Победив себя и обретя через смирение духовную свободу, человек, по Тихону, получает способность полного, светлого, яркого восприятия природы. Человека и мир он рассматривал рожденными не для враждебного противостояния, но для радостного слияния друг с другом Чувство единства вещей и явлений в боге (в качестве источника своего настроения Тихон указывает на псалмы царя Давида) пронизывает его вдохновенные гимны красоте природы. В «Житии» Достоевский находит очень точное определение («вселенская радость живой жизни») для обозначения этого глубоко импонировавшего ему чувства, которое уже после «Жития» в полную силу прозвучало в «Подростке» и особенно в «Братьях Карамазовых».
Среди «противоречий» влиянию старца, которые Великому грешнику предстоит преодолеть, названы идеи О. Конта («…образование (Конт, Атеизм. Товарищи). Образование мучит его, и — идеи, и философия, но он овладевает тем, в чем главное дело»). Это первое упоминание имени французского философа в творчестве Достоевского. Процитированную запись от 3(15) мая 1870 г. дополняет и поясняет заметка в черновых материалах к «Бесам»: «Все эти философские системы и учения (позитивизм и Конт и проч.) являлись не раз (новый факт и возрождение) и ужасно скоро, бесследно и почти неприметно ни для кого вдруг исчезали. И не потому, что их опровергали, о, нет, — просто потому, что они никого не удовлетворяли… Тогда как другие идеи (христианство и пр.) вдруг расходились по всей земле, овладевали миром, и вовсе не потому, что были доказаны, а просто потому, что всех удовлетворяли…» (XI, 144). Позитивистская теория выступает, таким образом, как антитеза христианству, наиболее яркое воплощение безверия.
Имя основоположника позитивизма было известно Достоевскому, вероятно, еще с 1840-х гг. Его сочинения были в библиотеке петрашевцев;[79] на собрании зимою 1848 г. Н. С. Кашкиным была прочитана «Речь о задачах общественных наук», учитывавшая и точку зрения Конта.[80] П. П. Семенов-Тян-Шанский рассказывает в своих воспоминаниях, что Контом увлекался в пору своего пребывания во Франции Спешнее, а также, что среди прочитанных Достоевским — участником кружка Петрашевского французских сочинений был и «Cours de philosophie positive» О. Конта.[81] В 1857 г. Конт умер, но влияние позитивизма на Западе продолжало расти. В 1860-х гг. эта философия широко распространилась и в России. Начиная с 1865 г. ведущие журналы («Современник», «Русское слово», «Отечественные записки» и др.) помещали статьи о Конте и его учении. В 1867 г. в Петербурге вышла книга «Огюст Конт и положительная философия: Изложение и исследование Г. Г. Льюиса и Дж. С. Милля/Пер. под ред. Н. Неклюдова и Н. Тиблена», и П. Л. Лавров напечатал пространную рецензию на нее.[82] Ряд публикаций, посвященных Конту, появился и в 1869 г.[83] Часть этих журнальных материалов могла быть известна Достоевскому. Они знакомили со вторым этапом деятельности философа, когда Конт писал свою «Système de politique positive», посвященную вопросам социального и политического переустройства общества. Внимание Достоевского прежде всего должны были привлечь контовская постановка проблемы любви к человеку и вопрос о пересоздании мира на началах разума и опыта. Конт руководствовался мыслью об общем интересе человечества. Считая недостаточным евангельский принцип «возлюби ближнего как самого себя» и провозглашая принцип «люблю тебя больше, чем себя, и себя люблю только ради тебя», он объявил постыдной и преступной всякую заботу о себе. Успешного искоренения эгоистических инстинктов, подчинения их социальным чувствам Конт мечтал добиться путем позитивного воспитания, основанного на строжайшей регламентации. При этом он не просто сбрасывал со счетов эгоистическое, своевольное начало в человеке, — говоря словами Достоевского, в его системе «натура» вообще не бралась «в расчет» (VI, 197). Французский мыслитель исходил из идеи о бесцветности, ничтожности людского большинства, которое для его же блага следует заставить жить по программе. Контовский способ осчастливить человечество не мог не вызвать неприятие Достоевского. Писателю могли показаться любопытными и представления Конта о так называемой духовной власти в обществе, устроенном на началах позитивизма (власти, направляющей цуховное развитие, в отличие от светской, занимающейся производством и распределением). Конт много и дифирамбически писал об устройстве католической церкви. Он считал, что усовершенствование ее с помощью позитивных принципов даст образцовую организацию власти в будущем обществе. Пытаясь практически решить вопрос, Конт обращался к ордену иезуитов с предложением создать религиозно-политический союз для совместных действий. В этих взглядах Конта Достоевский мог найти подтверждение своей мысли о возможности объединения клерикалов и «обладателей» рационалистических рецептов облагодетельствования общества, в первом приближении сформулированной в «Идиоте» («Ведь и социализм — порождение католичества и католической сущности!» — наст. изд. Т. 6. С. 544). Конт не был утопическим социалистом, но был учеником Сен-Симона и сам выступал в качестве автора проекта социального переустройства общества. Именно с этой стороны он и мог заинтересовать Достоевского.[84]
Одним из эпизодов биографии героя «Жития» должен был стать эпизод увлечения хлыстовщиной. У Достоевского были серьезные причины для того, чтобы заставить Великого грешника в поисках подлинной веры преодолеть соблазн именно этого учения. Писатель, вообще следивший за изданиями по истории раскола (см.: VII, 393–395), по-видимому, знал литературу, посвященную хлыстам и скопцам. Его интерес к ней мог зародиться еще в юношестве, в пору обучения в Инженерном училище, когда он слышал рассказы старшего писаря Игумнова об «Инженерном замке, о жительстве в нем в 20-х годах секты «людей божиих», об их курьезных радениях. «[85] В поле зрения Достоевского должна была попасть часть публиковавшихся во второй половине 1860-х гг. научных трудов, газетных и журнальных материалов о хлыстах, которые иногда носили информационный характер, но нередко заключали в себе и попытки осмыслить причины их успешной деятельности или давали обстоятельный анализ их учения.[86] Не прошло, вероятно, мимо Достоевского и нашумевшее «плотицынское дело», т. е. начавшийся в январе 1869 г процесс купца М. К. Плотицына, главы тамбовских скопцов, хранителя общественного скопческого капитала; процесс этот подробно освещался в «Современных известиях», «Голосе», «С.-Петербургских ведомостях» и других газетах. Подтверждением того, что Достоевский читал какие-то из названных статей, книг, корреспонденции, является упоминание в повести «Вечный муж» «хлыстовской богородицы», которая «в высшей степени сама верует в то, что она и в самом деле богородица» (по поводу характеристики Натальи Васильевны Трусоцкой — IX, 27). Рассуждения о хлыстовщине в связи с осмыслением проблемы национального характера оставили след и на страницах «Идиота». Исступленная духовная жажда, страстность поисков нравственной истины приводили к тому, что «… у нас образованнейшие люди в хлыстовщину даже пускались… — говорит здесь Достоевский устами князя Мышкина. — Да и чем, впрочем, в таком случае хлыстовщина хуже, чем нигилизм, иезуитизм, атеизм? Даже, может, и поглубже еще!» (наст. изд. Т. 6. С. 546). В том же направлении работала мысль писателя и при обдумывании планов «Атеизма», а затем «Жития». В последнем его мысли приняли уже форму выводов: «Это просто тип из коренника, бессознательно беспокойный собственною типическою своею силою, совершенно непосредственною и не знающею, на чем основаться. Такие типы из коренника бывают часто или Стеньки Разины, или Данилы Филипповичи или доходят до всей хлыстовщины и скопчества».
В хлыстовском учении Достоевского несомненно должны были заинтересовать идеи обожествления человека, абсолютной власти «Христов» и «пророков» хлыстовского корабля над рядовыми его членами. По учению хлыстов, Христом может объявить себя каждый (если он достиг высшей, по хлыстовским понятиям, ступени нравственного совершенства — так называемого таинственного воскресения). Дерзко объявляли себя богами и внушали фанатическую веру в себя хлыстовский Саваоф Данила Филиппович, «Христос» Иван Тимофеевич Суслов (при котором состояли 12 апостолов и богородица) и их последователи — Прокофий Лупкин, Андрей Селиванов, Василий Радаев. «Я сам бог», — заявляет в духе хлыстов герой «Жития» Хроменькой. Он подвергает ее кротость и терпение бесконечным испытаниям, не в силах преодолеть соблазна полной власти над душой и телом жертвы: «Тогда полюблю, когда все сделаешь». «В отклонениях фантазии» его— «мечты бесконечные, до ниспровержения бога и постановления себя на место его». Почва для таких «отклонений» подготовлена рассказами лакея Осипа («Подружился с Осипом, о хлыстах, вместе чуть не спят»). Психологическая загадка власти двух родственных сект — хлыстовской и скопческой — над русскими умами продолжала волновать Достоевского также в «Бесах» (наст. изд. Т. 7. С. 396) и «Братьях Карамазовых» (наст. изд. Т. 9. С. 101, 109).
