А путь смерти следующий: прежде всего он злой и исполнен проклятия; здесь убийство, прелюбодеяние, похоть, блуд, воровство, идолослужение, волшебство, отравление, хищение, лжесвидетельство, лицемерие, двоедушие, коварство, гордость, злоба, высокомерие, алчность, сквернословие, зависть, дерзость, заносчивость, тщеславие; здесь гонители добрых, ненавистники истины, любители лжи, не признающие воздаяния за праведность, не прилепляющиеся к добру, ни к праведному суждению, бдительные не в добре, но в зле, от которых далеки кротость и терпение; здесь же любящие суету, гоняющиеся за мздовоздаянием, не имеющие сострадания к бедному, не трудящиеся за утружденных, не знающие Творца своего, убийцы детей, погубители образа Божия, отвращающиеся от нуждающегося, притеснители угнетенного, защитники богатых, беззаконные судьи бедных, грешники во всем! Берегитесь, дети, от всех таких людей!»…
Еще далеко не дочтя рукопись до конца, с ним случилось то, что бывает с людьми, с искренним желанием истины читающими книгу, т. е. чужие мысли, случилось то, что он вступил душой в общение с тем, кто внушил их. Он читал, вперед угадывая то, что будет, и не только соглашаясь с мыслями книги, но как будто сам высказывая эти мысли.
С ним случилось то обыкновенное, не замечаемое нами, но таинственнейшее и значительнейшее явление в жизни, состоящее в том, что так называемый живой человек становится истинно живым, когда вступает в общение, соединяется в одно с так называемыми умершими и живет с ними одною жизнью. Душа Юлия соединилась с тем, кто писал и внушил эти мысли, и после этого общения он оглянулся на себя, на свою жизнь. И сам он и вся его жизнь показалась ему одной ужасающей ошибкой. Он не жил, а только губил в себе всеми заботами о жизни и соблазнами возможность истинной жизни.
– Не хочу губить жизнь, хочу жить, идти по пути жизни, – сказал он себе.
Он вспомнил всё, что ему говорил Памфилий в их прежних беседах, и всё это теперь показалось так ясно и несомненно, что он удивлялся тому, как мог он тогда поверить незнакомцу и не исполнить своего намерения уйти к христианам. Он вспомнил тоже то, что сказал ему незнакомец: «пойди тогда, когда испытаешь жизнь».
– Ну вот, я испытал жизнь и ничего не нашел в ней. – Он вспомнил тоже слова Памфилия о том, что когда бы он ни пришел к нему, они будут рады принять его. – Нет, довольно заблуждаться и страдать, – сказал он себе. – Брошу всё и пойду к ним жить так, как сказано здесь. Он сказал жене, и жена его была восхищена его намерением.
Жена была готова на всё. Дело стояло только за тем, как привести его в исполнение. Как поступить с детьми? Взять ли их с собой или оставить у бабушки? Как взять их? Как после нежности их воспитания подвергнуть их всем трудностям суровой жизни? Рабыня предложила идти с ними. Но мать боялась за детей и говорила, что лучше оставить их у бабушки, а идти одним. И на этом оба согласились. Всё было решено, только болезнь Юлия задерживала исполнение.
В таком расположении духа Юлий заснул. На утро ему сказали, что проезжий искусный врач желает его видеть, обещаясь скоро помочь. Юлий с радостью принял врача. Врач был не кто иной, как тот самый незнакомец, которого встретил Юлий, когда шел к христианам.
Осмотрев его раны, врач предписал приемы трав для подкрепления сил.
– Буду ли я в состоянии работать рукою? – спросил Юлий.
– О, да. Править колесницей, писать – да.
– Но тяжелую работу – копать?
– Я не думал об этом, – сказал врач, – потому что это не может быть тебе нужно по твоему положению.
– Напротив, это-то мне и нужно, – сказал Юлий и рассказал врачу, что с тех пор, как он видел его, он последовал его совету, испытал жизнь; но жизнь не дала ему того, что она обещала, а, напротив, разочаровала его, а что он теперь хочет привести в исполнение то намерение, о котором говорил тогда.
– Да, видно, пустили они в дело все свои обманы и прельстили тебя, так что ты в твоем положении, с теми обязанностями, которые лежат на тебе, особенно по отношению к детям, не видишь всё-таки их заблуждений.
– Прочти это, – сказал Юлий, подавая врачу рукопись, которую он читал.
Врач взял рукопись, взглянул на нее.
– Знаю я это, – сказал он, – знаю этот обман и удивляюсь тому, что такой умный человек, как ты, может попасться в такую ловушку.
– Я не понимаю тебя. В чем ловушка?
– Всё дело в жизни, и вот они, эти софисты3 и бунтовщики против людей и богов предлагают счастливый путь жизни. Под таким путем жизни они разумеют такой путь жизни, при котором все люди были бы счастливы – не было бы ни войн, ни казней, ни бедности, ни распутства, ни ссор, ни злобы. И они утверждают, что такое состояние людей будет тогда, когда люди будут исполнять заповеди Христа: не ссориться, не блудить, не клясться, не насиловать, не враждовать народу против народа. Но они ошибаются или обманывают тем, что они цель принимают за средство. Цель в том, чтобы не ссориться, не клясться, не блудить и т. д., и эта цель достигается только средствами общественной жизни. А то они говорят почти то же, что сказал бы учитель стрельбы, сказав: в цель ты попадешь тогда, когда стрела твоя будет лететь по прямой линии к цели. Да как сделать, чтобы она летела по прямой – в этом задача. И задача эта достигается в стрельбе тем, что тетива натянута, лук упруг, стрела пряма. То же и с жизнью людей. Наилучшая жизнь людей, такая, при которой не надо ссориться, блудить, убивать – достигается тем, чтобы была тетива – правители, упругость лука – сила власти, и прямая стрела – справедливость законов. Они же под предлогом лучшей жизни разрушают всё то, что улучшило и улучшает жизнь. Они не признают ни правителей, ни власти, ни законов.
– Но они утверждают, что без правителей, власти и законов жизнь будет лучше, если люди будут исполнять закон Христа.
– Да, но что ручается, что люди будут исполнять его? Ничто? Они говорят: вы испытали жизнь при власти и законах, и жизнь не стала совершенной, испытайте же отсутствие власти и законов, и жизнь станет совершенной. Вы не имеете права отрицать этого, потому что вы не испытывали. Но тут-то явен софизм этих безбожников. Говоря так, разве они не то же говорят, чтò сказал бы человек земледелец; ты сеешь в землю и закрываешь семена, и всё-таки урожай не таков, какого бы ты хотел; а я советую тебе, сей в море, тогда будет лучше. И ты не имеешь права отрицать мое положение, потому что ты его не испытывал.
– Да, это справедливо, —сказал начавший колебаться Юлий.
– Но мало этого, – продолжал врач. – Допустим нелепое, невозможное, что основы христианского учения могут быть сообщены всем людям приемом каких-нибудь капель, и что вдруг все люди будут исполнять учение Христа, любить Бога и ближнего и исполнять заповеди; допустим это, и всё-таки путь жизни по их учению не выдерживает разбора. Жизни не будет и жизнь прекратится. Учитель их был холостой бродяга, такими будут и последователи его, по нашему предположению – и весь мир. Теперь живущие проживут, но дети их не выживут или выживет один из десяти. По учению их, все дети должны быть равны – для каждой матери и отца – свои и чужие. Как же уберегутся эти дети, когда мы видим, что вся страсть, любовь к этим детям, вложенная в матерей, едва охраняет детей от погибели, что же будет, когда это будет одно сожаление, равное ко всем детям? Какого взять и сохранять ребенка? Кто будет просиживать ночи с больным вонючим детищем, кроме матери? Природа сделала броню ребенку – любовь матери; они снимают ее, ничем не заменяя. Кто выучит сына, кто вникнет в его душу, как не отец его? Кто предотвратит от опасностей? Это всё устраняется. Устраняется вся жизнь, т. е. продолжение рода человеческого.
– И это справедливо, – сказал Юлий, увлеченный красноречием врача.
– Нет, друг мой, оставь бредни и живи разумно, особенно теперь, когда на тебе лежат такие великие, важные и настоятельные обязанности. Исполнение их есть дело чести. Ты дожил до второго периода сомнений, но иди дальше, и сомнений не будет. Первая и несомненнейшая твоя обязанность – это воспитание детей, которым ты пренебрег. Обязанность твоя в отношении их есть то, чтобы сделать их достойными слугами республики. Республика дала тебе всё, что ты имеешь, ты должен и сам служить ей и дать ей достойных слуг в своих детях. Этим же самым ты даешь благо и детям. Другая твоя обязанность – это служение обществу. Тебя огорчила и разочаровала твоя неудача – это случайность временная. Без усилий и борьбы ничего не достается. И радость торжества только тогда, когда победа была трудна. Предоставь твоей жене забавляться болтовней христианских писаний. Ты же будь мужем и воспитай детей быть мужами. Начни эту деятельность сознанием своего долга и отпадут все твои сомнения. Они и пришли к тебе от болезненного состояния. Исполни свои обязанности по отношению к республике своим служением ей и приготовлением своих детей к этой службе; поставь их на ноги, чтобы они могли заменить тебя, и тогда спокойно отдавайся той жизни, которая влечет тебя, а до тех пор ты не имеешь права, да если бы отдался, то ничего не нашел бы, кроме страдания.
