А может, стоит поменять квартиру?
– Я не о ремонте, Саша. Я о том, что человек постепенно, по капле начинает жить, как бы это ни казалось странным. И помогают в этом обычные вещи, рядовые дела. Я, например, искала обои, мне хотелось определенные, синие в клетку – такая вот дурь. Я искала, отвлекалась и приходила в себя. Да, дальше будет другая жизнь, отличная от той, прежней. И все-таки жизнь… Это сейчас тебе кажется, что все лучшее уже было, а то, что будет дальше, – это не жизнь, а так, суррогат.
Поверь, это не так! Это не замещение, это просто другая жизнь. В конце концов, у тебя дочки, то есть смысл жизни не утерян.
Со временем я стала ходить в театры, в музеи, общаться с друзьями. Снова начала читать и слушать музыку, почувствовала вкусы и запахи, и знаешь, – усмехнулась она, – мне захотелось новое платье! Его принесли на работу, кому-то не подошло, а мне идеально. Но были конкуренты: тетка с соседней кафедры. О, она тоже претендовала! И еще секретарша из деканата, ты представляешь? И я так сильно захотела это платье, так решительно была готова за него сражаться – до скандала, до выговора, до увольнения! До неприличия, может, до драки. Представляешь! И что ты думаешь? Досталось оно мне!
– Почему-то я в этом не сомневался, – усмехнулся профессор. – И что? Ты была счастлива?
– Еще как! Так счастлива, как никогда в жизни! Но потом, когда пришла домой и развернула это злосчастное платье, мне даже не хотелось его примерить! Смотрю на него и вот-вот зареву. «В кого ты превратилась, Клара, – думаю. – В хабалку с базара?» Зашвырнула платье подальше в шкаф и успокоилась. Легла, и вот что меня поразило: не то, что вела я себя, прямо сказать, не ахти.
А то, что мне это самое платье захотелось. И то, что характер мой, пробивной, нагловатый, никуда не делся. Я ощутила себя прежней и поняла, что смогу жить дальше. Ну что, Саша? Я тебя утомила?
– Совсем нет. Я так рад тебе! Только вот вынесу ли из твоего рассказа что-то полезное для себя? Это вряд ли. Ты же меня знаешь. Я… ну, в общем, из странных, – смущенно добавил он и улыбнулся. – Слушай, а пойдем прогуляемся, а? И черт с ним, с дождем! Просто пройдемся по Герцена, по бульварам?
– Как раньше, – согласилась она.
В душе была радость – Клара простила его, они снова друзья, и он знает, что всегда и во всем может на нее рассчитывать. Это придало сил. Да и ближе и вернее Клары у него никого не было.
Они шли по бульвару под редким, почти незаметным дождем под ручку, как семейная пара, – неспешно, разговаривая о пустяках, мелочах, из которых, собственно, состоит человеческая жизнь. Мягким светом отсвечивали желтоватые тусклые фонари, проезжали машины, пахло сыростью и осенью, асфальтом, бензином, Москвой.
Профессору показалось, что Клара устала.
– Я? – удивилась она. – Ты что! Конечно, идем дальше! Вперед, и только вперед! Помнишь, как мы с тобой доходили до Рождественского?
Им было хорошо вместе – гулять, ходить в театры или в кино, пить кофе и разговаривать, любить друг друга, просыпаться по утрам. Она любила в нем все, включая неприспособленность к жизни – «Ничего, я сама разберусь», – ей нравились его страстная увлеченность наукой, отношения со студентами, которые его обожали. Даже к языкастым коллегам он не попадал на зубок. А как он вприкуску пил чай? «По-купечески», – смеялась она, а он краснел и смущался, оправдывался: «Нянечка приучила». А как он играл на рояле! Она любила его жидковатые, чуть в рыжину легкие волосы, и пухлые руки с длинными, нервными пальцами, и серые глаза, и россыпь веснушек на покатых плечах. Любила всего, от пяток и до макушки. Подтрунивала над ним, даже смеялась. Но любила, очень любила.
В метро Клара и профессор расстались, и напоследок он поцеловал ее руку.
С тех пор стали общаться, разумеется, только по-дружески. Вместе ходили в буфет, пили кофе с булочками, обсуждали институтские новости, сплетничали, Клара передавала девочкам книжки – чудесные, изданные лет тридцать назад. Он понимал, что это книги ее ушедшего сына.
Однажды сходили в «Современник» – он взял билеты, – потом в Зал Чайковского.
По институту вовсю ползли сплетни – у Ниточкина и Клары опять роман! Больше всего бесновались женщины: как же так, она ведь старуха! А сколько вокруг молодых и одиноких? Окрутила дурачка, воспользовалась его слабым характером, его бедой. Но ведь не сходится с ним, вот хитрая баба! Еще бы – там же две дочки, на черта ей хлопоты.
Ниточкин и Клара посмеивались, на сплетни им было плевать. А дружбой своей они дорожили.
Сложнее было с тещей. Юльку она по-прежнему не отдавала.
Ниточкин настаивал, увещевал, приводил доводы, главный из которых – сестры должны расти вместе. Но у Галины Николаевны были свои резоны – Юлька целый день в саду на воздухе, ест свежие яйца и творог, свои яблоки и сливы, а не импортные, напичканные черт знает чем.
– Книжки мы читаем, цифры учим, стихи, вы забыли, что я учитель? И деду она радость и сила, а мне и говорить нечего. Я бы без нее… – И суровая Галина Николаевна принималась плакать.
Что он мог с этим поделать? Жалко ее было до сердечной боли. У нее своя правда, и он должен с этим считаться.
– И еще, Александр Евгеньевич, – теща искала все новые аргументы, – а татарочка твоя, нянька? Возьмешь еще и Юльку – точно сбежит! На кой ей два дитя? С одной легче. Да ты знаешь Юльку, такая оторва и бесененок, в кого – не пойму! Катя моя ангелом была, да и Маша спокойная. Ты вроде тихий… А эта – ну чистая бандитка! – И теща расплывалась в улыбке. – Никто с ней не справится. Ни ты, ни нянька твоя! Глаз да глаз за ней, иначе беда!
Профессор ездил в поселок каждые выходные, но одним днем, без ночевки. Ночевку ему не предлагали – дождь ли, снег, сильный ветер, да и он сам уезжал с облегчением, тяготясь неласковой родней. Не складывалось у них, не получалось.
«Чужой я для них, – думал Ниточкин, – как был чужим, так и остался. Но Юлю они любят искренне, и понятно, что это единственное, что дает силы жить. И все-таки это неправильно: родные сестры – и два разных дома».
В субботу у них с Марусей были мероприятия: Образцовский кукольный, Музыкальный Сац на Вернадского, Уголок Дурова, цирк. Потом кафе-мороженое, прогулка. Это были счастливые часы. В воскресенье хотелось отоспаться, но
