Эрнст Гофман - Принцесса Бландина

Эрнст Теодор Амадей Гофман

Принцесса Бландина

Романтическое представление в трех действиях

Перевод М.Л.Рудницкого

В первый том Собрания сочинений Э.-Т.-А.Гофмана (1776-1822) входят "Фантазии в манере Калло" (1814-1819), сделавшие его знаменитым, пьеса "Принцесса Бландина" (1814) и "Необыкновенные страдания директора театра" (1818).

{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.

Действие первое

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Прихожая в покоях принцессы Бландины. Семпитернус и

Адолар входят с разных сторон. Адолар удивляется.

Семпитернус удивляется не меньше. Отпрянув, каждый

уходит туда, откуда пришел. Пауза. Адолар выходит снова

и изумляется пуще прежнего. Семпитернус, выйдя снова,

также впадает в крайнее изумление. Выразительное

молчание, сопутствующее взаимной оторопи.

Адолар. Верить ли мне своим глазам? Иль то игра возбужденной фантазии? Обман зрения? Морок? О боги!

Семпитернус. Гром и молния! Ужели я столь фантастически поглупел? Впору и впрямь поверить в черта и впасть в темные предрассудки, от которых я было совсем избавился при моем-то высокоученом образовании!

Адолар. Нет, быть не может! Этот голос, мои чувства, которые этот голос воспринимают! Семпитернус!

Семпитернус. Адолар!

Адолар. Ты ли это!

Оба (с громким криком). О, блаженный миг свиданья!

Они бросаются друг другу в объятья, потом, наконец,

отпускают друг друга и от умиления плачут навзрыд.

Семпитернус (всхлипывая). Это слишком трогательно!

Адолар (также всхлипывая что есть мочи). Меня... всего... трясет... и сердце... готово... разорваться... в груди... Уа-уа-уа!

Семпитернус. Уа-уа-уа!

Адолар (с внезапной деловитостью, напыщенным тоном). Впрочем, самое время вернуться к некоторому благоразумию; негоже кидаться в сантименты с головой, как в омут, начисто позабыв, к чему обязывает тебя твое положение и сословие, с которым ты, слава богу, пуд соли съел. Должен вам откровенно признаться, дражайший монсеньор, довольно-таки странно видеть, как вы здесь ломитесь в покои принцессы, в то время как все полагают, будто вы в дальних краях радеете о благе отечества. Так что лучше бы вам последовать моему совету, немедленно уйти черным ходом и больше не показываться.

Семпитернус (тоже весьма деловито и напыщенным тоном). Почтенный господин камергер - ибо, сколько я могу судить по золотому плетенью пуговиц, коими украшена несравненная задняя часть вашего шлафрока, вы теперь произведены в камергеры, - так вот, почтенный камергер, вас-то, вас вообще давно бы уже не должно быть в живых. Еще два месяца назад не вы ли намеревались броситься в воду, не вы ли, обезумев от неистовой любви к принцессе, побежали к реке, вопя страшным голосом: "Adieu pour jamais, princesse barbare!"* - но на самом краю обрыва, узрев в воде какую-то жуть, а именно вашу собственную дражайшую особу, вдруг повернули обратно! Но человек чести держит слово. Так что вы вообще не вправе претендовать на место среди живущих; всякий встречный, завидя вас, с неудовольствием спрашивает: "Как, вы все еще живы?" А посему, милейший, вам одна дорога - с головой в омут, и чем скорей, тем лучше, - советую вам как друг и доброжелатель.

______________

* Прощай навсегда, жестокосердная принцесса! (фр.)

Адолар (доверительно, приближаясь к Семпитернусу). А не правда ли, братец, пунш вчера вечером был премерзкий?

Семпитернус. Чудовищный!

Адолар. Семпитернус! Боже правый! Семпитернус!

Семпитернус. Что с тобой, братец? Что это ты так напугался, вон даже побледнел.

Адолар. Тише, тише! (Шепотом Семпитернусу.) Мы с тобой болтаем о вчерашнем пунше и выдаем себя самым позорным образом! Разве не разыгрывали мы только что превосходную сцену трогательного дружеского свидания после долгой разлуки? Для чего вообще мы вышли на сцену? Не для того же, чтобы порассуждать о плохом пунше и тем самым все вконец провалить? Для чего мы сюда вышли, я спрашиваю?

Семпитернус. Ты прав, дорогой Адолар, мы вступили на путь, чуть было не сбивший нас с пути истинного, вернее, мы уже свернули с проторенной колеи и пошли ковылять наобум по буеракам и оврагам, где любой невежда может помыкать нами как хочет и сдернуть с голов наших шляпы, выставив нас, плешивых, как пророка Илию{339}, всем на посмеяние, и никакие медведи за нас не вступятся, тем паче что и сами они, то бишь медведи, живут теперь "по природе" и расхаживают с непокрытой головой, даже не прихватив для приличия цилиндр под мышку.

Адолар. Да, милейший Семпитернус, а посему вверим себя провидению, возносящему нас в высшие сферы, где места нет препакостному пуншу, что, крепость накопив в дрянной сивухе, дурманом отравляет плоть и дух. Я чувствую в себе дивное воодушевление, дабы продолжить свою роль. Итак! О! О! О! Семпитернус! О!

Опять кровоточит на сердце рана,

Что, не успев зажить, поражена

Любимых глаз стрелою огненосной!

И снова...

Семпитернус. Тише, Адолар, тише. Мне тут кое-какие мысли пришли в голову, так сказать, от усердных размышлений, а ты сам знаешь, стоит только начать размышлять, мысли на ум так и лезут, этакие камни преткновения, что растут из-под земли, словно грибы после дождя. Итак, скажите-ка мне для начала, почтенный монсеньор, - для чего мы здесь?

Адолар. Бог мой, для чего же еще, как не для того, чтобы подготовить почву для представляемой пьесы; в наши уста вложена так называемая экспозиция. С помощью хитроумных намеков нам следует сразу ввести зрителя medias in res*, растолковать ему, что мы оба - придворные принцессы Бландины, которая наряду с необычайной, умопомрачительной красотой наделена неодолимым отвращением к мужескому полу, поскольку имеет некоторую блажь полагать себя существом высшего, небесного происхождения и мнит, что сердце ее наглухо закрыто для любого жителя Земли, предаваясь вздорным мечтам о родственных узах с небожителями и ожидая - ни больше ни меньше, - что некий Ариэль{339} полюбит ее земной любовью, пожертвует ради нее своим бессмертием и, окончательно и бесповоротно приняв образ распрекрасного юноши, начнет страстно ее домогаться. Нам, затем, надлежит горько сетовать на это ее фатальное безумие, уже повергшее страну в нищету и разруху, ибо что пригожие, бледно-лилейные царевичи с пурпурно-румяными щечками, что жуткого вида мавританские короли, чистые Фьерабрасы{340}, высокомерно и с издевкой отвергнутые принцессой, теперь наслали сюда сотни тысяч своих сватов, которые, оголив сабли и зарядив пищали, разносят пламя любви незадачливых женихов по городам и весям, весьма умело слагая из скорбных воплей населения траурные кантаты, долженствующие долететь до слуха Бландины и поведать ей всю боль поруганной и оскорбленной ею любви. Я, к примеру, со своей стороны, должен рассказать тебе, любезный Семпитернус, сколь плачевно завершилась моя посольская миссия к королю мавров Килиану и подношение ему изящной шкатулки, врученной мне для этой цели принцессой, ибо его негритянское величество не побрезговало по такому случаю собственноручно меня наказать своей царственной - и весьма тяжкой - дланью, избрав для этого способ, живо, хотя и небезболезненно, напомнивший мне о золотых днях моего безмятежного детства, а затем выбросить в окно, вследствие чего я неминуемо сломал бы себе шею, если бы не проезжавшая, по счастью, внизу подвода, груженная тюками с пряжей, куда я и плюхнулся - мягко и вполне благополучно. Кроме того, впадая в ужас и отчаяние, я должен поведать, как Килиан, не помня себя от ярости, схватил охотничий нож и арапник, которым он погоняет свою стотысячную армию мавров, и уже встал лагерем под стенами нашей столицы. Все это, дорогой Семпитернус, я и должен тебе сейчас сообщить, равно как и ты, со своей стороны, имеешь что сказать о принцессе, дабы зритель сразу знал, чего от нее ждать касательно роста, осанки, цвета волос и тому подобных примет ее наружности.

______________

* В суть дела (лат.).

Семпитернус. Все так, милейший, именно для того мы тут и стоим, но склонны ли мы подчиниться тому, чего от нас требуют, - вот в чем вопрос! А посему, скажите для начала, любезный монсеньор, испытываете ли вы некоторое почтение к самому себе?

Адолар. О господи! Да конечно же, я отношусь к себе с несказанным почтением, ибо, откровенно признаться, дражайший коллега, честь и хвала всем вашим несравненным совершенствам, обаянию ваших талантов, однако же ни один человек на свете не нравится мне столь же безоговорочно, как я сам себе нравлюсь!

Семпитернус. Вот видите, уважаемый, каждый сам куда лучше других знает, чего он стоит. Но ближе к делу! Никто не усомнится, что мы оба весьма достойные мужи, однако нам, именно нам поручили весьма второстепенное дело, которое обыкновенно во всяком хорошем спектакле легко и просто улаживается кем? - слугами, челядью! Эти людишки со свойственным им проворством обычно одним движением пальца умеют обозначить любой характер, больше того выбалтывая нам сокровеннейшие семейные тайны господ, которым они служат, они вместе с поучительным рассказом о хитросплетениях пьесы дают нам еще одно практическое поучение - не слишком-то доверяться прислуге в жизни, соединяя тем самым приятное с полезным. Сами видите, мой верный Адолар, в подобных обстоятельствах нам с вами ничуть не поможет, что в списке действующих лиц этой комедии я значусь гофмаршалом, а вы - посланником при дворе Килиана; ибо мало того, что вам и так - в качестве избитого и плюхнувшегося в тюки с пряжей посланника - выпала не бог весть какая роль, но теперь, поручив нам заведомо низкое ремесло - развлекать зрителя экспозицией пьесы, - нас низвели до пошлых подручных драматурга. Разве есть у нас виды на хоть сколько-нибудь глубокий характер? На блистательный монолог, в конце которого ладоши зрителя принимаются хлопать сами?