- Но где же Жуквич? Почему он не помог ей? - спросил он, и голос у него при этом как бы выходил не из гортани, а откуда-то из глубины груди.
- Да, ищи его!.. Он давно с собаками удрал!.. Кто говорит, что обобрал даже ее совсем, а кто сказывает, что и совсем между ними ничего не было! отвечал Елпидифор Мартыныч.
Князь начал после того себе гладить грудь, как бы желая тем утишить начавшуюся там боль; но это не помогало: в сердце к нему, точно огненными когтями, вцепилась мысль, что были минуты, когда Елена и сын его умирали с голоду, а он и думать о том не хотел; что, наконец, его Елена, его прелестная Елена, принуждена была продать себя этому полуживотному Оглоблину. Далее затем у князя все уже спутывалось в голове. Княгиня между тем продолжала наблюдать за ним и, видя, что тревога на лице у него все более и более усиливалась, спросила его:
- Ты, кажется, устал, - не хочешь ли отдохнуть?
- Д-да!.. - произнес князь почти умоляющим голосом.
- Пойдемте, господа, ко мне! - сказала княгиня гостям своим.
Те последовали за нею.
- Вы напрасно князю рассказывали всю эту историю!.. - слегка укорила она обоих их.
- Но я никак не ожидал, что это такое сильное впечатление произведет на него! - подхватил барон.
- А меня ведь он - к-ха! - Сам спрашивать начал, - как тут было не отвечать! - объяснял Елпидифор Мартыныч.
Далее залы княгиня не повела гостей своих и просила их усесться тут же, а сама начала прислушиваться, что делается в кабинете. Вдруг князь громко крикнул лакея. Тот на этот зов проворно пробежал к нему через залу. Князь что-то такое приказал ему. Лакей затем вышел из кабинета.
- Что такое тебе князь приказал? - спросила его стремительно княгиня.
- Управляющего приказали позвать-с к себе! - отвечал лакей, быстро проходя.
- Зачем бы это? - обратилась княгиня к барону, как бы спрашивая его.
Тот молча на это пожал плечами.
- Вероятно, заняться чем-нибудь хочет и развлечь себя, - вмешался в их разговор Елпидифор Мартыныч.
В это время управляющий прошел в кабинет, и княгиня еще внимательней стала прислушиваться, что там будет происходить. При этом она очень хорошо расслышала, что князь почти строго приказал управляющему как можно скорее заложить одно из самых больших имений.
- Слушаю-с! - отвечал ему тот фистулой и вышел из кабинета.
- Именье зачем-то велел заложить, - обратилась снова к барону княгиня.
- Именье? - переспросил он.
- Да! - отвечала княгиня.
- Для чего бы это? - продолжал барон.
- Может быть, за границу думает совсем уехать! - пояснила княгиня.
- Что же, и вы поедете? - спросил барон; в голосе его при этом послышалась как бы какая-то грусть.
- О, непременно! - подхватила та.
- Князю безотлагательно следовало бы ехать за границу и укрепить свои нервы купаньями, а то он, пожалуй, тут с ума может сойти! - опять вмешался в их разговор Елпидифор Мартыныч.
Во всей этой беседе г-жа Петицкая, как мы видим, не принимала никакого участия и сидела даже вдали от прочих, погруженная в свои собственные невеселые мысли: возвращаясь в Москву, она вряд ли не питала весьма сильной надежды встретить Николя Оглоблина, снова завлечь и женить на себе; но теперь, значит, надежды ее совершенно рушились, а между тем продолжать жить приживалкою, как ни добра была к ней княгиня, у г-жи Петицкой недоставало никакого терпения, во-первых, потому, что г-жа Петицкая жаждала еще любви, но устроить для себя что-нибудь в этом роде, живя с княгинею в одном доме, она видела, что нет никакой возможности, в силу того, что княгиня оказалась до такой степени в этом отношении пуристкою, что при ней неловко даже было просто пококетничать с мужчиной. Кроме того, г-жа Петицкая была очень капризна по характеру и страшно самолюбива, а между тем, по своему зависимому положению, она должна была на каждом шагу в себе это сдерживать и душить. Словом, благодаря настоящей своей жизни, она с каждым днем худела, старелась и, к ужасу своему, начала ожидать, что скоро, пожалуй, совсем перестанет нравиться мужчинам.
* * *
Управляющий на другой же день принес князю занятые под именье деньги, более ста тысяч. Князь, внимательно и старательно пересчитав их, запер в свой железный шкаф и потом, велев подать себе карету, поехал к нотариусу. Нотариус этот был еще старый знакомый его отца. Увидав князя, он произнес радостное восклицание.
- Ваше сиятельство, какими судьбами?.. Господи, что с вами, - как вы похудели и постарели! - присовокупил он.
- Болен нынешним летом был, - отвечал князь. - Есть у вас особенная комната, где бы переговорить?
- Есть, имею! - отвечал нотариус, вводя князя в свой кабинет. - Молодым людям стыдно бы хворать!.. Вот нам старикам - другое дело!
- Старые люди крепче нынешних, - говорил князь, садясь. - Я вот по случаю слабого моего здоровья, - начал он несколько прерывающимся голосом, желал бы написать духовную...
- Это дело хорошее; это при всяком здоровье не мешает делать! - одобрил его нотариус.
- Завещать я желаю, - продолжал князь, тряся ногою, - все мое недвижимое имущество в пожизненное владение жене моей, - можно это?..
- Можно-с!.. Нынче без испрошения высочайшей воли это можно.
- Потом, весь капитал мой, в четыреста тысяч, я желаю оставить моему побочному сыну - сыну девицы Жиглинской, а теперь по мужу Оглоблиной... можно это?
- И это можно; деньги - благоприобретенное ваше.
- Только, пожалуйста, чтобы строго юридически все это было и чтобы наследники никак не могли оттягать как-нибудь от ребенка и у жены моей завещанного.
- Крепко напишем-с, верно будет; ничего не оттягают.
- И чтобы как можно поскорее это сделать.
- Да сегодня же к вам вечером и привезем все.
- Пожалуйста! - повторил князь.
Провожая его, нотариус еще раз повторил ему свое сожаление, что он так постарел и похудел.
Возвратясь домой, князь, кажется, только и занят был тем, что ожидал духовную, и когда часам к семи вечера она не была еще ему привезена, он послал за нею нарочного к нотариусу; тот, наконец, привез ему духовную. Князь подписал ее и тоже бережно запер в свой железный шкаф. Остальной вечер он провел один.
На другой день поутру князь велел опять заложить себе карету и, взяв все сто тысяч с собой, поехал в банк, где положил деньги на свое имя. Выходя из банка, князь вдруг встретился с Николя Оглоблиным.
- Здравствуйте! - заговорил тот радостным и в то же время оторопелым голосом.
- Здравствуйте! - отвечал ему князь мрачно и хотел было уйти.
- А я на вашей знакомой Елене Николаевне женился, - не утерпел и бухнул Николя.
- Слышал это я!.. Поздравляю вас! - говорил князь.
- Вот прислала сюда пятьдесят тысяч на свое имя положить; без того за меня не шла. "Нет, говорит, меня другие обманули, теперь я стала практична!" - молол Николя.
Князь ничего ему на это не ответил и даже поспешил раздвинуть силою сгустившуюся у выхода толпу, чтобы только уйти от Николя.
Из банка князь заехал в театр и взял билет на ложу, который, возвратясь домой, отнес к княгине.
- Поезжайте сегодня с Петицкой в театр, - отличная пьеса идет.
- А ты поедешь?
- То есть, я приеду... Мне часов до восьми нужно дома быть.
- Хорошо, если ты приедешь, - отвечала княгиня, полагавшая, что князь этими делами своими и поездкой в театр хочет развлечь себя.
С наступлением вечера князь по крайней мере раз пять посылал спрашивать княгиню, что скоро ли она поедет? Та, наконец, собралась и зашла сама к князю. Она застала его сидящим за столом с наклоненной на руки головой.
- А ты скоро приедешь? - спросила она его, почти испуганная его видом.
- Сейчас же, очень скоро! - отвечал князь как-то нервно и торопливо. Поезжайте, поезжайте! - прибавил он.
Княгиня поехала.
Прошло около часу.
Во всем доме была полнейшая тишина; камердинер князя сидел в соседней с кабинетом комнате и дремал. Вдруг раздался выстрел; камердинер вскочил на ноги, вместе с тем в залу вбежала проходившая по коридору горничная. Камердинер бросился в кабинет к князю.
- Что такое, батюшки! - кричала ему вслед горничная.
В кабинете камердинер увидал, что князь лежал распростертым на канапе; кровь била у него фонтаном изо рта; в правой и как-то судорожно согнутой руке он держал пистолет.
- Доктора, скорее доктора! - кричал камердинер и бросился зажимать князю рот рукою, желая тем остановить бежавшую кровь.
Та же горничная, что выскочила в залу и заглянувшая в кабинет, сбежала в сени и начала кричать швейцару, колотя его в плечо и в шею:
- Доктора скорее, князю очень дурно, и княгиню воротите из театра!
Швейцар едва понял ее и послал одного лакея за Елпидифором Мартынычем, а сам поехал за княгиней. Елпидифор Мартыныч и княгиня в одно время подъехали к крыльцу дома.
- Князю дурно? - говорила княгиня, проворно взбегая по ступенькам лестницы.
