Джон Апдайк - Чтоб камни сделались хлебами

Библия напоминает прежде грозного, а ныне беззубого льва, его можно ласкать и дразнить — он не выпустит когтей, потому что когти на могучих лапах давно стерты. Некогда священный текст стал забавой для ученых и поэтов: даже на моих полках среди недавно полученных книг скопились стихотворные, в традициях иудаики, версии Бытия и Исхода (автор Эверетт Фокс) и Песни Песней Соломона (сочинение Ариэля и Ханы Блох). Семь лет назад Давид Розенберг — по его собственным словам — “восстановил и перевел утраченную Еврейскую Библию”, под названием “Книга И.”. Библия эта, как полагает он сам вместе с Гарольдом Блумом, была написана женщиной. В изданной в 1993 году “Утраченной Книге Рая” он предлагает нам еще более гипотетическую реконструкцию произведения, оригинал которого либо утерян, либо “заклятием обречен на забвение”. Начинает автор со слов Адама, причем строки сцентрированы — как стало модно со времен “явления компьютера народу”:

Что ж, возможно, он и прав, хотя смысл, проступающий из этого “пратекста”, смахивает на витиеватое, но вполне современное послание на День всех влюбленных. Кстати, чтобы потакнуть ревнителям равенства полов, канонические библейские тексты проходят теперь суровую цензуру: Богу положено быть разом и мужчиной, и женщиной, то есть существом бесполым. И это в совершенно патриархальной Библии! Во время церковных служб различных христианских конфессий все местоимения мужского рода убираются или теряют родовые признаки. Избавив Книгу от цепей, что приковывали ее к аналою и к латыни, Лютер отдал ее на откуп сочинителям, и все они — от Казандзакиса до Лагерквиста — так и норовят ущипнуть ее побольнее. Совсем недавно, в прошлом году, Уолтер Уангерин-младший опубликовал толстенный, на восемьсот пятьдесят страниц, пересказ под названием “Божья Книга: Библия-роман”. Другой романист, Рейнольдс Прайс, потрудился изучить греческие тексты и представил их продуманные изложения “Доступный Бог” (1978) и “Три Евангелия” (1996). В последнюю из названных публикаций он включил свои полные переводы Евангелий от Марка и Иоанна, а также некое третье произведение, “Апокрифическое Евангелие”, которое синтезировал сам. А теперь и Норман Мейлер представил читателям жизнь Иисуса в форме автобиографии и назвал ее “Евангелие от Сына Божия” (изд-во “Рэндом хаус”).

Среди многих бесспорно замечательных качеств этого литератора есть одно неувядающее свойство: он умеет увлечься темой и быстро стать знатоком почти в любой области человеческого знания. Древние египтяне, ЦРУ, Ли Харви Освальд, Пабло Пикассо, астронавты, боксеры-профи, секс, политика — все это и многое другое стимулирует его органы вербализации. Но все же пересказ Евангелий от лица Иисуса Христа застал врасплох даже самых ретивых почитателей Мейлера. В интервью для журнала издательства “Рэндом хаус” “Эт рэндом” Мейлер поведал читателям, что пришел к этой теме благодаря своей нынешней жене, которая выросла в баптистской общине Доброй воли в штате Арканзас. Наезжая в гости в ее родной городок, он посещал с тестем уроки Библии для взрослых в молельном доме. На еврея Мейлера там взирали как на диковину и обращались к нему с “забавным почтением”: попросили даже пролить свет на отдельные стихи из Нового Завета, смысл которых эти безыскусные христиане понимали не вполне. Сам Мейлер, прочитав Евангелия, нашел их “в отдельных местах замечательными”, “но там, где глаз не падает на гениальную фразу, проза выглядит пресной, а само повествование безнадежно противоречивым. Поэтому я решил, что этот удивительный сюжет необходимо изложить заново, причем как следует”. Кто же исправит огрехи и ляпы, пропущенные литературными комиссиями ранних христиан? Разумеется, сам Норман Мейлер. И он сказал себе: “Если я смог написать об Исиде, Осирисе и Ра, вряд ли Новый Завет окажется намного труднее”.

И ошибся он лишь отчасти. Его евангелие написано несложным, достаточно вольным английским языком, но осанистое необиблейское величие текста внушает жутковатый трепет. Порой предложения чересчур просты (“Мы ели и веселились”; “Он в слезах вышел вон. Он плакал”), другие же, наоборот, чересчур витиеваты (“В глазах моих, точно стражники на часах, стояли слезы”), но в целом тон выдержан и звучит вкрадчиво-убедительно. Откуда, собственно, льется благостный голос-дух Иисуса, возможно, лучше не вникать, но Мейлер берет этот тон с самого начала. Его Иисус жалуется на преувеличения и неточности, которые встречаются в Евангелиях, написанных “спустя много лет после моего ухода”, а потом сообщает читателям: “…Я решил изложить свою историю сам. Тем, кто непременно спросит, как слова мои попали на страницы книги, отвечу: считайте это еще одним маленьким чудом”. Иисус намерен исправить все неточности, хотя сам отнюдь не уверен, что такая задача окажется ему по силам. Он лишь надеется “не погрешить против истины” — в отличие от Марка, Матфея, Луки и Иоанна, которые “стремились увеличить число своих приверженцев”, как евреев, так и язычников.

Обзорное Евангелие от Мейлера занимает двести сорок две страницы. Оно в пять раз длиннее “Апокрифического Евангелия” Рейнольдса Прайса и оставляет впечатление более глубокое. Прайс предпринял попытку поверхностного, некоренного пересмотра текстов, ввел в традиционное повествование несколько поэтических деталей: явление Христа Иуде после воскресения; танец, завершающий Тайную Вечерю; несколько штрихов фрейдистского толка при описании сорока дней в пустыне. Кое-что из этих дополнительных красок Прайс почерпнул из апокрифов, неканонических Евангелий от Фомы и Иакова. Мейлер же на удивление точно придерживается канона: его добавлений и внезапно высвеченных деталей не найти в эзотерических текстах, они порождены его собственной творческой фантазией.

Его Иисус — самый настоящий плотник, и четырнадцать лет, прожитых им в подмастерьях у Иосифа, описаны автором с большой любовью. Попытки Иисуса найти “общий язык с древесиной” сквозной метафорой перерастают в его служение Господу и эхом отзываются в конце его земного пути, когда он с обидой взирает на сужденный ему крест, грубо сбитый из сырых, необструганных досок. Он и его семья — ессеи, иудейские сектанты. Мужчины-ессеи всегда облачены в белые одежды, неукоснительно соблюдают обряды и ведут крайне целомудренную жизнь, что, впрочем, не мешает Иосифу зачать четырех братьев Иисуса. Однако принадлежность Спасителя к секте разрешает вопрос, занимающий умы многих исследователей: степень его сексуальной активности.

Этот Иисус “томится среди ночи плотским соблазном”. Но Бог укрепляет его целомудрие на примере Соломона, чья вера пошатнулась из-за наличия семисот жен и трехсот любовниц. Дьявол в пустыне обвиняет Бога Отца в том, что он тайно вожделеет к Иезавели, а позже Иисуса бросает в жар при встрече с Марией Магдалиной. В этот миг в его голове все летит кувырком, все образы, вся антология библейской эротики проносятся перед его мысленным взором, но Иисусу удается разобраться в истинной сути блудницы: “…все-таки одна половина ее была кроткой, и этой своей половиной она принадлежала Богу”. Мейлер комбинирует два самых известных суждения Иисуса о плотском соблазне довольно рискованным образом: с одной стороны, терпеливое приятие в Евангелии от Иоанна (“…кто из вас без греха, пусть первым кинет камень” в женщину, которую застали в прелюбодеянии), с другой — очень резкая мысль в Евангелии от Матфея (которая впоследствии подвигнула многих и многих на самокастрацию): лучше лишиться части своей, “нежели быть целиком вверженным в геенну огненную”. Прелюбодеи найдут в евангелиях и прощение, и проклятие — смотря на какую страницу заглянут. Не то авторы евангелий имели разное на сей счет мнение, не то мысли самого Иисуса были в полном разброде, что, впрочем, доказывает его земную, человеческую природу.

Мужское начало Мейлера, его восприятие действенной силы как некой текучей материальной субстанции, отлично срабатывает в различных эпизодах исцелений. В интервью журналу “Эт рэндом” Мейлер говорит, что он, известный, признанный мастер, ощущает себя “наполовину человеком, наполовину кем-то еще”. Эта двойственность, чувство “человека в человеке” берет верх, когда Иисус, постоянно сомневаясь в своих возможностях и предназначении, неуверенно впускает в себя поток божественной мощи. Некоторые чудеса получают вполне рациональное объяснение. Например, хлебы и рыбы появились в нужном количестве благодаря тому, что имевшийся хлеб и три вяленые рыбки разделили на крошечные кусочки. Первое же Иисусово чудо, превращение воды в вино на свадьбе в Кане Галилейской, реконструировано довольно странным образом. Согласно Библии, мать просит его совершить чудо, а в ответ слышит упрек: “…женщина, почему ты мне это говоришь? Мое время еще не настало”. У Мейлера же Иисус не говорит Марии ничего, лишь молча съедает спелую виноградину, “напряженно думая о Духе, что живет внутри нее”, и превращает воду, налитую в кувшины, в вино. Позже, пытаясь одолеть море людских страданий, этот творец чудес периодически лишается божественной силы и впадает в прострацию. Акты исцеления чреваты окончательной потерей силы, они даются ему тяжело и отнюдь не обречены на успех. Когда в Иерусалиме к Иисусу обращается слепой от рождения человек, Спаситель выглядит до смешного растерянным: