- Не убивай! Сойди с коня, объяснимся!
А взбешенный Рустам наносил удар за ударом, но подбежали Гусейн и Ярмамед, схватили за руки.
- Дядя, убьешь, отвечать придется! - хладнокровно сказал Немой Гусейн. - Да сойди с коня, поговорим...
- И убью, убью! - не сознавая, что делает, рычал в бешенстве Рустам. Такого подлеца мало убить, с живого шкуру содрать надо!...
- Дядюшка, за этим дело не станет, - кровь свою все трое тебе отдадим. Да поможет ли?
- Не шипи, змея! - Рустам и его ожег плетью.
С неожиданной силой Гусейн схватил его за пояс, стащил с седла. Серая кобыла, поднявшись на дыбы, шарахнулась в кусты.
Теперь Гусейн и Рустам, задыхаясь, стояли друг против друга.
- Ярмамед, поймай кобылу, стреножь, - убежит! - с завидным самообладанием приказал Немой и угрожающе сказал председателю: - Не вздумай руку поднять!... И объясни, что стряслось? Почему глаза налились кровью?
Его спокойствие было зловещим и непонятным. Салман с уважением взглянул на друга.
- А шестьдесят баранов? - сдавленным голосом спросил Рустам.
- Каких баранов? Ну, дядя, что было - прошло. Вот и акт о гибели: волки, чума, мало ли что... С подписями и печатями. А вот садись-ка, выпьем и потолкуем, как быть с документами, что нашел Шарафоглу. Ты нас спасай, а мы и тебя выручим!
Рустам плюнул ему в глаза.
- Э, не спеши, не спеши! - Гусейн невозмутимо утерся рукавом. - Либо ты за нас, либо...
С размаха Рустам ударил его в ухо, и Немой упал, но тут на старика накинулись Салман и Ярмамед.
И Салмана он сбил с ног, но Ярмамед подкрался и крепко обнял ноги Рустама, стараясь повалить, а очнувшийся Гусейн длинными волосатами руками вцепился в горло, и старик рухнул на колени, зарычав так, что содрогнулась степь. А Салман уже хлестал благодетеля плетью наотмашь - по глазам, по лицу, и степь и кроваво-алая Кура вдруг закружились перед Рустамом, но и на этот раз не сдался старик, дотянулся до Гусейна, сжал его шею так, что Немой только сделал губами "лырч" и захрипел.
В это время что-то тяжкое опустилось на затылок Рустама. Он выпустил Гусейна, выпрямился, а Салман снова ударил дубиной по голове. Старик зашатался, как подрубленная чинара, и рухнул на землю.
Сбросив тело старика в Куру, приятели отдышались, глотнули коньяку, с грустным удивлением поглядели друг на друга: у всех лица окровавленные, в ссадинах и синяках, а рубахи изорваны.
- Вот что, - приказал Немой Гусейн - теперь он был предводителем. Рустам, побоявшись суда, утопился. Мир праху честного труженика! На всякий случай надо готовиться к бегству: страна обширная, где-нибудь схоронимся... А может, и здесь вывернемся, как знать...
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
Серая мгла висела над Муганью. Дожди не выпадали давно, хотя свинцовые тучи, согнанные ветром с вершин Талышских гор, день и ночь не сходили с неба. Неприветливо, хмуро было в степи и в деревне.
- Эх, ливень бы хлынул! - сказала стоявшая на веранде Першан.
- Поскорее б, а то пылью дышим, - согласилась Сакина и тоже задумалась, окаменела, забыв, что держит в руках мокрую чашку и полотенце.
- Да, поскорее бы!...
- Что-то Гараш не едет, - сказала Сакина и, опомнившись, досуха вытерла тонкую, словно из бумаги сделанную, фарфоровую чашку. - Не случилось ли чего? Сердце так и ноет: быть новой беде...
- Да ну тебя, мама! - неестественно бодро возразила Першан.
Горе придавило и смяло Сакину. Гараш и Першан тоже горевали, но у них была молодость - сокровище, которого уже лишилась Сакина. Она не могла представить, как проживет без мужа хоть один день. Встанет утром, разведет огонь в очаге, а Рустама нет; подоит, выгонит на пастбище корову, а Рустама нет; вернувшись с поля, приготовит обед и вечерний чай, а Рустама нет...
А на подоконнике будут пылиться его кисет и трубка...
В последние дни Сакине всюду чудились беды и напасти: задержалась Першан в поле - мать в отчаянии; Гараш опоздал к обеду - у матери сердце разрывается.
- Разве шоферы дорожат жизнью? - вздохнула Сакина. - Гонят машину, хотят обогнать ветер. Будто дома пожар.
- Ну и Гараш не новичок, - напомнила Першан. - Ничего не случится.
- Разве беды случаются только с новичками? Того и гляди, встречная машина налетит... За этот год мы хлебнули столько горя, что я теперь всего боюсь.
- Может, радио включить или книгу тебе почитать? - предложила Першан.
- Ничего на ум нейдет. Где Гараш?
- Не маленький же...
- Кто знает, кто знает, - сердце что-то неспокойно.
- Да ты ни о чем не думай! Что было, то прошло... Теперь думай только о хорошем. - Першан уговаривала мать, как ребенка.
- Ну, это уж мое дело, о чем думать, - рассердилась Сакина. - Тебе в клуб пора идти.
- Без тебя не пойду.
- О господи!... - Сакина ушла во двор и, взяв метлу, подмела в кучу опавшие листья, подбросила зерна сбившимся у корыта курам, зачем-то открыла и снова закрыла калитку, будто хотела проверить, исправно ли скрипят петли.
- Пойдем в клуб, - настойчиво повторила дочь, выйдя на веранду.
- Аи, девушка, - с досадой сказала Сакина, - отвяжись! Если хоть немного уважаешь мать, одевайся и уходи.
Першан и уговаривала и всплакнула, но мать осталась непреклонной.
Волей-неволей пришлось пойти одеваться. Через несколько минут Першан снова появилась на веранде, - поправляя кофточку, привезенную отцом из Баку, смахивая пылинки с лакированных туфель, и озабоченно спросила:
- Как я выгляжу?
"Хоть бы ты была счастливой..." - подумала Сакина и, через силу улыбнувшись, сказала:
- Прямо красавица! Поменьше только кокетничай, да нос не задирай. Беги, пока не опоздала...
Оставшись одна, Сакина перетаскала сухие листья в яму, вырытую Рустамом за курятником, засыпала землею: к весне перепреют. Потом отнесла посуду в шкафчик, вытерла пыль с мебели, задернула занавески на окнах, а Гараша все не было...
Наконец на улице мягко зашуршали колеса. Сакина заторопилась к воротам, но сын опередил, сам открыл.
- Добрый вечер, мама.
- Где же ты запропастился?
Гараш опустил глаза.
- В "Красное знамя" заезжал.
- Ну?
- Да никого там нет. Дом на запоре.
- А отец?
- Ему лучше.
2
Если бы у берега было мелко, Рустам наверняка разбился бы о каменистое дно, но под обрывом пенистая мутная вода ходила круговоротом в глубоком омуте, тяжелое тело рассекло водную толщу, волны расступились, а затем вынесли Рустама на поверхность.
Он всплыл, откашлялся и почувствовал, что вся мощь богатырского, не поддавшегося старости тела сосредоточилась теперь в его руках, он подгребал под себя воду, и вода держала его, течение понесло вниз.
Берега были обрывистыми, высокими, Рустам не надеялся вскарабкаться по ним, - значит, нужно во что бы то ни стало доплыть до моста. Но хватит ли у него силы?
Тень смерти настигала Рустама, он потерял много крови, ослабел и все чаще окунался с головой. Теперь он боялся, что сердце не выдержит, лопнет от напряжения, а течение, чем ближе к мосту, тем становилось стремительнее, неистовее.
Вот они, последние минуты жизни, и он никогда не увидит Сакину и детей... Отяжелели ноги, и потянуло в глубину... Рустам забарахтался, то скрываясь в волнах, то выскакивая рывком, в последнем порыве отчаяния и предсмертной тоски закричал:
- Помогите-е-е! - и потерял сознание.
Очнулся Рустам на больничной койке, так и не узнав, что возвращавшийся с базара чабан Керем услышал его стон и бросился с моста в омут.
Врачи говорили Рустаму, что нельзя двигаться, вставать, - сердце откажет. И он терпеливо выполнял их указания. Но когда они добавляли: "Ни о чем не думайте!" - старик молча усмехался в свалявшиеся усы: "Ну, тут уж, голубчики, вы со мною ничего не поделаете..." Впервые Рустам свободен, совершенно свободен: никаких обязанностей, никаких дел... Лежи, гляди в потолок и отдавайся потоку воспоминаний.
К нему не пускали близких, но он вымолил разрешение повидаться с женою и Гарашом и продиктовал сыну просьбу освободить от поста председателя колхоза.
- Распишись уж за меня, - обратился к нему Рустам и, укрывшись с головой одеялом, горько сказал сам себе: - Вот, старик, и началась у тебя новая жизнь...
По колхозу ходили слухи, что, кроме жены и сына, побывала у больного Майя, - сам ее вызвал, пригласил...
Но никто ее там не видел, и проверить справедливость такой вести было невозможно.
Заявление Рустама в тот же день сын отнес в райком партии.
История эта длинная, мучительная и во многом закономерная, - будто бы сказал секретарь райкома Гарашу. - Подождем, пока старик поправится, тогда и обсудим.
И снова в колхозе забурлили слухи. Некоторые уверяли, что райком ждет результатов следствия: у Рустама рыльце-то в пуху, вместе с Салманом, Немым Гусейном и Ярмамедом запускал руку в колхозную кассу. Надо еще послушать, что скажут посаженные в тюрьму Гусейн и бухгалтер. Другие клялись, что дело обойдется выговором и Рустам-киши останется на прежнем посту: душа у него кристальной чистоты, только и вины, что проходимцам доверился. Третьи говорили, что ошибки, конечно, были, и ошибки серьезные, но у старика есть и великие заслуги, о которых не следует забывать. Пора освободить его по возрасту: пенсию Рустам заработал.
