Бред (журнальный вариант с дополнением исключённых глав) - Марк Александрович Алданов

Уважаемые читатели!

Этот номер журнала мы выпускаем в чрезвычайной для нас ситуации — редакция лишилась своей многолетней полиграфической базы, рижского Дома печати, откуда вместе с редакциями других изданий (кроме коммунистических) практически была выдворена в начале января. Дело в том, что коллектив Дома печати и правительство республики решили создать на базе издательства и типографии акционерное общество, предложив прежнему безраздельному владельцу — КПСС — четверть всех акций. Компартия, до сих пор получавшая большую часть прибылей от не принадлежащих ей газет и журналов, с таким решением не согласилась. Возник имущественный спор. В качестве решающего аргумента в этом споре коммунисты выбрали автомат. 2 января редакционный корпус и производственные помещения были захвачены вооруженным отрядом милиции особого назначения. Конфликт перешел в новую плоскость — в ход пошли угрозы, обыски, унизительные досмотры и даже избиения. ЦК компартии Латвии решил прибегнуть к языку диктата и усмирить взбунтовавшихся «батраков». Впору было создавать «Совет солдатских, рабочих и крестьянских депутатов». Но не тут-то было: прежде всего рабочие-полиграфисты, а затем и журналисты отказались работать под дулами автоматов и ушли из Дома печати.

Сегодня все создававшееся годами газетно-журнальное дело в Латвии находится под угрозой вымирания. Культуре нанесен невосполнимый ущерб.

Вот почему наш журнал превратился — временно, мы убеждены в этом — в тоненькую тетрадку: исчезли многие рубрики, не увидят свет целый ряд подготовленных к печати материалов. Мы все же выходим благодаря самоотверженности, солидарности и товарищеской помощи полиграфистов типографии «Рота». Спасибо им за это. Надеемся, что читатели «Даугавы» поймут ситуацию, в которой очутился журнал, и проявят выдержку, терпение и доброжелательность

Дом был новенький, только что отстроенный в одном из западных кварталов Берлина при помощи разных обществ с малопонятными названиями вроде Де-Ге-Во или Бау-Ге-Ма, на деньги, полученные по плану Маршалла. Квартира Шелля была небольшая, всего из двух комнат. В кабинете, освещенном венецианской люстрой, было много книг, были две картины, — «как будто недурные, но без подписи не скажешь», — были старинные часы с фигурами — «что-то мифологическое?», — был резной шкапчик с фарфором. «Никак не похоже на кабинет знаменитого разведчика, — думал полковник. — Зато сам он именно таков, каким должен быть... Играет хорошо, хотя ничего особенного в его игре нет. Я сам, пожалуй, играю не хуже».

— У меня триплет: три короля, — сказал Шелль, открывая карты.

— У меня четыре валета, — ответил полковник. — Вам не везет. Мне говорили, будто вы в последний месяц проиграли в игорных домах Берлина чуть ли не сорок тысяч марок?

— У вас осведомленные друзья, — сказал

Шелль, делая вид, будто подавляет зевок. — Однако на сегодня действительно довольно.

Он вынул бумажник и отсчитал ассигнации.

‒ Кажется, так, но, пожалуйста, пересчитайте, я мог ошибиться.

Полковник, не считая, сунул деньги в карман.

— Вас подвела эта последняя ставка.

— Та же самая игра раз случилась с Людовиком XIV. Великий король не любил проигрывать, нередко мошенничал в игре и при большом проигрыше часто отделывался шуткой. В ту пору играли в какую-то игру, напоминавшую наш покер. Ставка была огромная, король проигрывал, и ему не очень хотелось платить. Он сказал победителю: «У меня три короля, но, включая меня самого, это составит четыре. Я выиграл». «Ваше величество проиграли, — хладнокровно ответил придворный, — у меня четыре валета, но, включая меня самого, это составит пять».

— Кажется, в ту пору мошенничали чуть ли не все?

— Это случается и теперь. Дело нетрудное. Хотите, я вам покажу, как это просто? — сказал Шелль. Он собрал карты, долго их тасовал и сдал снова. На этот раз три короля оказались у полковника, а четыре валета у него.

— Не знал за вами этого таланта, — сказал полковник, смеясь, все же несколько озадаченно. — Вы могли бы его использовать.

— Ни за что. В карты я всю жизнь играл вполне честно... Хотите закусить? У меня есть кое-что.

— Это отчасти зависит от того, что именно у вас есть. Много ли мне, впрочем, нужно? Дайте мне омар Термидор, фазана, креп Сюзетт, бутылку шампанского, и я буду удовлетворен.

— Этого, к сожалению, я вам предложить не могу, но у меня есть пиво, сыр и какая-то из бесчисленных немецких колбас: Weisswurst, Bockwurst, Knackwurst, Leberwurst, Rothwurst [1]. ещё недавно у меня оставался старый Иоганнисбергер, на мой взгляд самое лучшее белое вино в мире. В 1946 году, в пору германской нищеты, я приобрел две дюжины бутылок за десять пакетов папирос «Честерфильд». Продавал не то князь Маттерних, владелец иоганнисбергеровских виноградников, не то какой-то субъект, укравший эти бутылки у князя: тогда трудно было разобрать. Не говорите: «как же вам было не стыдно покупать!» Я не слишком брезгливый человек, — сказал Шелль.

Он сидел, развалившись в кресле, заложив ногу на ногу. Лицо его выражало полное удовлетворение жизнью. «Как будто воплощение кейфа! Знаю я твой кейф! Может быть, ты проиграл последнее и теперь в отчаяньи, — подумал полковник. Он никогда не занимался игрой в Шерлоки Холмсы, но наблюдения делал всегда, особенно же в тех случаях, когда нанимал новых важных агентов; старался делать и выводы, впрочем, в отличие от Шерлока Холмса, без малейшей уверенности в их правильности: слишком часто ошибался. — Одевается прекрасно, хотя так следует одеваться человеку лет на десять его моложе. Ему, помнится, сорок два. Он, верно, один из тех людей, которые говорят, что одеваться нужно либо у двух-трех первых портных мира, либо у старьевщика. Покрой английский, но шит костюм не в Англии, там теперь больше нет таких превосходных материй. И не в Соединенных Штатах... Туфли на высоких каблуках, это странно при его огромной фигуре. Уж не хочет ли гипнотизировать людей ростом? Тогда, значит, позер. Не люблю».

Сам полковник был в штатском дорогом костюме, но носил его небрежно, брюки были не