Многие философы справедливо предупреждают, что не надо путать мифологическую мечту с идеалом, идеальной целью, которые все же своей исходной базой имеют реальную действительность, исходят из реальной практики, позволяющей предвидеть негативные последствия своих действий. Миф проистекает из иллюзий, что подчеркивает его определяющий компонент иррациональность. Игнорируется оценка средств для достижения провозглашаемых целей, происходит упрощение картины мира, разделение ее по принципу "свой" "чужой". Для мифологического сознания характерна только позитивная самооценка, отказ, вплоть до запрета, от критической рефлексии. Находясь "в мифе", можно лишь положительно оценивать его постулаты и догмы. И, наконец, все исследователи однозначно сходятся в том, что мифологическому сознанию присущ мощный мотивационный и организационный потенциал, способный мобилизовать имеющиеся у данной группы резервы для достижения провозглашенных целей.
Мифологическое сознание порождает суррогаты правды, которые успешно применяются для манипуляции общественным мнением, вызывая массовые психозы, базирующиеся на коллективном переживании и взаимозаражении. И тогда уже десятки и сотни тысяч людей начинают верить в постулируемые мифом иллюзорные цели. Так и происходит на протяжении длительного времени с армянами...
Теперь несколько слов о соотношении мифологии и идеологии. Как верно пишет современный философ Ж.Тощенко, "история знает немало примеров, когда мифология использовалась в идеологических целях тех или иных политических сил. Так, немецкий фашизм пытался не только возродить и поставить себе на службу древнегерманскую языческую мифологию, но и сам создавал своеобразные мифы - расовый миф, соединяющийся с культом фюрера"... и т.д.
В основе идеологии, как и мифологии, всегда лежит некое истинное, "высшее" знание, которым якобы обладают его носители. Но если "высшее" знание в идеологии постоянно обнаруживает свою относительность, то мифы демонстрируют удивительную устойчивость, лишь слегка видоизменяясь в связи с ситуацией.
Процесс становления "государства - нации", где понятие нация выступала в политическом, а не в этническом смысле, охватил весь XIX и начало XX века по мере развития капитализма в разных странах мира, хотя в возникших параллельно национально-освободительных движениях этническая компонента достаточно очевидна. Но существо так называемой новейшей истории составляет еще один процесс, прозорливо угаданный выдающимся французским историком и социологом, основателем социальной психологии Густавом Ле-боном. В своей книге "Психология народов и масс" (1898 г.) он отметил, что наступающая эпоха будет "поистине эрой масс". И "не в совещаниях государей, а в душе толпы подготавливаются теперь судьбы наций".
Что же является, по Лебону, основными характеристиками толпы? "Исчезновение сознательной личности и ориентирование чувств и мыслей в известном направлении" - вот главные черты, характеризующие толпу, вступившую на путь организации. "Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций и... приобретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы", которая может отличаться по степени организованности и направленности своих действий. С другой стороны, пишет Лебон, - и это очень важно в применении к тому, о чем дальше пойдет речь, - "целый народ под действием известных влияний иногда становится толпой (выделено мной Г.Г.)".
Механизм создания толпы - это возбуждение в ней инстинктов, коллективного бессознательного, базирующегося на мифе. А инстинкты возбуждаются идеями, проникающими в самую "душу" массы и образующими не подверженные критике догматы, абсолютные истины, которые уже считаются непогрешимыми. Критический склад ума вообще качество редкое, а в толпе оно жестко вытесняется подражательностью: "Каковы бы ни были индивиды, составляющие ее, каков бы ни был их образ жизни, занятия, их характер или ум, одного их превращения в толпу достаточно для того, чтобы у них образовался род коллективной души, заставляющий их чувствовать, думать и действовать совершенно иначе, чем думал бы, действовал и чувствовал каждый из них в отдельности".
Низкий уровень порога сознательности толпы естественно делает ее податливой любому внушению, заставляет действовать в состоянии коллективной галлюцинации. И, разумеется, силу чувств толпы увеличивает отсутствие ответственности за содеянное. Толпа - это раболепное стадо, не могущее обойтись без властелина.
Всякое чувство в толпе и всякое действие - заразительно, притом в такой степени, что индивид легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному. И этот внушенный властелином коллективный интерес реализуется немедленно в стремлении превратить его в действие. Индивид в толпе перестает быть самим собой и становится автоматом, у которого личной воли не существует. Я так и вижу иллюстрацией к этому тезису - толпы зинворов, разоряющих азербайджанские селения и города...
Никакими учреждениями нельзя воздействовать на толпу, а только иллюзиями и словами, химерическими и сильными... Могущество слов для толпы настолько велико, что, стоит лишь придумать изысканные названия для самых отвратительных вещей (например, "святая борьба за Великую Армению" вместо "пойдем и вырежем поголовно всех азербайджанцев", "захватим их земли"), чтобы толпа тотчас же приняла их. Ни опыт, ни рассудок, ни нравственность понятия к толпе неприменимые.
Вожаки толпы составляют то ядро, вокруг которого кристаллизируются и объединяются мнения. Они могут действовать методами внушений и личного примера, а также повторением и распространением тех идей или верований, которыми нужно увлечь толпу.
В классификации толпы по Лебону я обратил особое внимание на определение "преступная толпа". Ее преступления, замечает ученый, вызваны всегда каким-нибудь очень могущественным внушением, и индивиды, принявшие участие в совершении этого преступления, убеждены, что они исполнили свой долг, чего нельзя сказать об обыкновенном преступнике. Бесполезно требовать от толпы раскаяния.
Теперь о вожаках. Разумеется, с учетом всего отмеченного выше, говорить об объединении, организации толпы в некую политическую структуру, например, партию, действующую согласно определенным политическим принципам и программе, - немыслимо.
Владеть настроениями толпы, управлять ею может только ее неотъемлемая часть, держатели "ключей" той самой "мифологии", которая и объединяет индивидов в толпу. Выделенная же из толпы верхушка вожаков, ее ядро имеет вполне четкое название - секта, представляющая собой первую степень организации однородной массы. В состав ее могут входить персонажи различных профессий и воспитания, различной среды, причем единственной связью между ними служат их верования и убеждения.
Мы как-то привыкли относить понятие "секта" к религиозным организациям, забывая, что оно вполне применимо и к некоему объединению людей, ставящих перед собой политические цели. Спаянные общим мифом, дисциплиной и жесткой иерархией подчинения, члены такой секты способны возбудить огромные массы людей, превратить их в нерассуждающую, готовую на все ради иллюзорных целей, преступную толпу.
Принадлежность толпы к одному этносу - самый могущественный фактор, определяющий поступки людей и выражающийся в их свойствах и действиях. Именно в такой однородной толпе выступают наружу глубокие черты, создаваемые наследственной умственной организацией в мыслях и чувствах человека. "Душа расы", "этноса" становится массовой "душой", имеющей огромную силу, ограничивающую любые ее колебания. Но если "душа" этноса в силу разных исторических причин не развита, деформирована, то данный этнос попадает под неразумную власть толпы с наибольшей вероятностью. И тогда господство толпы для такого народа означает варварство или же возвращение к варварству.
В случае с армянским этносом "господство толпы", ее неразумная власть очевидны.
Не уставая рекламировать себя, как древнейший цивилизованный народ, они выказали в своем поведении, в частности в Закавказье, черты глубокой варваризации. Утратив себя, как народ, превратились в толпу, проявившую самые низменные, разрушительные и преступные инстинкты на длительном протяжении времени (выделено мной - Г.Г.).
Рассеянный на больших территориях этнос, лишившийся много столетий назад своей государственности, пронес сквозь века миф о "великой Армении от моря до моря", миф, ставший почвой для последующего объединения в толпу варваров, готовую на любые преступления ради достижения иррациональной мечты.
Когда во второй половине XIX века, особенно после болгарского восстания, армянские "теоретики государственности" впервые активно заговорили о необходимости обретения "национального счастья в политическом сосуде", они тем самым дали мощный импульс к объединению тех, кто пока в одиночестве и без всякой программы пребывал в "заоблачных мечтаниях" насчет будущего армянского государства. Но если те же Назарян и Спандарян, стоявшие у истоков кровавой реализации мифа, не говорили о возможном географическом расположении Армении (Спандарян даже сожалел: "если бы армяне жили на одной территории, хотя бы в рабстве, они все-таки имели бы будущее..."), то в армянском издании "Порц" за 1876 год вполне определенно писали о необходимости создать объединенную Армению на территории Турции. Григор Арцруни в своем "Мшаке" из Тифлиса прямопризывал турецких армян восстать против Оттоманской Империи с целью добиться освобождения.
