Так могло продолжаться многие годы, если бы не потребовали от научных сотрудников включиться в самостоятельную работу. Чтобы сохранить должность, надо было заняться диссертацией.
И снова Ксения Чалышева заметалась. Какую взять тему? По существу ее не увлекала ни одна. Но выбрать было нужно, и она изобрела свой способ. На отдельных полосках бумаги переписала названия тем, скрутила эти полоски перемешала и наугад вытащила. "Исследование морозостойкости шин в условиях Крайнего Севера".
Тема не понравилась. Надо было на время уехать из Москвы, а на такую жертву она пойти не могла.
Отбросила бумажку, вытащила другую. Тема с конструкторским уклоном, а в этом деле она полный профан. И она сказала себе: "Будь что будет, над диссертацией работать не стану".
Это решение так и осталось бы неизменным, но вмешались силы извне. Чалышеву вызвал к себе профессор, знавший с детства ее отца.
- Ксения Федотовна, поговорим по душам, - доверительно сказал он. - Вам не обидно? Сколько черновых материалов готовили вы разным людям для диссертаций, а сами до сих пор не имеете ученой степени!
- Нет, не обидно...
- А завидно? Хоть немного?
Это был удар в больное место.
- Завидно, - сказала она, хотя сама себе в этом никогда не признавалась. Очень уж расположил ее к себе профессор. Мало людей принимало участие в ее судьбе, и к тем, кто помог хоть теплым словом, она испытывала что-то похожее на нежность.
- Люблю откровенность, - сказал профессор. - Может быть, вы объясните, как это у вас получается такое сочетание - и не обидно и завидно?
У профессора очень доброе лицо. Глаза небольшие, глубоко запавшие, но лучистые-лучистые. Не от молодости духа - от доброты. И даже нос добрый небольшой такой, пуговкой.
Чалышева молчала. Не привыкла открывать тайников своей души. Было бы что в этих тайниках - может, и разоткровенничалась бы. Но она знала себе цену. Знала, что работа, которую выполняла, была ей по плечу, но другая... Отсюда рождалась зависть без обиды. Обида возникает от несправедливости, зависть - от превосходства других над тобой.
- Хорошо, не буду требовать от вас откровенности, - сказал профессор, выводя Чалышеву из тягостной нерешительности. - Однако извольте выслушать то, что я о вас думаю. Далеко не все способны к научной работе, но одних спасает упорство, других... простите, нахальство. У вас нет ни того, ни другого. Знаете, чем вы богаты с избытком? Честностью. И за это я вас ценю. Работу, которую другой выполнит за неделю, не особенно заботясь о точности, вы делаете месяц, два, но делаете безупречно, на совесть. Вот какая у вас репутация. Ей-богу, это не мало.
Впервые посторонний человек говорил с ней так доброжелательно. И вообще это был единственный человек, который по-настоящему старался ей помочь.
Что-то дрогнуло в душе Чалышевой, в душе, которая жила без тепла, без человеческой ласки.
И все же она молчала. Не привыкла быть откровенной, отвечать откровенностью на откровенность, не была приучена к этому. Даже в семье, где ее жалели и щадили, с ней разговаривали о чем угодно, только не о ней самой.
По выражению ее глаз, всегда безразлично-спокойных, а сейчас словно подернутых туманной пленкой, профессор понял, что она растрогана, и сам растрогался. Обычная человеческая слабость: мы любим тех, кому делаем добро.
- Перейдем к делу, - прервал ее размышления профессор. - Вам надо браться за диссертацию. Ксения. Все мы не вечны, мне вот на седьмой десяток потянуло. Кто позаботится о вас? Проблемой старения резины вы не интересовались?
Нет, не интересовалась она этой проблемой, как не интересовалась никакой другой, хотя много знала, много читала из того, что полагалось знать и читать. Даже на всех защитах диссертаций присутствовала. Ее удивляли неожиданные мысли, смелые выводы, открытия, которые делали люди, а иногда скудоумие и наукообразная банальность мышления. Но ни то, ни другое не пробудило в ней желания заявить о себе. Одним не могла подражать, другим не хотела.
- Не интересовалась, - призналась Чалышева.
- А теперь заинтересуетесь.
- Но этой темы в плане нет...
- А-а, деточка. - Профессор лукаво прищурился. - Планы составляются и изменяются. Я эту тему специально для вас приберег. Внес бы ее в план, за нее сразу ухватились бы. А теперь сделаем так, будто ее вы сами облюбовали.
- Дмитрий Павлович... - только и смогла вымолвить Чалышева и, запнувшись, прижала руку к груди - жест, на который она до сих пор не была способна.
Профессор встал, отпер огромный сейф, достал пакет, тщательно перевязанный шпагатом, вскрыл его, извлек толстый том.
- Вот это для вас неоценимое сокровище, - почему-то переходя на шепот, сказал он. - Исследование антистарителей, произведенное одной фирмой. Берите его, несите домой и никому не показывайте. Ни одной живой душе. Черпайте из него все, что потребуется.
Растроганный собственной добротой, профессор пожелал Чалышевой успеха, даже поцеловал по-отечески в лоб и остался в кабинете, чрезвычайно довольный собой.
Не было до сих пор у Ксении Федотовны дня радостнее, чем этот. Она возвращалась домой переполненная благодарностью, бережно неся пухлый том, насыщенный тысячами цифр и данных. Сейчас ее не раздражали веселые лица людей. У нее появилась цель в жизни, и, главное, цель, которую не так уж трудно будет достигнуть. Нет, она не думала о том, чтобы просто заимствовать данные. Она будет работать, вести исследования. Но канва у нее в руках. Это все равно что решать задачу, имея готовый ответ, даже больше - схему решения. Ко всему прочему ее привлекала и тема. Она вполне соответствовала ее репутации. Открытий от нее никто не ждал, а вот сравнительное исследование разных зарубежных антистарителей и выбор наиболее эффективных и экономичных - это как раз для нее. Надо, конечно, немало потрудиться над общей частью, над историей вопроса, проявить эрудицию, продемонстрировать глубину теоретических познаний...
Уже дома, страница за страницей перелистывая отчет, она убедилась, какой поистине бесценный материал дал ей профессор. Здесь была тщательно описана не только методика исследований, но и помещены чертежи озоновой камеры, в которой образцы подвергались разрушительному действию окислительной атмосферы. Было и еще множество всяких нужных данных.
Она просидела над томом целый вечер и только в половине десятого вспомнила, что должна была зайти в комиссионный магазин на Сретенке, где продавщица обещала ей оставить кофейную чашку для коллекции, которую начала собирать еще мать. Вспомнила без особого сожаления, потому что была переполнена радостью.
А ночью она долго не могла заснуть. Лежала и смотрела открытыми глазами в потолок, по которому все реже и реже скользили блики фар пробегающих мимо машин.
Трудно было найти в институте человека, который с большим рвением принялся бы за диссертацию, чем Чалышева. Ввиду важности темы ей разрешили начать исследования немедленно, параллельно с подготовкой к сдаче кандидатского минимума, дали в помощь лаборантов. Она была очень занята. Днем готовила смеси резин с различными антистарителями, испытывала их в озоновой камере, проверяла механические свойства, вечером зубрила немецкий язык, спецдисциплины, изучала трудно дававшуюся философию. Откуда только силы взялись в этом хрупком теле!
Ни одной цифры в отчете, предоставленном ей профессором, она не приняла на веру. Если ее данные расходились с данными отчета, повторяла исследования и достоверными считала свои. Лаборантов своих она замучила - не прощала малейшей неточности, требовала, чтобы они работали с такой же тщательностью, как она сама.
До сих пор Чалышеву просто не любили, а теперь возненавидели. Она чувствовала это, но не обращала никакого внимания - ненавидят того, кого боятся, а ей было важно, чтобы ее боялись: страх она считала лучшим стимулятором хорошей работы.
Многие диссертации после защиты легли на полки архива, никому не нужные. Работу же Чалышевой ожидала другая участь. Ее выводов ждали, и как только она их получила, институт выдал заключение Внешторгу о том, что лучшим антистарителем является "Суперлюкс", производимый одной иностранной фирмой. Так значилось в отчете института. Внешторг заключил договор с фирмой на поставку этого антистарителя. Его быстро освоил ряд заводов, и договор возобновлялся из года в год.
Защита диссертации прошла прекрасно. Спорить было не о чем - результаты исследований уже были внедрены в производство. Так и стала Чалышева единственным специалистом по антистарителям, а раз единственным, то и крупнейшим. Ее приглашали на совещания, к ней обращались за консультациями, ей присылали на экспертизу заявки на изобретение антистарителей.
Внешне она ничем не изменилась. Такая же отчужденная, замкнутая, немногословная. Но высказывалась она теперь категорически, твердо, с полным сознанием своего превосходства. И так как до защиты диссертации ее голоса почти никто не слышал, эта перемена отмечена не была.
