Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали

"ты меня слышишь?"

молчание.

"эй, Фатали!"

ни звука.

"Фатали!!"

Проводив врача, Тубу вернулась.

- Очень холодно, Фатали. Мартовский ветер такой злющий, гудит и гудит. Мы растопили печку, а сейчас я зажгу лампу. Как ты? - поправила стеганое одеяло с холодным атласным верхом, погладила по седой-седой голове, такие мягкие редкие волосы.

- Не забудь с доктором... - дышит тяжело, - с доктором Маркозовым не забудь расплатиться, а то потом, в суматохе...

"Что за суматоха? - не поняла Тубу. - О чем он?" Никогда ведь не верится, а непременно случится со всеми.

Вышла.

"А зачем это я вошла?"

Не вспомнила, вернулась.

Язычок пламени заметался, ударяясь о стенки лампы.

- Фатали, - позвала Тубу. Он закрыл глаза. - Ты меня слышишь?

Рука его повисла. Тубу прикоснулась к ней и вскрикнула:

- Фатали!..

Нет!.. Нет!..

МОНАРШЕЕ МИЛОСЕРДИЕ

а ночью кто-то подкинул, "змея!" - отпрянул Фатали. безотчетный с детства панический страх; оказалось - веревка, "к чему бы?" тонкая, но крепкая, "ах вон оно что! ну нет, этого вы не добьетесь!"

эй, кто там есть? что-то лязгнуло и умолкло, и снова ночью не может уснуть. и я сказал: капля моей крови упадет на землю, вырастет камыш, срежет его проходящий, сделаот свирель, заиграет новый, и повторится схватят, казнят, и капля крови... арестовать, не объясни" причину, привезти в крепость как вещь, когда ж объявят? молчание, мертвое молчание, за мысли никто не судится! гвоздь, но не вытащить, вентилятор, обломать его зуб, и на стене во тьме рука водит, глаза не видят: фальшь, фига, фокус, фраза, фанатизм, что еще? филантроп, фарс, форс, фарси, бунт? я слишком умен, чтоб такие глупости... Александр рассказывал: был Аскер-хан, где он теперь? читал "Илиаду" Гомера, к чему бы? и критика этого сочинения, что он, спятил?! в кружке.

и современный разговор в духе отечественных записок, и о женщинах из Соломона спорил до хрипоты, цитируя Коран, и о смерти Пушкина, о гнусном подсылателе записок, эта сплетня и клевета! Соллогуб?! "а я вам, господа, моего земляка Фатали".

и Шиллера читает Аскер-хан, это ж талант! трагик! и предисловие к программе, какой? о союзе племен?

"вы глухи к степи! глухи к горам! вам нет до инородцев дела! вы слепы, только под носом и видите! и вы, и ваши вожди! и вы, декабристы, и вы/апрелисты!"

или рассказать вам, - тоже Аскер-хан, - о высокогорном озере, ах какие красоты в нашем краю в Гяндже, извините, Елизаветполе, горное озеро, а на дне густой лес, так трахануло, что гора откололась и запрудила горную реку что говорит народ? читай, Аскер-хан! "ну, вы это бросьте! как же никогда не было Наполеона?! а Москва? а пожары? миф? может, то, что я расскажу - о Шамиле, тоже миф? и миф вредный? пасквиль! диффамация! сначала герой, потом враг, а теперь кому друг, кому враг, кому герой!

"и ты в меня камнем!"

так как же, читать мне о войне на Кавказе? читай! читай!

и Аскер-хан, невысокий, иссиня-черные волосы, читает, и голос трагика, но где мне найти фантастическую повесть Аскер-хана? в восточном вкусе, даже предназначалась к печати! читалась по корректурным листам! узнать бы у Кайтмазова, но когда?!

о, Кайтмазов! он жил так долго, что люди, узнав об этом, недоумевали: "Кайтмазов?! неужели жив еще?!" и жаль, не узнает, была ли в коллекции Никитича?!

А Никитич перед смертью, уже глубоким стариком, завещал свою коллекцию - кому бы вы думали?! - правнуку Ладожского, да-с, бездетен, всю жизнь - на благо отечества, во имя монархии.

А Ладожский-старший писал исторические записки, выдавая их за образцы изящной словесности, и знатоки говорили, что они таковыми и являются, хотя могут быть и иные толкования, ибо защита монархии и оправдание всех ее войн, как бы велеречив ни был слог, - не может быть причислена к изящной словесности, но это - лишь одно из мнений, и оно тонет в хоре поклонников; и записки как реликвия дошли до потомков Ладожского, увы, по женской линии, и фамилия не сохранилась: дочь Ладожского Анна вышла замуж за Льва Ихачева, сына знаменитого генерала Апшеронского полка, и их дочь, тоже Анна, вышла замуж за Солова, был Садов - изменил, чтоб звучала в унисон, ибо сочинял ноктюрны, а от них сын Владимир Солов, знаменитый антиквар, кому отдал коллекцию Никитич, женился на дочери московского профессора Ухина, а на старости лет занялся реставрацией божьих домов, и как фамильная гордость перстень на пальце, якобы досталась от бабки Анны Ладожской, с изображенным на нем императором, хотя именно он и сместил в свое время Ладожского, успел! но вновь возвысил Ладожских, другая фамилия, ибо женская линия, Ихачевы - Соловы - Ухины, второй Николай, пока не грянули, - но это уже другая песнь, другие мотивы.

и Аскер-хан читает повесть, по-русски? перевел или сам?

и уже Александр, исчезнувший потом, читает: о где вы теперь? и ты, Рылеев, и ты, Бестужев, поэт и воин, проклятье терзающим своих святых пророков! а может, кто из вас свободную душу продал тирану? и кладет рабские поклоны перед его порогом? или продажным языком славит его торжество и радуется мучениям прежних друзей? или в отечестве моем, моею кровью упиваясь, как торжество представляет нашу казнь царю?! когда и я был в оковах, - это же Мечислав читал Фатали!! - и, ползая как змея, я притворялся, обманывая деспота, - но перед вами я всегда был прост, как голубица, кто из вас подымет голос противу меня, на эту протестацию я буду смотреть как на лай собаки, которая так сроднилась с цепью, долго ею носимою, что кусает спасительную руку, освобождающую ее.

и Аскер-хан, бледный, слушал, как читает Александр, из Мицкевича.

лица - одно на другое, кто Аскер-хан, кто Александр, а кто Мечислав, что? не было и этого?! но кто ж рассказал о революции?! помнить! пустые могилы!., сровняли их славные мусульманские конники!! "что ж вы, а?!" летят и летят головы.

"ведь мы!..." - рррраз

"за вашу и нашу свободу! что ж вы?!" и о любви - но чьей? Александра? Мечислава? и в тихие часы высшее тюремное и иное начальство, есть у него слабость, читает интимное, сокровенное, и голос, и голос, и голос бубнит монотонно, и не уснуть, - это ведь только кажется, что стены Метеха толстые и никакой шум из соседней камеры не дойдет.

дойдет, пройдет и через стены поплывет поплывет поплывет, словно белый-белый, и летит, будто птица, - белый пух, выбитый из черного окошка каким-то глубоким вздохом, когда и вся душа будто уходит из тела... подавляя, одних, истощая других, - кто ж говорил? живой курган притеснителей и душителей, связанных дележом грабительства, и опора на миллион живых машин со штыками: империя хищная, заносчивая, ненасытная, и это войско, чье ремесло воевать, и в нем: спасение ее, империи.

может, разом - и нет? зубом вентилятора! эх фурфуристы! пропагаторы! и этот запах свежей краски! ах, занимался литературою?! за освобождение крестьян был? желал добра отечеству? был гражданином? рассуждал о возможности печатать за границей запрещенные здесь книги?! лишить! военный суд! возмутительная переписка двух принцев! копии! лишить на основании свода военных постановлений всех прав, состояния (?!), чинов! и подвергнуть смертной казни расстрелянием! однако ж принять во внимание облегчающие обстоятельства! преступное начинание не достигло вредных последствий, быв своевременно предупреждено! монаршее милосердие - каторжная работа в крепостях!

а потом пришли и вывели, и когда вышел на улицу, яркий свет резанул, но снова привычная темнота, в карете как в Стамбуле, когда забрали: один рядом, двое напротив, а потом второпях кузнец заковал ноги, железные кольца, и молотком заклепали гвозди как-то впереверт-навыворот, кибитка, запряженная курьерской тройкой-птицей, и фельдъегерь-жандарм, дорога, мощенная бревнами, и железо растерло ноги, вот-вот до кости доберется.

в обмен на заподозренного в шпионаже и схваченного султаном закадычного друга Никитича "...овского", орудовавшего в Константинополе, Богословский? - Фатали был тайно выдан султану, о чем узнает-таки шах, хотя ему торжественно было заявлено, что Фатали заточен в Петропавловскую крепость, что его будут судить и сошлют в Сибирь.

но некогда великая держава так обессилела, что даже на обиду не хватило эмоций, лишь гневные слова, и то не высказанные вслух.

Я СДЕЛАЛ ВСЕ, ЧТО БЫЛО В МОИХ СИЛАХ

И долго не могут предать земле.

- Мы не позволим, чтоб тело грешника, чья душа в аду, в кипящей смоле, было погребено на кладбище правоверных (и раскаленные клещи, и искры величиной с верблюда)!

- Но позвольте, господа! Неужто некрещеного татарина хоронить на православном кладбище?! - возмущается Никитич, который со своими людьми только что посетил семью, чтоб соблюсти, так сказать, ритуал и самим воочию удостовериться, а заодно и порыскать: А что в сундуке?

Скрипнула крышка, не разбудить бы! Всякое может случиться. А в сундуке свадебное приданое для неведомой будущей невестки, Тубу давно собирает. А на дне, на самом, на самом дне фотография: дочь Ниса-ханум в черкеске, подальше от глаз Тубу спрятана.