Посылал неведомый старик птиц по лесу, каждую со своим словом. И бледнели путники и робели, услыхав страшные птичьи слова.
А старик улыбался. И шел старик лесом, ходил к реке, ходил на травяные полянки. Слушал старик птиц и не боялся их слов.
Только он один зпал, что они ничего другого не знают и сказать не умеют.
КЛАДЫ
- От Красной Пожни пойдешь на зимний восход, будет тебе могилка-бугор. От бугра на левую руку иди до Ржавого ручья, а по ручью до серого камня. На камне конский след стесан. Как камень минуешь, так и иди до малой мшаги, а туда пять стволов золота Литвою опущено.
В Лосином бору, на просеке, сосна рогатая не рублена.
Оставлена неспроста. На сосне зарубки. От зарубок ступай прямиком через моховое болото. За болотом будет каменистое место, а два камня будут больше других.
Стань промеж них в середину и отсчитай на весенний закат сорок шагов. Там золота бочонок схоронен еще при Грозном царе.
Или еще лучше. На Пересне от Княжьего Броду иди на весенний закат. А пройдя три сотни шагов, оберпи в полгруди, да иди тридцать шагов вправо. А будет тут рОп старый, а за рвом пневое дерево, и тут клад положен большой. Золотые крестовики и всякий золотой снаряд, и положен клад в татарское разорение.
Тоже хороший клад. На Городище церковь, за нею старое кладбище. Среди могил курганчик. Под ним, говорят, старый ход под землею, и ведет ход в пещерку, а в ней богатства большие. И на этот клад запись в Софийском соборе положена, и владыка новгородский раз в год дает читать ее пришлым людям.
Самое трудное скажу. Этот клад хоронен со смертным зароком. Коли сумеешь обойти, коли противу страхов пойдешь - твое счастье.
За Великою Гривой в Червонный ключ опущено разбойными людьми много золота; плитою закрыто, и вода спущена. Коли сумеешь воду от земли отвести да успеешь плиту откопать, - твое счастье большое.
Много кладов везде захоронено. Говорю - не болтаю.
Дедами еще положены верные записи.
Намедни чинился у меня важный человек. Он говорил, а я услыхал:
- В подземной Руси, - сказал, - много добра схоронено. Русь берегите.
Сановитый был человек.
Про всякого человека клад захоронен. Только надо уметь клады брать. Неверному человеку клад не дастся.
Пьяному клад не взять. Со скоромными мыслями к кладу не приступай. Клад себе цену знает. Не подумай испортить клад. Клады жалеть надо. Хоронили клады не с глупым словом, а с молитвою либо с заклятием.
А пойдешь клад брать, иди смирно. Зря не болтай. На людях не гуляй. Свою думу думай. Будут тебе страхи, а ты страхов не бойся. Покажется что, а ты не заглядывайся. Криков не слушай. Иди себе бережно, не оступайся, потому брать клад - великое дело.
Над кладом работай быстро. Не оглядывайся, а пуще всего ие отдыхай. Коли захочешь голос показать, пой тропарь богородничный. Никаких товарищей для кладов никогда себе не бери.
А, на счастье, возьмешь клад, - никому про пего не болтай. Никак не докажи клад людям сразу. Глаз людской тяжелый, клад от людей отвык, иначе опять в землю уйдет. И самому тебо не достанется, и другому его уж труднее взять. Много кладов сами люди попортили, по своему безобразию.
- А где же твой клад, кузиец? Отчего ты свой клад не взял?
- И про меня клад схоронен. Сам знаю, когда за кладом пойду.
Больше о кладах ничего не сказал черный кузнец.
ГРАНИЦА ЦАРСТВА
В Индии было.
Родился у царя сын. Все сильные волшеоницы, как знаете, принесли царевичу свои лучшие дары.
Самая добрая волшебница сказала заклятие:
- Не увидит царевич границ своего царства.
Все думали, что предсказано царство, границами безмерное.
Но вырос царевич славным и мудрым, а царство его не увеличилось.
Стал царствовать царевич, но не водил войско отодвинуть соседей.
Когда же хотел он осмотреть границу владении, всякий раз туман покрывал граничные горы.
В волнах облачных устилались новые дали. Клуоились облака высокими грядами.
Всякий раз тогда возвращался царь силою полный, в земных делах мудрый решением.
Вот три ненавистника старые зашептали:
- Мы устрашаемся. Наш царь полон странною силою. У царя нечеловеческий разум. Может быть, течению земных сил этот разум противен. Не должен быть человек выше человеческого.
Мы премудростью отличенные, мы знаем пределы.
Мы знаем очарования.
Прекратим волшебные чары. Пусть увидит царь границу свою. Пусть поникнет разум его. И ограничится мудрость его в хороших пределах. Пусть будет оп с нами.
Три ненавистника, три старые повели царя на высокую гору. Только перед вечером достигли вершины, и там все трое сказали заклятие. Заклятие о том, как прекратить силу:
- Бог пределов человеческих!
Ты измеряешь ум. Ты наполняешь реку разума земным течением.
На черепахе, драконе, змее поплыву. Свое узнаю.
На единороге, барсе, слоне поплыву. Свое узнаю.
На листе дерева, на листе травы, на цветке лотоса поплыву. Свое узнаю.
Ты откроешь мой берег! Ты укажешь ограничение!
Каждый знает, и ты знаешь! Никто больше. Ты больше. Чары сними.
Как сказали заклятие ненавистники, так сразу алою цепью загорелись вершины граничных гор.
Отвратили лицо ненавистники. Поклонились.
- Вот, царь, граница твоя.
Но летела уже от богини доброго земного странствия лучшая из волшебниц.
Не успел царь взглянуть, как над вершинами воздвигся нежданный пурпуровый град, за ним устлалась туманом еще невиданная земля.
Полетело над градом огневое воинство. Заиграли знаки самые премудрые.
- Не вижу границы моей, - сказал царь.
Возвратился царь духом возвеличенный. Он наполнил землю свою решениями самыми мудрыми.
ИКОННЫЙ ТЕРЕМ
I
На Москве в государевом Иконном тереме творится прехитрое и прекрасное дело. Творится в тереме живописное дело не зря, как-нибудь, а по уставу, по крепкому указу, ведомому самому великому государю царю и государю патриарху. Работаются в тероме планы городов, листы печатные, исполняются нужды денежного двора, расписываются болваыцы, трубы, печи, составляют расчеты, но главная работа - честное иконописное дело; ведется оно по разному старинному чину. Всякие иконные обычаи повелись издавна, со времен царя Ивана Васильевича, со Стоглавого собора и много древнее еще от уставов афонских.
По заведенному порядку создается икона. Первую и главную основу ее положит знаменщик и назнаменит на липовой или на дубовой доске рисунок. По нему лицевщик напишет лик, а долицевщик - доличное все остальное:
ризы и прочие одеяния. Завершит работу мастер травного дела, и припишет он вокруг святых угодников небо, горы, пещеры, деревья; в проскребку наведет он золотые звезды на небо или лучи. Златописцы добрым сусальным золотом обведут венчики и поле иконы. Меньшие мастера:
левкащики и терщики готовят левкас, иначе говоря, гипс на клею для покрытия иконной холстины, мочат клей, трут краски и опять же делают все это со многими тайнами, а тайные те наказы старых людей свято хранятся в роде и только сыну расскажет старик, как по-своему сделать левкас или творить золото, не то даст и грамоту о том деле, но грамота писана какой-нибудь мудреной тарабарщиной. Подначальные люди готовят доски иконные, выклеивают их, выглаживают хвощом; немало всякого дела в Иконном тереме и меньшему мастеру терщику, немало и дьяку, и окольничему, правящему теремное приказное дело.
Шибко идет работа в тереме. А идет шибко работа за то, что великий царь всея Руси Алексей Михайлович подарил иконников окружною грамотою, сам бывал в тереме и часто жалует тщаливых мастеров своею царскою брагою да романеею, платьем знатным и всякою прочею милостию. Но не только за царскую ласку идет живописное дело с прилежным старанием, а и потому, что дело это свято, угодно оно Богу, прияло честь от самого Христа Господа "аще изволих лицо свое на убрусе Авгарю царю без писания пачертати", почтеся оно и от святых апостолов, и работают живописное дело люди всегда по любви, не по наказу и принуждению.
Утром, на восходе красного солнышка, от Китай-города из Иконной улицы, где живет много иконников, гурьбами, дружно идут на работу мастера, крестятся на маковки храмов кремлевских и берутся за дело. Надевают замазанные в красках да в клею передники, лоб обвяжут ременным либо пеньковым венчиком, чтобы не лезли в глаза масляные пряди волос, и творят на ногтях или на доске краски. Кто работает молча, насупясь, кто уныло тянет стихиры, подходящие под смысл изображения, иной же за работой гуторит, перекидывается ласковым либо спорным словом с товарищем, но письмо от таких разговоров порухи не терпит, ибо знает свое дело рука; если же приходится сделать тонкую черту или ографить рисунок прилежно, то не только спор замолкает, а и голова помогает локтю и плечу вести линию, сам язык старатедьствует по губам в том же направлении.
Не божественные только разговоры, а мирские речи ведут иконники и шутки шутят, но шутки хорошие, без скверного слова, без хулы на имя Господне и честное художество.
