вылетает помимо моей воли, к шее тут же приливает кровь, но я уже завяз по горло и могу только мчать вперед и вперед: – Я тебя люблю, но не знаю, как тебе помочь. До сих пор не знаю! Я все время закатываю истерики и несу пургу, но ради тебя я исправлюсь. Обещаю. Меня не пугает, что ты болен и что я потеряю наследство, ведь я хочу быть с тобой. Ты мне дороже всего на свете, ведь ты великолепен. Великолепен, неотразим, прекрасен, добр, заботлив и… и я… Перси, я тебя люблю. Сильно-сильно.
Перси смотрит в воду, потом на меня, и мое сердце подпрыгивает, будто оседлав волну. Под его взглядом я чувствую прилив храбрости.
– Дай мне знать, – продолжаю я. – Дай мне знать, что ты решил. Я согласен на любой ответ. Если скажешь уйти и не трогать тебя, я уйду. Захочешь – снимем холостяцкую квартиру с двумя спальнями, захочешь… больше – будет больше. Да, будет тяжело, мы ведь оба юноши и у нас не будет ни черта. Но если ты готов сбежать со мной – сбежим. Я готов.
Перси ничего не отвечает, наверно, с минуту – для меня молчание тянется долгие годы. Его руки, сплетенные на моей шее, размыкаются, ползут вниз по моим плечам – и вот он уже держит меня за запястья и будто пытается отстраниться. Волны теперь силятся оторвать нас друг от друга. Сквозь меня, будто дым сквозь доски пола, змеится страх: Перси так старательно избегает моего взгляда, будто хочет очень деликатно отказать. Я упустил свой шанс еще в залитом дождем венецианском переулке.
Когда я уже жду, что мое сердце вот-вот пронзит молния с небес, Перси отвечает:
– Монти, ты мне очень дорог. Помни об этом. Быть может, будь мы друг с другом чуть откровеннее, доверяй мы друг другу чуть больше, у нас бы уже что-то получилось. Но все так, как есть, и поэтому мы здесь.
Господь всемогущий, я-то думал, он откажет мне мягко, а он замыслил изощренную пытку и с ходу загнал мне иглы под ногти. Лучше бы я еще раз пулю словил. Десять раз. И прямо в зубы. Все лучше, чем слушать его речь.
Перси по-прежнему избегает смотреть мне в глаза. Он глядит на воду, собираясь с духом, чтобы разбить мне сердце. Не в силах этого выносить, я решаю ускорить неизбежное.
– Перс, скажи уже правду. Хватит меня мучить. Скажи, что я тебе не нужен, и дело с концом. Я пойму.
– Чего? – Перси вскидывает взгляд. – Нет, ты что! Я совсем не… Кретин, я тут пытаюсь в любви тебе признаться!
Мое сердце совершает немыслимый кульбит.
– Чего-чего ты пытаешься?
– Тысяча чертей… – Перси со стоном обращает глаза к небу. – Я целую речь себе придумал, много недель репетировал, все ждал, пока мы останемся одни…
– Черт, и я все испортил?
– Начисто испортил!
– Прости!
– Эх, а какая была речь!
– Прости, мне так жаль!
– Две минуты помолчать не мог! Какой же ты осел…
– Ты просто очень неудачно начал. Я решил, что ты хочешь сказать совсем другое, ну и перепугался.
– Ты ошибся.
– Ага, я уже понял.
Мы оба раскраснелись и хохочем, хотя оба трезвы. Взгляд, которым Перси окидывает меня в ответ, гладит мою кожу, как шелк. Я пихаю Перси локтем в бок.
– А скажи свою речь!
– Прямо от начала и до конца?
– Хотя бы самое главное.
– Самое главное – если ты еще раз что-то решишь за меня, богом клянусь, я сдеру с тебя шкуру…
– Я не стану…
– Убью тебя, воскрешу панацеей и убью заново…
– Перси, не стану я, не стану, честное слово, не стану! – Я обхватываю руками его лицо, притягиваю к себе и встаю на цыпочки, чувствуя его дыхание. – Говори дальше.
Перси смущается, опускает взгляд, снова заглядывает мне в глаза.
– Да, Монти, – произносит он, улыбаясь при звуке моего имени, – я тебя люблю. И я хочу быть с тобой.
– А ты, Перси, – отвечаю я, касаясь своим носом его, – любовь всей моей жизни. Не знаю, что нас дальше ждет, но надеюсь, что это останется как прежде.
Я глажу пальцами его лицо в том самом месте, где у меня до конца жизни останутся алые взбухшие шрамы. В его глазах они как будто ничего не значат. Нет, мы с ним не сломанные безделушки. Мы треснутая посуда, склеенная лаком и сдобренная золотом, мы оба цельные – и в то же время мы единое целое. Мы полноценны, мы важны, мы любим и любимы.
– Можно я тебя поцелую? – спрашиваю я.
– Черт возьми, ну конечно можно.
И я целую.
Дорогой отец!
Я пишу эти строки, сидя на подоконнике крошечного жилища на крошечном островке, который вы точно не включали в маршрут гран-тура. Привезли меня сюда пираты (впрочем, вернее будет назвать их будущими каперами),
