все — друзья, начиная с Герберта Раппопорта и кончая последним осветителем. Техника в моем распоряжении. Камерой я владею с детских лет. Короче, думайте и решайте. Вы мне подходите. Ведь я могу доверить эту роль только своему единомышленнику. Завтра мы поедем на студию. Подберем соответствующий реквизит. Посоветуемся с гримером. И начнем.
Я сказал:
— Надо подумать.
— Я вам позвоню.
Мы расплатились и пошли в газетный сектор.
Актерских способностей у меня действительно не было. Хотя мои родители принадлежали к театральной среде. Отец был режиссером, мать — актрисой. Правда, глубокого следа в истории театра мои родители не оставили. Может быть, это даже хорошо...
Что касается меня, то я выступал на сцене дважды. Первый раз — еще в школе. Помню, мы инсценировали рассказ «Чук и Гек». Мне, как самому высокому, досталась роль отца-полярника. Я должен был выехать из тундры на лыжах, а затем произнести финальный монолог.
Тундру изображал за кулисами двоечник Прокопович. Он бешено каркал, выл и ревел по-медвежьи.
Я появился на сцене, шаркая ботинками и взмахивая руками. Так я изображал лыжника. Это была моя режиссерская находка. Дань театральной условности.
К сожалению, зрители не оценили моего формализма. Слушая вой Прокоповича и наблюдая мои таинственные движения, они решили, что я — хулиган. Хулиганья среди послевоенных школьников было достаточно.
Девочки стали возмущаться, мальчишки захлопали. Директор школы выбежал на сцену и утащил меня за кулисы. В результате финальный монолог произнесла учительница литературы.
Второй раз мне довелось быть актером года четыре назад. Я служил тогда в республиканской партийной газете и был назначен Дедом Морозом. Мне обещали за это три дня выходных и пятнадцать рублей.
Редакция устраивала новогоднюю елку для подшефного интерната. И опять я был самым высоким. Мне наклеили бороду, выдали шапку, тулуп и корзину с подарками. А затем выпустили на сцену.
Тулуп был узок. От шапки пахло рыбой. Бороду я чуть не сжег, пытаясь закурить.
Я дождался тишины и сказал:
— Здравствуйте, дорогие ребята! Вы меня узнаете?
— Ленин! Ленин! — крикнули из первых рядов.
Тут я засмеялся, и у меня отклеилась борода...
И вот теперь Шлиппенбах предложил мне главную роль.
Конечно, я мог бы отказаться. Но почему-то согласился. Вечно я откликаюсь на самые дикие предложения. Недаром моя жена говорит:
— Тебя интересует все, кроме супружеских обязанностей.
Моя жена уверена, что супружеские обязанности — это прежде всего трезвость.
Короче, мы поехали на «Леннаучфильм». Шлиппенбах позвонил в бутафорский цех какому-то Чипе. Нам выписали пропуск.
Помещение, в котором мы оказались, было заставлено шкафами и ящиками. Я почувствовал запах сырости и нафталина. Над головой мигали и потрескивали лампы дневного света. В углу темнело чучело медведя. По длинному столу гуляла кошка.
Из-за ширмы появился Чипа. Это был средних лет мужчина в тельняшке и цилиндре. Он долго смотрел на меня, а затем поинтересовался:
— Ты в охране служил?
— А что?
— Помнишь штрафной изолятор на Ропче?
— Ну.
— А помнишь, как зек на ремне удавился?
— Что-то припоминаю.
— Так это я был. Два часа откачивали, суки...
Чипа угостил нас разведенным спиртом. И вообще, проявил услужливость. Он сказал:
— Держи, гражданин начальник!
И выложил на стол целую кучу барахла. Там были высокие черные сапоги, камзол, накидка, шляпа. Затем Чипа достал откуда-то перчатки с раструбами. Такие, как у первых российских автолюбителей.
— А брюки? — напомнил Шлиппенбах.
Чипа вынул из ящика бархатные штаны с позументом.
Я в муках натянул их. Застегнуться мне не удалось.
— Сойдет, — заверил Чипа, — перетяните шпагатом.
Когда мы прощались, он вдруг говорит:
— Пока сидел, на волю рвался. А сейчас — поддам, и в лагерь тянет. Какие были люди — Сивый, Мотыль, Паровоз!..
Мы положили барахло в чемодан и спустились на лифте к гримеру. Вернее, к гримерше по имени Людмила Борисовна.
Между прочим, я был на «Леннаучфильме» впервые. Я думал, что увижу массу интересного — творческую суматоху, знаменитых актеров. Допустим, Чурсина примеряет импортный купальник, а рядом стоит охваченная завистью Тенякова.
В действительности «Леннаучфильм» напоминал гигантскую канцелярию. По коридорам циркулировали малопривлекательные женщины с бумагами. Отовсюду доносился стук пишущих машинок. Колоритных личностей мы так и не встретили. Я думаю, наиболее колоритным был Чипа с его тельняшкой и цилиндром.
Гримерша Людмила Борисовна усадила меня перед зеркалом. Некоторое время постояла у меня за спиной.
— Ну как? — поинтересовался Шлиппенбах.
— В смысле головы — не очень. Тройка с плюсом. А вот фактура — потрясающая.
При этом Людмила Борисовна трогала мою губу, оттягивала нос, касалась уха.
Затем она надела мне черный парик. Подклеила усы. Легким движением карандаша округлила щеки.
— Невероятно! — восхищался Шлиппенбах. — Типичный царь! Арап Петра Великого...
Потом я нарядился, и мы заказали такси. По студии я шел в костюме государя императора. Встречные оглядывались, но редко.
Шлиппенбах заглянул еще к одному приятелю. Тот выдал нам два черных ящика с аппаратурой. На этот раз — за деньги.
— Сколько? — поинтересовался Шлиппенбах.
— Четыре двенадцать, — был ответ.
— А мне говорили, что ты перешел на сухое вино.
— Ты и поверил?..
В такси Шлиппенбах объяснил мне:
— Сценарий можно не читать. Все будет построено на импровизации, как у Антониони. Царь Петр оказывается в современном Ленинграде. Все ему здесь отвратительно и чуждо. Он заходит в продуктовый магазин. Кричит: где стерлядь, мед, анисовая водка? Кто разорил державу, басурмане?!. И так далее. Сейчас мы едем на Васильевский остров. Простите, мы на «вы»?
— На «ты», естественно.
— Едем на Васильевский остров. Там ждет нас Букина с машиной.
— Кто это — Букина?
— Экспедитор с «Леннаучфильма». У нее казенный микроавтобус. Сказала, будет после работы. Интеллигентнейшая женщина. Вместе сценарий писали. На квартире у приятеля... Короче, едем на Васильевский. Снимаем первые кадры. Царь движется от Стрелки к Невскому проспекту. Он в недоумении. То и дело замедляет шаги, оглядывается по сторонам. Ты понял?.. Бойся автомобилей. Рассматривай вывески. В страхе обходи телефонные будки. Если тебя случайно заденут — выхватывай шпагу. Подходи ко всему этому делу творчески...
Шпага лежала у меня на коленях. Клинок был отпилен. Обнажать его я мог сантиметра на три.
Шлиппенбах возбужденно жестикулировал. Зато водитель оставался совершенно невозмутимым. И только в конце он дружелюбно поинтересовался:
— Мужик, ты из какого зоопарка убежал?
— Потрясающе! — закричал Шлиппенбах. — Готовый кадр!..
Мы вылезли с ящиками из такси. У противоположного тротуара стоял
