Зинаиду в машину и попросил водителя отвезти женщину домой.
– Адрес знаете?
– Конечно. Привычное дело,– ответил, многозначительно улыбаясь.
На следующий день с самого утра раздался звонок.
– Андрюша, спасибо. Ты извини меня. Ты был великодушен вчера. Наверное, я переборщила, извини, – перескакивала с пятого на десятое Зинаида. Дима мне запрещал к тебе подступаться. Но мы ему не скажем. Давай встретимся сегодня.
Андрей боролся с нахлынувшими на него чувствами. Окутанные какой-то пеленой жаркого дурмана её слова словно превращались в плоть, овевали сладким предвкушением. Он желал захватить их в плен вместе с хозяйкой.
– Давай.– Только и сказал.
– Я приду к тебе после восьми,– неожиданно прекратила разговор Зинаида.
«Ты можешь совершенно засады этой не страшиться, никакая Зина тебя не укусит, встретишься, почему бы и нет? Позволь себе быть счастливым, да и ей тоже». И тут же противоречил себе: «Моя заинтересованность в ней – это всего лишь продолжение того сильного впечатления и неожиданного волнения, которое он ощутил там, на трапе самолёта, при первой встрече. И не более. А проведу с ней один-два вечера, и, это чувство рассеется, как дым. Ведь говорил же Дмитрий, что она ветреная, несерьёзная, меняет мужчин, как перчатки».
Придя домой, он предавался мыслям о встрече с Зинаидой. «Наверное, это судьба».
В пустой квартире, он с небывалой остротой ощутил одиночество. Его охватила бесконечная тоска. В душе с бока на бок ворочалось смешанное чувство неопределённости: для чего нужна ему Зинаида? Для утех? Не поздно ли? Да, ему нужна жена. Но Дмитрий не раз говорил, что Зина не создана для семьи. Сожаление по этому поводу вызывало в нём смутный гнев, он чувствовал какую-то раздвоенность своего отношения к Зинаиде. И вместе с тем испытывал тихую радость: завтра они встретятся.
Не успев, как следует, закрыть дверь за гостьей, Андрей оказался в её объятиях. Зинаида порывисто кинулась к нему, и оба исступлённо задохнулись в крепком поцелуе.
– Давно ждала этого, попался, Андрюха?!
– Ещё неизвестно, кто из нас попался. Разве это так важно? Я тут стол накрыл. Давай ужинать.
– Давай. А это что? Вижу, всё из нашего пищеблока.
Андрей смутился.
– А когда мне было самому готовить? Я вообще еде не придаю значения. Лишь бы голод не мешал самочувствию.
– А зря. Какое твоё любимое блюдо? Я вот с детства люблю картофельные зразы с грибами. Может, потому, что сколько себя помню, «охотились» за ними, где бы ни жили, или в Архангельске, или здесь.
– А я люблю драники, деруны. Мама частенько баловала ими, горяченькими, прямо со сковородки.
– Слушай, а картошка у тебя есть?
– Есть, там в тумбочке под мойкой на кухне.
Через какие-то минуты Зинаида уже хозяйничала на кухне. И действительно, не прошло и получаса, как она уже потчевала его любимым блюдом.
Зинаида была в весёлом настроении, то и дело, как бы, невзначай брала его за руку, поглаживала по голове, или подмигивала; а Андрей находился, чего уж тут греха таить, в предвкушении предстоящей близости. И эти два греховных помысла весь вечер сопрягались в чудном бессловесном искусе.
Они вместе провели эту ночь в непрестанной истоме до изнеможения. Влюблённые безостановочно что-то говорили друг другу, их голоса брали бархатные гаммы и ещё долго раздавались в ночной тишине.
Дружеские, сердечные отношения между ними с каждым днем крепли. И наступил день, когда однажды она пришла к нему с чемоданом.
– С новосельем тебя, Зинуля, я рад, – только и сказал Андрей, придя с работы.
– А цветочки где?– лукаво спросила Зина.
– Извини, мы же не договаривались, когда именно ты переселишься ко мне.
– Ну, да, а без этого нельзя?
– Хорошо, давай сейчас пойдём в ресторан и поужинаем, вот и отметим.
– Отметим что?
Он и сам не знал что.
– Помолвку.
– Выкрутился. Ладно. Никто тебя не торопит, а то, скажешь, навязалась. Гражданский брак сейчас моден. Штамп в паспорте для меня не важен.
« Как же так?– в Андрее росла обида.– Как же не важен? И вот после этого предлагать ей руку и сердце?». Он ничего не сказал в ответ.
Клавдия Ивановна поднялась поздно. Не спала допоздна. Вчерашняя новость её потрясла. До какой степени жестокости может дойти человек? Насколько длинна черта его безразличия к страданиям людей, животных?
День обещал быть светлым; отовсюду поднималась утренняя испарина; земля по-весеннему открывала свои поры, как запыхавшееся живое существо.
Наверху, в ослепительном воздухе, и внизу, в тени кустарников, жужжали и гудели миллионы едва видимых тварей, полных таинственной жизненной силы. У них ведь, как и у людей, тоже кипят свои страсти.
«Свет на траве многоликий:
Оттенков, ажура полно.
Там же любовь, тоже лики,-
Буянит там жизнь все равно!».
«Да, всё на земле стремится жить. И как больно, когда эту жизнь у тебя отбирают. Бедная Мария. Растила-растила сына и для чего? Чтобы отправил её на тот свет. Вот тебе и «птенчик».
Клавдия Ивановна не могла придти в себя от известия, что её подруги больше нет. Не знала, сообщать ли об этом Андрею. «Надо, конечно. Он же хорошо знал Марию. При случае скажу, специально тревожить не буду».
Встрепенулась: раздался телефонный звонок.
– Клавочка, ты дома? Я зайду к тебе. Была нас троица, а остались мы с тобой теперь вдвоём.
– Заходи. Я жду.
Звонила Катерина, мать Дмитрия, который соблазнил её Андрея на отъезд в далёкую Сибирь.
Все трое – Клава, Екатерина и Мария – познакомились на школьной линейке первого сентября. И хотя их дети были разного возраста,– сошлись взглядами на жизнь и с той поры не расставались.
В ожидании подруги Клавдия хлопотала на кухне. Скоро обед. Меж тем её и дальше преследовали мысли о жестокости сына Марии.
« Да, жестокость не бывает оправданной или не оправданной. Оправданным или не оправданным бывает применение силы.
Жестокость– качество приобретаемое. И слепая родительская любовь, наверное, разновидность жестокости? Мария до безумия лелеяла своего «Птенчика».
Только Петя, Петенька, и никак иначе,– решили счастливые родители, давая имя сыну. Все утешались: и дочь Анечка у них есть, а теперь вот и сыночек. "Птенчик ты наш!" – иначе не обращались к нему.
Растили, холили, лелеяли. Старшая дочурка Анечка (разница в возрасте шесть лет) очень любила брата и с детства помогала его выхаживать. И не приведи, Господи, если она или бабушка, а то и отец, накричали или шлепнули маленького шалуна. Тут же вмешивалась мать:
– Он же еще совсем кроха. Чтобы больше это не повторялось!
Однажды, когда
