Дубельт. А разве вам неприятно, Василий Андреевич, ежели печать корпуса жандармов станет рядом с вашей печатью?
Жуковский. Помилуйте, но...
Дубельт. Бумаги должны быть представлены на прочтение графу Бенкендорфу.
Жуковский. Как? Но там же письма частных лиц. Помилуйте, ведь меня могут назвать доносчиком. Вы посягаете на единственно ценное, что имею, - на доброе имя мое. Я доложу государю императору.
Дубельт. Вы изволите полагать, что корпус жандармов может действовать вопреки повелению государя императора? Вы полагаете, что вас осмелятся назвать доносчиком? Ах, Василий Андреевич... Неужели вы думаете, что правительство может принять такую меру с целью вредить кому-нибудь? Не для вреда это предпринимается, Василий Андреевич. Не будем терять времени.
Жуковский. Повинуюсь.
Дубельт с канделябром входит в кабинет, потом возвращается, предлагает
сургуч Жуковскому. Жуковский прикладывает печать.
С улицы донесся звон стекла и шум.
Дубельт (тихо). Эй.
Портьера внутренних дверей отодвигается, и появляется Битков.
Ты кто таков, любезный?
Битков. Я часовой мастер, ваше превосходительство.
Дубельт. Сбегай, друг, на улицу, узнай, что там случилось.
Битков. Слушаю. (Скрывается.)
Дубельт начинает запечатывать дверь.
Жуковский. Кто мог ожидать, чтобы смерть его вызвала такие толпы... Всенародная печаль... Я полагаю, тысяч десять перебывало сегодня здесь.
Дубельт. По донесениям с пикетов, сегодня здесь перебывало сорок семь тысяч человек.
Пауза.
Битков (входит). Там, ваше превосходительство, двое каких-то закричали, что иностранные лекаря нарочно залечили господина Пушкина, а тут доктор выходил - какой-то швырнул кирпичом, фонарь разбили.
Дубельт. Ага.
Битков скрывается.
Ах, чернь, чернь...
Хор за дверями вдруг послышался громче.
(У дверей во внутренние комнаты.) Пожалуйте, господа.
Внутренние двери открываются, в гостиную входят один за другим в шинелях, с
головными уборами в руках десять жандармских офицеров.
К выносу, господа, прошу. Ротмистр Ракеев, потрудитесь руководить выносом. А вас, полковник, прошу остаться здесь. Примите меры, чтобы всякая помощь была оказана госпоже Пушкиной своевременно и незамедлительно.
Офицеры вслед за Ракеевым начинают выходить в столовую, кроме одного,
который возвращается во внутренние комнаты.
А вы, Василий Андреевич, останетесь с Натальей Николаевной, не правда ли? Страдалица нуждается в утешении...
Жуковский. Нет, я хочу нести его. (Уходит.)
Дубельт один. Поправляет эполеты и аксельбанты, идет к дверям столовой.
Темно. Ночь на Мойке. Скупой и тревожный свет фонарей. Окна квартиры Пушкина за занавесами налиты светом. Подворотня. У подворотни тише, а кругом гудит и волнуется толпа.Полиция сдерживает толпу. Внезапно появляется группа
студентов, пытается пробиться к подворотне.
Квартальный. Нельзя, господа студенты, назад! Доступа нет.
Возгласы в группе студентов: "Что такое? Почему русские не могут поклониться
праху своего поэта?"
Назад! Иваненко, сдерживай их! Не приказано. Не приказано пускать студентов.
Внезапно из группы студентов выделяется один и поднимается на фонарь.
Студент (взмахнув шляпой). Сограждане, слушайте! (Достает листок, заглядывает в него.) "Не вынесла душа поэта позора мелочных обид...
Гул в толпе стихает. Полиция от удивления застыла.
Восстал он против мнений света... Один, как прежде, и убит".
В группе студентов крикнули: "Шапки долой!"
Квартальный. Господин! Что это вы делаете?
Студент. "Убит. К чему теперь рыданья, похвал и слез ненужный хор... И жалкий лепет..."
Засвистел полицейский.
Квартальный. Снимайте его с фонаря!
В толпе смятение. Женский голос в толпе: "Убили!"
Студент. "Не вы ль сперва так долго гнали..."
Свист. Полиция бросается к фонарю. Толпа загудела. В толпе крикнули: "Беги!"
Караульный. Чего глядите? Бери его!
Студент. "Угас, как светоч, дивный гений..." (Слова студента тонут в гуле толпы.) "...Его убийца хладнокровно навел удар... Спасенья нет". (Скрывается.)
Крик: "Держи его!" Полицейские бросаются вслед за студентом. Окна квартиры Пушкина начинают гаснуть. В тоже время на другой фонарь поднимается офицер в
армейской форме.
Офицер. Сограждане! То, что мы слышали сейчас, правда. Пушкин умышленно и обдуманно убит. И этим омерзительным убийством оскорблен весь народ...
Квартальный. Замолчать!
Офицер. Гибель великого гражданина совершилась потому, что в стране неограниченная власть вручена недостойным лицам, кои обращаются с народом, как с невольниками...
Полиция засвистела пронзительно во всех концах. В подворотне появляется
Ракеев.
Ракеев. Эге-ге. Арестовать!
Появились жандармы. Офицер исчезает. В тот же момент послышался топот
лошадей. Крик в толпе: "Затопчут!" Толпа шарахнулась, заревела.
Тесните толпу!
Пространство перед подворотней очистилось. Окна квартиры Пушкина угасли, а подворотня начала наливаться светом. Стихло. И тут же из подворотни потекло тихое, печальное пение, показались первые жандармские офицеры, показались
первые свечи.
Темно. Пение постепенно переходит в свист вьюги. Ночь. Глухая почтовая станция. Свеча. Огонь в печке. Смотрительша припала к окошку, что-то пытается рассмотреть в метели. За окошком мелькнул свет фонарей, Послышались глухие голоса. Первым входит станционный смотритель с фонарем и пропускает вперед
себя Ракеева и Александра Тургенева. Смотрительша кланяется.
Ракеев. Есть кто на станции?
Тургенев, бросается к огню, греет руки.
Смотритель. Никого нету ваше высокоблагородие, никого.
Ракеев. А это кто?
Смотритель. Жена моя, супруга, ваше высокоблагородие.
Тургенев. Что это, чай? Налейте мне, ради бога, стакан.
Ракеев. И мне стакан, только поскорее. Через час дашь лошадей, под, возок тройку и под... это... пару...
Тургенев, обжигаясь, пьет чай.
Смотритель. Тройку-то ведь, ваше...
Ракеев. Через час дашь тройку. (Берет стакан, пьет.)
Смотритель. Слушаю, слушаю.
Ракеев. Мы на час приляжем. Ровно через час... Часы-то есть у тебя? Через час нас будить. Александр Иванович, угодно, час поспим?
Тургенев. Ода, да, я не чувствую ни рук, ни ног.
Ракеев. Ежели будет какой-нибудь проезжий, буди раньше и дай знать жандарму.
Смотритель. Понял, понял, слушаю!
Ракеев (смотрительше). А тебе, матушка, нечего в окно смотреть, ничего там любопытного нету.
Смотритель. Нечего, нечего... Слушаю. Пожалуйте на чистую половину.
Смотрительша открывает дверь, входит в другую комнату, зажигает там свечку,
возвращается. Ракеев вдет в другую комнату, Тургенев - за ним.
Тургенев. Боже мой!
Дверь за Тургеневым и Ракеевым закрывается.
Смотрительша. Кого, кого это они?
Смотритель. Ежели ты на улицу выглянешь, я тебя вожжой. Беду с тобой наживешь. Вот оказия навязалась! И нужно же было им по этому тракту... Выглянешь - я тебе... Ты с ним не шути!
Смотрительша. Чего я там не видела...
Станционный смотритель уходит. Смотрительша тотчас припадает к окошку. Наружная дверь открывается, в нее осторожно заглядывает Пономарев, потом
входит.
Пономарев. Легли?
Смотрительша. Легли.
Пономарев. Давай на пятак, кости замерзли.
Смотрительша наливает стакан водки, подает огурцы.
(Выпивает, закусывает, трет руки.) Давай второй.
Смотрительша (наливая). Да что же вы так? Вы бы сели и обогрелись.
Пономарев. Обогреешься тут.
Смотрительша. А куда путешествуете?
Пономарев. Ох вы, бабье племя. Все равно как Ева... (Пьет, дает смотрительше деньги и уходит.)
Смотрительша набрасывает платок и уж собирается выйти наружу. как в дверях показывается Битков. Он в шубенке, уши у него под шапкой повязаны платком.
Битков. Заснули? (Охает, подходит к огню.)
Смотрительша. Озябли?
Битков. Ты в окно погляди, чего ты спрашиваешь? (Садится, разматывая платок.) Ты смотрительша? То-то я сразу вижу. Как звать?
Смотрительша. Анна Петровна.
Битков. Давай, Петровна, штоф!
Смотрительша подает штоф, хлеб, огурцы.
(Жадно пьет, снимает шубенку.) Что же это такое, а?
Пресвятая богородица... Пятьдесят пять верст... Вот увязала.
Смотрительша. Кто это связала?
Битков. Судьба. (Пьет.) Ведь это рыбий мех, да нешто это мыслимо?
Смотрительша. Ну никому, ну никому, язык отсохни, никому не скажу! Кого везете?
Битков. Не твое дело, а государственное.
Смотрительша. И что же это вы нигде не отдыхаете? Да ведь замерзнете!
Битков. Об нас горевать не будут, а ему теперь не холодно. (На цыпочках подходит к внутренней двери и прислушивается.) Захрапели, это зря. Ведь сейчас же будить!
Смотрительша. Куда везете?
Битков. Но-но-но... у меня выпытывать. Это, тетка, не твое дело, это наше занятие. (Пауза.) В Святые Горы. Как его закопают, ну, тут и мою душу наконец на покаяние. В отпуск. Его в обитель дальнюю, а меня в отпуск. Ах, сколько я стихов переучил, будь они неладны.
