Лао Шэ
Серп луны
Рассказ
Перевод Л. Тишкова
В квадратных скобках - примечания переводчика.
1
...И опять я увидела серп луны - золотистый и холодный. Сколько раз я видела его таким, как сейчас, сколько раз... И всегда он вызывает во мне самые разные чувства, самые разные образы. Когда я смотрю на него, мне кажется, что он висит над лазоревыми облаками. И постоянно он будит воспоминания - так от дуновения вечернего ветерка приоткрываются бутоны засыпающих, цветов.
2
Когда я впервые заметила серп луны, он был именно холодным. На душе у меня тогда было очень тяжело, сквозь слезы я видела тонкие золотистые лучи. В то время мне было только семь лет; на мне была красная ватная курточка и шапочка, сделанная мамой, синяя, с мелкими цветочками, - я помню это. Прислонясь спиной к косяку двери, я смотрела на серп луны. Маленькая комната - запах табака, лекарств, слезы мамы, болезнь папы. Я была на пороге одна и смотрела на серп луны; никто не звал меня, никто не приготовил мне ужина. Я понимала - в дом пришло горе: все говорили, что болезнь папы... И я еще острее чувствовала свою тоску, холод и голод, свое одиночество. Так я стояла, пока луна не скрылась. Я осталась совершенно одна и снова расплакалась, но плач мой заглушили рыдания матери: папа перестал дышать, лицо его закрыли куском белой ткани. Мне хотелось сдернуть это белое покрывало, еще раз увидеть папу, но я не осмелилась. Было очень тесно - почти всю комнату занимал папа. Мама надела белое платье [В Китае белый цвет считается траурным]; на меня поверх красной ватной курточки тоже надели белый халатик, с неподрубленными рукавами - мне это хорошо запомнилось, потому что я все время выдергивала из края рукава белые нитки. Все суетились, шумели, громко плакали, но суетня эта была, пожалуй, излишней. Дел было не так уж много: всего лишь положить папу в гроб, сколоченный из четырех тонких досок. Потом пять или шесть человек несли его. Мы с мамой шли за гробом и плакали. Я помню папу, помню гроб. Этот деревянный ящик навсегда унес папу, и я часто жалею, что не открыла гроб и не посмотрела на отца. Но гроб глубоко в земле; и хотя я хорошо помню место за городской стеной, где он зарыт, могилу так же трудно найти, как упавшую на землю каплю дождя.
3
Мы с мамой еще носили траур, когда я снова увидела серп луны. Был холодный день, мама пошла на могилу папы и взяла меня с собой. Она захватила тоненькую пачку бумаги [По китайскому обычаю на могиле умершего родственника сжигали сделанные из бумаги изображения животных и пачки бумаги, символизирующие деньги]. В тот день мама была особенно ласкова со мной. Когда я не могла больше идти, она несла меня на руках, а у городских ворот купила мне жареных каштанов. Все было холодное, только каштаны горячие; было жалко их есть, потому что я грела ими руки. Я не помню, сколько мы шли, но мне показалось, что очень-очень долго. Когда хоронили отца, дорога не казалась мне такой длинной - возможно, потому, что тогда людей было больше, а сейчас мы шли только вдвоем с мамой. Она молчала, и мне не хотелось говорить, кругом было тихо; такие желтые дороги всегда тихи и бесконечны.
Дни стояли короткие. Я помню могилу - совсем маленький бугорок земли - и вдалеке высокие желтые холмы, за которые уходило солнце. Мама посадила меня у могилы и как будто перестала меня замечать; она плакала, обхватив могилу руками. Я сидела и играла каштанами. Мама поплакала еще немного и зажгла бумагу, несколько хлопьев пепла поднялись в воздух и потом, кружась, опустились на землю; дул слабый, но очень холодный ветер. Мама снова заплакала. Я тоже вспомнила папу; плакать о нем не хотелось, и все-таки я заплакала - мне стало жалко маму. Я потянула ее за руку: "Не плачь, ма, не плачь!.. " Она заплакала еще сильнее и крепко прижала меня к себе. Солнце зашло, кругом никого не было, только мы вдвоем. Мама словно испугалась; глотая слезы, она взяла меня за руку, и мы пошли. Через несколько минут она посмотрела назад; я тоже оглянулась - папину могилу уже нельзя было различить; по эту сторону до самого подножия холмов - могилы, маленькие-маленькие бугорки. Мама вздохнула. Мы шли то быстро, то медленно; еще не дойдя до городских ворот, я увидела серп луны. Было темно, тихо, и только луна лила холодный свет. Я устала, и мама взяла меня на руки. Я не знаю, как мы добрались, до города, помню лишь серп луны на пасмурном небе.
4
В восемь лет я уже научилась относить вещи в ломбард. Я знала: если не принесу немного денег, нам нечего будет есть - мама посылала меня закладывать вещи только в самом крайнем случае. Мне было хорошо известно: если мама давала сверток, значит, в котле нет ни крупинки. Иногда наш котел был чист, как добродетельная вдова. Однажды я понесла закладывать зеркало, единственную оставшуюся вещь, без которой можно было обойтись, хотя мама и пользовалась ею каждый день. Была весна, и теплые вещи мы уже заложили. Я знала - зеркало надо нести осторожно, но нужно было торопиться, потому что ломбард закрывался рано. Я боялась его красных больших ворот и длинного высокого прилавка. Когда я к ним приближалась, у меня начинало колотиться сердце. Но я должна войти, вернее, вскарабкаться - так высок порог. Из последних сил я должна поднять свою ношу до прилавка, крикнуть "Возьмите в заклад!", получить деньги и квитанцию и быстро вернуться домой, чтобы мама не беспокоилась. Но зеркало не взяли, а предложили принести еще что-нибудь. Я понимала, что это значит. Прижав зеркало к груди, я со всех ног побежала домой. Мама заплакала - ничего другого она найти не могла.
Я привыкла к нашей комнате, и мне всегда казалось, что в ней много вещей, но теперь, помогая маме найти что-нибудь, я поняла, что их очень мало. "Мама, а что мы будем есть?" Она, плача, протянула мне серебряную шпильку - единственную драгоценность в доме. До этого мама несколько раз вынимала ее из волос, но не решалась заложить. Эту шпильку ей подарила бабушка в день свадьбы. Мама велела оставить зеркало и отнести в ломбард шпильку. Я побежала обратно, но большие страшные ворота были уже закрыты. Я села на ступеньку, зажав шпильку в кулаке. Громко плакать я не смела; я смотрела на небо и снова сквозь слезы видела свет луны. Я плакала долго, до тех пор, пока из темноты не появилась мама; она взяла меня за руку. Какие теплые у нее руки! Почувствовав их тепло, я забыла все неудачи и даже голод. Всхлипывая, я сказала: "Мама, пойдем спать. Завтра утром я снова приду сюда!" Она молчала. Мы прошли немного: "Мама, посмотри на серп луны, он был таким же, когда папа умер. Почему он всегда висит косо?" Мама молчала, рука ее слегка дрогнула.
5
Мама целыми днями стирала чужое белье. Мне всегда хотелось помочь ей, но я не знала, как это сделать. Я только ждала ее и не ложилась спать. Иногда серп луны уже был высоко в небе, а она все еще стирала вонючие носки, похожие на твердую коровью шкуру, - их присылали приказчики. После стирки этой гадости мама уже не могла есть. Я сидела около нее и смотрела на серп луны; в его луче мелькала летучая мышь, словно нанизанная на серебристую нить, и вдруг мгновенно исчезала в темноте. Чем больше я жалела маму, тем сильнее меня притягивал серп луны; становилось легче на душе, когда я смотрела на него. Летом он был еще красивее, от него всегда веяло прохладой, словно он был изо льда. Мне очень нравилось, когда легкие тени, падающие на землю от лучей луны, вдруг исчезали: становилось особенно темно, звезды светили еще ярче, а цветы пахли еще сильней. В саду соседнего дома было много цветов и деревьев, с большой акации к нам падали белые лепестки, устилавшие землю точно снег.
6
Мамины руки от стирки стали жесткими. Иногда я просила ее почесать мне спину, но не смела часто утруждать - она слишком уставала. Вонючие носки лишали ее аппетита. Я знала: мама что-то обдумывает. Она иногда откладывала белье в сторону и замирала. О чем она думала, я не могла угадать.
7
Мама просила меня не упрямиться и называть его папой. Она нашла мне нового отца. Я знала - это был другой, потому что мой папа лежал в могиле. Говоря мне о новом отце, мама отводила глаза в сторону. Глотая слезы, она сказала: "Я не могу допустить, чтобы ты умерла с голоду". Да, это заставило маму найти мне другого отца. Я многого тогда не понимала, мне было страшно, но я надеялась, что теперь мы не будем голодать. Какое удивительное совпадение! Когда мы покидали нашу каморку, в небе снова висел серп луны. В этот раз он сиял ярче и казался зловещим; я уезжала из своего дома, к которому так привыкла. Мама села в красные свадебные носилки, впереди шли несколько музыкантов; звуки барабанов и труб оглушали. Носилки двигались впереди, какой-то мужчина вел меня за ними. Зловещий свет луны как бы дрожал на холодном ветру. На улицах было пустынно, и только одичавшие собаки с лаем бежали за музыкантами. Носилки двигались очень быстро. Куда? Может быть, маму несли на кладбище? Мужчина тащил меня за собой. Я с трудом поспевала, мне хотелось плакать, но я не могла. Рука мужчины была потная и, как рыба, холодная. Я хотела крикнуть: "Мама!" - но не смела. Серп луны вдруг стал уже, словно прищурился большой глаз. Носилки внесли в узкий переулок.
