— Да, это такъ. Мы, старые Русскiе офицеры, знающiе и любящiе Русскую армiю и Русскаго солдата, не можемъ понять, какъ это такъ, чтобы Русскiе люди не желали имѣть прежней побѣдоносной Христолюбивой армiи.
— Такъ такъ … Когда то и я отбывалъ воинскую повинность и былъ вотъ въ этихъ самыхъ Павловскихъ казармахъ, что называется — вольноперомъ. Видалъ я тогдашнихъ новобранцевъ. Новобранецъ Императорской армiи приходилъ изъ богобоязненной семьи. Онъ боялся военной службы. Приступалъ онъ къ ней съ молитвой. Сколько, бывало, свѣчей наставятъ новобранцы передъ ротнымъ образомъ, сколько поклоновъ отобьютъ. Новобранецъ не терялъ связи съ семьею и домомъ. Письма изъ дома — радость. Побывка домой — мечта. Въ казармѣ его встрѣчалъ окрикъ. Онъ сразу сжимался отъ внѣшней дисциплины. Отданiе чести, отвѣты на привѣтствiе, чистота тѣла и одежды … ну тамъ еще барабанъ и учебный шагъ. Въ старой армiи умѣли муштровать и дѣлать солдата. И вездѣ грезится кулакъ … He сладкая, знаете, греза.
— Въ нашей армiи не били.
— Офицеры, да, можетъ быть … Вѣрнѣе — переставали бить. Но унтеръ-офицеры? … Во всякомъ случаѣ грозили побить. «Я тебя подъ арестомъ сгною» … «Я тебѣ морду набью, будешь помнить» … Вѣдь такъ? …
Нордековъ промолчалъ.
— Да не въ этомъ дѣло. Въ старой нашей армiи, при всемъ казарменномъ утѣсненiи и угнетенiи была — свобода … Были дни и часы, когда въ казармы безпрепятственно допускались посѣтители. Они садились на койки и что говорили они, что дѣлали, что приносили, никому до этого не было дѣла. Въ нашей старой казармѣ была — деликатность. Солдаты ходили въ отпускъ. Больше въ Апраксинъ дворъ за покупками, но за ними никто не слѣдовалъ по пятамъ и никто не слѣдилъ … Была, значитъ, возможность пропаганды въ войскахъ, и пропаганда шла. Теперь совсѣмъ другое. Красноармеецъ приходитъ изъ разрушенной семьи, съ поколебленнымъ родительскимъ авторитетомъ. Въ Бога онь не вѣритъ. Онъ еще въ деревнѣ побывалъ и въ безбожникахъ и въ комсомолѣ, ему на все плевать. Онъ никого и ничего не боится. Для него авторитетовъ нѣтъ. Голодный, оборванный, босой, шапка на затылокъ, въ глазахъ заячiй страхъ и наглость безъ мѣры — вотъ современный красный новобранецъ. Онъ повидалъ Все-воен-обучъ еще въ деревнѣ и военной службы онъ не боится. Его одѣнутъ, не Богъ вѣсть какъ, много хуже, чѣмъ одѣвали въ Императорской армiи, но много лучше, чѣмъ одѣта толпа. Да вѣдь нашего то, стараго, онъ ничего не видалъ. У него сравненiе только съ окружающимъ и это сравненiе ему говоритъ, что онъ прекрасно одѣтъ и ѣстъ такъ, какъ рядовому обывателю и не снится. Онъ зараженъ стремленiемъ воевать. «Даешь Варшаву»! … «Даешь Парижъ»! Отъ Варшавы то они драпали въ два счета, да вѣдь этого имъ не говоряiтъ. Въ нихъ насаждаютъ красноармейскiй шовинизмъ. И этотъ шовинизмъ и вы въ своихъ эмигрантскихъ газетахъ поддерживаете. Красная армiя первая въ мiрѣ! …
Незнакомецъ сплюнулъ на сторону и послѣ короткаго молчанiя какимъ то рывкомъ кинулъ:
— Ни черта она не стоитъ ихъ красная армiя. Дер(ь)мо, какъ и вся совѣтская страна. Ложь и обманъ. Пусканiе пыли въ глаза и юнкерское фанфаронство.
Онъ окончательно замолчалъ, и Нордекову пришлось напомнить ему, что онъ говорилъ о красной армiи.
— Да такъ вотъ … Учоба не трудная … Внѣшность на второмъ планѣ. За всякое старанiе — поощренiе, за всякую провинность наказанiе. Онъ наружно совершенно свободенъ. Внѣ службы, гуляй гдѣ хочешь — запрета никуда нѣтъ. Но онъ никогда ни на одну минуту не бываетъ одинъ. Въ танцульку гурьбой, въ кинематографъ толпой, въ публичный домъ и то всѣ вмѣстѣ. Не только слова, но самыя его мысли извѣстны товарищамъ. Вездѣ есть невидимая коммунистическая ячейка безъ лести преданныхъ совѣтамъ людей, готовыхъ доносить. Какъ поведете вы при такихъ условiяхъ пропаганду? … Черезъ само начальство? Но, начальство изъ бывшихъ Царскихъ офицеровъ спитъ въ землѣ сырой.
Разстрѣляно, выгнано со службы, лишено всѣхъ правъ и сгноено голодомъ и холодомъ. Остались тѣ, кто повѣрилъ въ цѣлесообразность такого строя, кто заразился сумасшедшимъ пафосомъ большевизма и служитъ на совѣсть, да еще тѣ, кто навѣки такъ запуганъ, что и головы поднять не смѣетъ. Крѣпость неприступная наша красная армiя. Подойдите заговорить къ одному — васъ обступитъ пять, десять товарищей, положатъ руки на плечи, приблизятъ уши, уставятъ на васъ не былые телячьи глаза старыхъ новобранцевъ, а умные, наглые, хулигански смѣлые глаза … Что у нихъ на душѣ? Кто свой, кто коммунистъ? … Мнѣ пришлось въ прошломъ году быть по служебнымъ дѣламъ на Румынской границѣ. Надо быть такому грѣху, что у рvмынъ, по ту сторону Днѣстра, стоялъ на охранѣ гусарскiй полкъ Императора Николая II. У нихъ вензеля на погонахъ. Надо было видѣть, какая ярость охватывала нашихъ красныхъ пограничниковъ, когда они увидятъ этихъ солдатъ… Злобный фоксъ на кошку такъ свирѣпѣетъ, какъ свирѣпѣли они. Кулаками машутъ, ревутъ по звѣриному, кроютъ такими словами, что удивляешься, какъ воздухъ выноситъ такую ругань. Орутъ: — «погодите, дайте намъ только до васъ дорваться, въ клочья васъ порвемъ … Мы вамъ эти вензеля каленымъ желѣзомъ на причинномъ мѣстѣ выжжемъ» … За что? … Откуда такая ненависть? … Молодые вѣдь все парни, изъ деревни. Когда убили Государя имъ было шесть, семь лѣтъ … Что могли они знать о немъ? … Да все оттуда же — изъ этого сумасшедшаго дома, гдѣ непрерывно, слышите, непрерывно, въ школѣ, въ клубѣ, въ избѣ читальнѣ, въ казармѣ, на урокѣ полит-грамоты, въ постели съ совѣтской дѣвкой это внушаютъ. Старыя книги отобраны, сожжены или хранятся за семью замками для посвященныхъ … Какъ? … Съ чѣмъ? … вы придете въ красноармейскую казарму … Нѣтъ … Невозможное дѣло …
Были попытки и всѣ плачевно кончались.
Они шли медленно по тѣнистой аллеѣ. Влѣво были темныя воды Фонтанки. Нордековъ забывалъ свой костюмъ, старался не глядѣть на незнакомца, не слушать и не вѣрить его безнадежнымъ словамъ. Картины прошлаго вставали передъ нимъ. Ужели все это навсегда ушло? … Ужели это никогда не вернется? …
Низкiе двухъэтажные дома училища правовѣдѣнiя и Педагогическаго музея тянулись на противоположной сторонѣ … Тамъ, вдоль набережной, стояли ломовыя койки, запряженныя крупными битюгами. Слышалось звонкое щелканье бросаемыхъ швырковыхъ дровъ. Такъ было при Петрѣ, при Екатеринѣ, при Александрѣ I, такъ было въ дни его дѣтства, такъ есть и теперь … Почему же такъ страшенъ разсказъ незнакомца …
— Прежде, — тихо, понизивъ голосъ почти до шопота, продолжалъ незнакомецъ, — опорой Русскаго быта была Русская женщина. Она строила семью. Няня … Довѣренная горничная-наперсница — помните Лиза у Софьи Фамусовой … Ну тамъ еще и усадьба полагалась, и въ этой усадьбѣ этакая, знаете, Тургеневская дѣвушка, кисейное созданiе, прелестное душою и тѣломъ … Лиза Калитина тамъ какая нибудь … Барышня … Институтка … Наивное существо, думающее, что французскiя булки растутъ на деревьяхъ, а дѣтей находятъ подъ капустнымъ листомъ … Гдѣ же все это? … Все миновало, какъ сладкiй сонъ. Старыхъ нянь угробили. А какiя и сами померли или съ вами въ эмиграцiю уѣхали — «господъ» не покинули. А какiя остались тоже «свои права взяли» не хуже другихъ. Горничныхъ нѣтъ — есть «уборщицы» … О Тургеневской дѣвушкѣ говорить не приходится, ибо помѣщичьи усадьбы сожжены еще при первой Думѣ Герценштейнами и ему подобными иллюминаторами Россiйскаго горизонта. Вѣдь еще отъ этой самой первой Думы, вотъ откуда уже большевицкимъ дерьмомъ потянуло … Нѣтъ и институтовъ, да нѣтъ и барышень … Современная совѣтская дѣвушка прежде всего не дѣвушка … Все испытать, все знать ей надо со школьной скамьи. Чтобы жить … просто, грубо жить, ѣсть, пить, ну и одѣться какъ нибудь — она должна работать, какъ волъ съ утра и до ночи. Секретарши, пишмашки, стенотипистки, продавщицы, мильтонши, кондукторши, ген-штабистки, куда только не пролѣзла она. Чтобы въ нашемъ сумасшедшемъ домѣ женщинѣ чего нибудь добиться, чтобы кобели въ штанахъ не сдѣлали ее рабыней, ей надо и крѣпкiе кулаки имѣть и здоровую глотку. Надо на зубокъ знать «Ленинизмъ» и имъ бить насильниковъ Чубаровцевъ … Природа знаетъ, что надо дѣлать. Лучшiе физ-культурницы — женщины. Безсознательно, можетъ быть, иная и мечтаетъ о семьѣ, сознаетъ ненормальность и скотство своей жизни, да кому она про это скажетъ? … А вѣдь во времена борьбы съ проклятымъ «царизмомъ» это женщина шла во главѣ «освободительнаго» движенiя. Софiи Перовскiя, Вѣры Засуличъ не послѣднюю роль въ немъ играли. И въ каждомъ такомъ комплотѣ уже непремѣнно была какая нибудь Рахиль или Геся …
