— Уж и хорошо ты придумал! Но не лги: это был огонь. И я знаю, кто зажигал его.
— Скажи: дьявол! Мне все равно.
— Ой, берегись, Хорре! Или у тебя две головы?
— Будь бы две, одну я давно отдал бы твоему Хаггарту. А то одна. Куда ты девала его голову, Мариетт?
— Ты мне не даешь жить, волк. Ты опять поил джином маленького Нони?
— Вон идет твой муж. Скажи ему.
Мариетт окидывает его гневным взглядом и уходит. Издали окликает ее Хаггарт:
— Мариетт!
И не оглядываясь, она отвечает:
— Мне некогда, Гарт.
— Ого! — говорит Хаггарт, усаживаясь на камень возле Хорре. — Это ты опять рассердил ее, матрос? Не надо этого, кому-нибудь от этого может быть плохо. Ты глуп, Хорре: почему ты не любишь ее?
— Как тебе сказать, Нони? — говорит матрос осторожно.
Хаггарт весело перебивает его:
— Так, будь осторожнее. Если бы ты пошевелишь мозгами, матрос, ты бы понял: ты должен любить ее. Почему? Потому что она похожа на меня. Вот смешно: она похожа на меня, как сестра! Сестричка Мариетт.
— Все люди похожи, и все люди разные, — уклончиво говорит матрос.
— Мне хочется поплыть к тому старому шаману и схватить его за ожерелье, пусть скажет: не от одной ли мы матери, я и Мариетт.
Смеется.
— Тебе весело, Нони?
— Да. Понюхай мои руки, Хорре, — как славно пахнут они морем! Можно подумать, что я весь океан пропустил сквозь пальцы.
— Пахнут, но только рыбой. Не обижайся, Нони: так пахнут руки и у негра в камбузе.
Хаггарт хмурится, но тотчас же гнев его переходит на смех.
— Вот бы я посмотрел акулу, которая захочет съесть тебя: тебя нельзя ни проглотить, ни выплюнуть.
— Тебе очень весело, Нони?
Хаггарт быстро:
— Да. Мне мешает жить один человек. А у тебя синяк, матрос? — это не бывает даром. Ты где-нибудь нагулял его. Что? И где ты пропадал три дня? Ты где пропадаешь по три и по четыре дня, — Хорре?
— Я ходил бражничать, Нони, я бражничал в городке.
— Ну, и хороший же ты человек, Хорре! Теперь не скажешь ли ты, что ты пил джин и тебя побили?
— Кое-что было, Нони.
Хаггарт вскакивает на ноги и с крепким гневом, наклонившись, говорит матросу:
— Нет, а не скажешь ли ты, что видел тех и они ждут меня. Эй, Хорре — ну-ка скажи!
Хорре покорно отвечает:
— Нет, капитан, не скажу.
Хаггарт садится:
— Я знал, что не скажешь. Трубку!
— Есть.
— Я уже вижу, как вы там хныкали, скрипели зубами и клялись. Или всю жизнь мне таскать их на хвосте, — ты как думаешь, боцман? Вчера кто-то зажигал огонь у мыса, но я не хочу знать, кто это был. Я думаю, что там никого не было. Хм! Я уже слышу, как одни говорят: мы не можем без капитана, англичанин проглотит нас. А другие: лучше пойдем и убьем его, чем столько ждать. А я хочу жить здесь.
— Живи.
Молчанье. Проходят двое стариков; один совсем старый, с выгнутой колесом спиною, шамкает ворчливо:
— Говорят: Рикке, эй, дедушка Рикке. А кто будет плести сети? У меня соленая вода в глазах. Я вижу, как сквозь воду — кто будет плести сети? Вот тебе и весь тут дедушка Рикке…
Хорре. Все ходят и хвастают, что хороший улов. Правда это, капитан?
Хаггарт. Я хочу жить здесь. Да, правда. Сегодня хорошее утро — вода пахнет! И зачем ты говоришь мне капитан? — давай теперь разговаривать, как друзья. Я очень счастлив, Хорре!
Хорре. Нет, Нони, это не правда. Если бы это была правда, я выколотил бы тебя из моего сердца, как вот эту трубку. Ты очень несчастлив, Нони.
Хаггарт смеется:
— Ну-ка дальше! Сегодня я очень добрый и буду слушать.
— Ты добрый, а меня не стал бы есть и австралиец: так я горек от желчи. Может быть это совесть, как ты думаешь, Нони? — но мне стыдно смотреть на тебя. Я краснею, как девица, когда вижу тебя с этими пройдохами и мошенниками, мне хочется ослепнуть, Нони, чтобы никогда этого не видать.
— У тебя мозги перевернулись, матрос, вот что. Посмотри на море. Оно у них и у нас и это значит, что мы одинаковые. Оно у них и у нас, Хорре!
Оба, задумавшись, смотрят на широкий горизонт. Далека зеленая полоска воды, но над всем царит она, как те белые облака, что вдруг выплыли на середину небесной синевы, сложились царским троном для грядущего Владыки. Маленький белеет парус: скосило его ветром и несет по простору; и ширью, и воздухом, и светом захлебывается грудь.
Хаггарт. Ты хнычешь, Хорре? Какой дурак — он хнычет.
Хорре. Туда мне хочется, Нони!
Показывает рукой на горизонт.
— Но ты дурак — зачем ты хнычешь?
— Я не дурак, капитан. Но ты забыл правду, Нони, как негр. Ты думаешь, они любят это? — обводит пальцем горизонт. — Нет! Они тащут из него что попало: рыбу, траву, обломки кораблей. На обломках кораблей они варят свой суп. Нони! Оно им нужно только для того, чтобы обкрадывать его — вот как они его любят.
Хаггарт. Как отца, который кормит, лучше так скажи, матрос.
Хорре. Нет, Нони, как козу, которую доят. Ты видал здешнего человека, который поклонился бы морю? Нет. Кланяются они в другую сторону, а сюда только плюют. Они и прокляли бы его, да боятся! Они ненавидят его, Нони, ужасаются, как страшилища, обманывают его, как Бога! Ты был с ним когда-то, теперь ты против него: берег всегда против воды, Нони.
Хаггарт. Берег всегда против воды! Если ты сам это придумал, то это очень хорошо.
Хорре. А твои глаза уже и этого не видят? Эх, Нони! Ты никогда не был слишком добр, это правда, а он — разве добр? Но ты умел дарить, как он. Эх, Нони! Ты бросал им деньги, джин, танцы, ты дул на них горячим ветром, от которого звонили их колокола — вот что ты делал, когда приходил на землю! У тебя были товарищи, которых ты любил, но у тебя были и враги. А где теперь твои враги? — у тебя все друзья.
Хаггарт. Не все.
Хорре. Я пьяница, это верно, меня давно нужно повесить на рее, но мне было 6ы стыдно жить без врагов. У кого нет врагов, тот всегда дезертир, Нони.
Хаггарт. Это хорошо, что мы говорим с тобой как друзья. Я немного устал улыбаться, может быть, мое лицо еще не привыкло к этому — я не знаю, может быть. Но я устал. И мне мешает жить один человек. И еще может быть, что вот все это — сон. Ты не думаешь этого, Хорре? Ну, не думай, и я ведь этого не думаю. И еще вот что хорошо бы: сломать ногу. Прыгать среди скал и нечаянно сломать ногу.
— Зачем же это? Ты что-то круто берешь руля, Нони.
— Чтобы почувствовать боль.
— Тише, идет Мариетт.
— Твоя жена. Да, идет твоя жена.
— Тише, матрос! Мне мешает жить один человек. Но я счастлив, уверяю тебя, я счастлив, дружище. Нет, ты посмотри, как идет Мариетт! Послушай: это во сне я видел человека, который мешает мне… Здравствуй, Мариетт, сестричка!
— Здравствуй, Гарт! Ты еще так не говорил мне никогда.
— Тебе нравится?
Встает против Мариетт и доверчиво обводит пальцем вокруг ее глаз.
— Какие большие глаза! В твои глаза должно быть много видно, Мариетт, много моря, много неба. А в мои?
Оборачивается к морю и, окружив глаза кольцом пальцев, смотрит и говорит успокоено:
— И в мои много.
— Хорре… — начинает Мариетт, и Хаггарт быстро оглядывается:
— Ну, что, Хорре? за что ты не любишь его, Мариетт. Мы так с ним похожи.
— Он похож на тебя? — говорит женщина с презрением. — Нет, Хаггарт! Но вот что он сделал: он сегодня опять поил джином маленького Нони. Мочил палец и давал ему. Он его убьет, отец.
Хаггарт смеется.
— Разве это так плохо? Он и меня поил так же.
— И окунал его в холодную воду. Мальчик очень слаб, — хмуро говорит Мариетт.
— Я не люблю, когда ты говоришь о слабости. Наш мальчик должен быть силен. Хорре! Три дня без джину.
Показывает пальцами три.
— Кто без джину? Я или мальчишка? — мрачно спрашивает Хорре.
— Ты! — гневно отвечает Хаггарт. — Прочь отсюда.
Матрос угрюмо собирает пожитки — кисет, трубку и флягу — и, переваливаясь, уходит, — но недалеко: садится на соседнем камне. Хаггарт и жена смотрят ему вслед.
Работа кончилась. Теряя блеск, валяется последняя неподобранная рыба: уже и ребятам лень наклоняться за нею; и втаптывает ее в ил равнодушная; пресыщенная нога. Тихий, усталый говор, спокойно-веселый смех.
— Какую сегодня молитву скажет наш аббат? Ему уже пора идти.
— А вы думаете, что это так легко: сочинить хорошую молитву? Он размышляет.
— А у Селли прорвалась плетенка, и рыба сыпалась оттуда. Мы так смеялись!
