- Тащи их сюда,
- Карты у тебя есть? - спросил Харт.
- Есть одна колода.
Джо слез с крыши, чтобы прибрать каюту. Он так, только побалуется, думал он. Не следует путаться с бабами и вообще позволять себе всякое, раз он намерен жениться на Делл. Он услышал плеск весел и вышел на палубу. С моря надвигался туман. Харт и две бабы были уже под кормой. Они спотыкались, и хихикали, и валились прямо на него, когда он помогал им лезть на палубу. Они привезли с собой выпивку, рубленые бифштексы и крекеры. Были они не больно хороши собой, но, в общем, бабы что надо, с большими, крепкими руками, широкоплечие, и пить умели на совесть. Джо никогда еще не видал таких баб. У них было четыре кварты спиртного, и пили они стопками.
С двух других барж каждые две минуты гудели клаксоны, но Джо совсем забыл про свой клаксон. Туман был такой белый, словно вход в каюту завесили холстом. Они играли в покер, но игра у них что-то не клеилась. Джо и Харт за ночь три раза поменялись бабами. Бабы были прямо огонь, им все было мало, но к двенадцати они вдруг стали адски пристойными, поджарили бифштексы, и накрыли на стол, и съели весь хлеб и все масло старика Гэскина.
Потом Харт выбыл из строя, и бабы начали волноваться, что им пора домой - туман и вообще. Хохоча как помешанные, они втроем вытащили Харта на палубу и вылили на него ведро воды. Вода была такая холодная, что Харт дико рассвирепел и полез драться с Джо. Бабы успокоили его и уволокли в лодку, и они исчезли в тумане, распевая "Типперери".
Джо стал приводить себя в порядок. Он сунул голову в ведро с водой, прибрал каюту, выбросил бутылки за борт и стал гудеть клаксоном. Ну их всех к дьяволу, твердил он про себя, не желаю я быть монахом ни ради кого на свете. Он чувствовал себя прекрасно, ему хотелось заняться каким-нибудь настоящим делом, а не крутить этот проклятый клаксон.
Старик Гэскин вернулся днем. Джо заметил, что старик что-то пронюхал, потому что с тех пор он не разговаривал с Джо, только отдавал приказания, и мальчишке тоже запретил с ним разговаривать; так что, когда они выгрузили гранит в Нью-Йорке, Джо потребовал жалованье и сказал, что с него довольно. Старик Гэскин проворчал, что тем лучше и что он не потерпит у себя на барже пьянства и разврата. И так Джо очутился на улице с сорока пятью долларами в кармане и побрел по Ред-Хуку искать пристанище.
Два дня он просматривал в газетах "Спрос труда" и ходил по Бруклину в поисках работы, а потом заболел. Он отправился к какому-то коновалу, адрес которого дал ему в меблированных комнатах один старожил. Доктор, еврейчик с козлиной бородкой, сказал ему, что у него гонорея и что ему нужно ходить каждый день на спринцевание. Он сказал, что вылечит его с гарантией за пятьдесят долларов, половину вперед, и что советует сделать анализ крови, нет ли у него сифилиса, это будет стоить еще пятнадцать долларов. Джо заплатил двадцать пять, а насчет анализа сказал, что подумает. Ему сделали спринцевание, и он вышел на улицу. Доктор сказал, чтобы он как можно меньше ходил, но он не мог заставить себя вернуться в вонючие меблирашки, и бесцельно бродил по грохочущим улицам Бруклина. Было жарко. С него лил пот. Если захватить сразу же, в первый или второй день, тогда не так страшно, твердил он про себя. Он вышел к мосту под надземкой: должно быть, Бруклинский мост.
Идти по мосту было прохладней. Сквозь паутину проводов на сверкающем фоне гавани чернели силуэты кораблей и нескольких высоких домов. Джо сел на скамью на набережной и вытянул перед собой ноги. Хорошо, отправился работать и схватил триппер. Он чувствовал себя ужасно, и что теперь написать Делл, и за комнату надо платить, и работу искать, и ходить на эти проклятые спринцевания. Господи, до чего ему было погано.
Прошел мальчишка с вечерними газетами. Он купил "Джорнел", развернул газету на коленях и просматривал заголовки. БОЛЬШЕ ВОЙСК НА МЕКСИКАНСКУЮ ГРАНИЦУ. Что ему, черт возьми, делать? Он даже не может вступить в национальную гвардию и отправиться в Мексику: больных не берут, а если бы и брали, так ведь это будет та же каторга, что во флоте. Он сидел, читал "Спрос труда" и всякие объявления - как увеличить свой заработок двухчасовой приятной работой на дому, где прослушать курс пелманизма, а также курс коммерческой корреспонденции. Что ему, черт возьми, делать? Так он сидел, пока не стемнело. Потом поехал трамваем на Атлантик-Авеню, поднялся на четвертый этаж, где у него была койка у окна, и лег спать.
Ночью разразилась сильная буря. Вспыхивала молния, и совсем близко гремел гром. Джо лежал на спине и следил за молнией - такой яркой, что, когда она вспыхивала, на потолке меркли отсветы уличных фонарей. Каждый раз, как парень на соседней койке переворачивался во сне, скрипели пружины. Дождевые капли начали залетать в комнату, но Джо чувствовал себя так скверно, что далеко не сразу сообразил встать и закрыть окно.
Утром квартирная хозяйка, рослая, широкая в кости шведка с льняными прядями, спадавшими на костистое лицо, изругала его за мокрую кровать.
- А что я могу поделать, раз дождь идет? - проворчал он, глядя на ее большие ноги. Когда он встретился с ней глазами, он понял, что она дразнит его, и они оба рассмеялись.
Она была милая женщина, звали ее миссис Ольсен, и она вырастила шестерых детей - трое сыновей выросли и ушли в море, старшая дочка учительствовала в Сент-Поле, и две дочки - близнецы лет восьми - вечно озорничали.
- Еще через годик пошлю их к Ольге в Милуоки. Знаю я моряков! - Старик Ольсен уже несколько лет околачивался где-то в Южных морях. - Пускай там и останется. В Бруклине он вечно попадал за решетку. Каждую неделю приходилось выкупать его из тюрьмы.
Джо взялся помогать ей по дому - подметал, малярничал и плотничал. Когда у него вышли деньги, она не выгнала его и даже одолжила двадцать пять долларов на врача, когда он сказал, что болен. Он стал благодарить ее, а она похлопала его по спине и сказала со смехом:
- Все ребята, которым я одалживала деньги, оказывались непутевыми.
Милая она была женщина.
Была пасмурная, слякотная зима. По утрам Джо сидел в жаркой кухне и изучал навигацию; он записался на курсы Александра Гамильтона. Днем он томился в приемной врача, пахнувшей карболкой, и ждал своей очереди, просматривая истрепанные номера "Национальной географии" за 1909 год. В приемной сидел мрачного вида сброд. Почти никто ни с кем не разговаривал. Раза два он встречал на улице ребят, с которыми перекидывался двумя-тремя словами в приемной, но всякий раз они проходили мимо, как бы не замечая его. Вечером он иногда ездил в Манхэттен и играл в шахматы в Клубе моряков либо болтался в Союзе моряков, разузнавая про суда, на которые он рассчитывал наняться, когда доктор вылечит его. В общем, было погано, только вот миссис Ольсен чертовски хорошо относилась к нему, и он полюбил ее так, как никогда не любил собственную мать.
Коновал, чертов жулик, попробовал вытянуть из него еще двадцать пять долларов, будто бы на то, чтобы закончить лечение, но Джо послал его к черту и нанялся матросом первого класса на "Монтану", новехонькое нефтеналивное судно компании "Стандард-ойл", шедшее под балластом в Тампико, а потом дальше, на восток, одни ребята говорили - в Аден, другие - в Бомбей. Ему надоели холод, слякоть и грязные улицы Бруклина, и логарифмические таблицы в учебнике навигации, что никак не укладывались у него в голове, и добродушное ворчанье миссис Ольсен; она начала вести себя так, словно собиралась всю жизнь командовать им. Она была милая женщина, но пора было кончать эту волынку.
"Монтана" обогнула мыс Санди-Хук в сильную пургу, но три дня спустя, к югу от мыса Гаттераса, они вошли в Гольфстрим и закачались на большой зыби, и робы, и рубашки всей команды повисли на линях, протянутых между вантами. Приятно было опять плыть по синему морю.
Тампико было сущим адом; говорили, что, если слишком много выпить мексиканской водки мескаля, можно сойти с ума; повсюду были большие танцевальные залы, полные мексиканцев, которые танцевали в шляпах и с револьверами на бедре, и в каждом баре оркестры, и оглушительно громыхающие механические пианино, и драки, и пьяные техасцы с нефтяных промыслов. Двери всех лачуг были распахнуты настежь, так что можно было разглядеть кровать с белыми подушками и изображение девы Марии над ней, и лампу с пестрым абажуром, и цветные обои; широколицые коричневые девицы в кружевных комбинациях сидели на пороге. Но все стоила так дико дорого, что они сразу же истратили все деньги и еще до полуночи пришлось вернуться на борт. Кубрик был еще с вечера полон москитов, а под утро стали одолевать блохи, и было жарко, и никто не мог заснуть.
Когда цистерны были наполнены, "Монтана" вышла в Мексиканский залив, дул норд, вода захлестывала палубу, и пена долетала до мостика. Двух часов не прошло, как человек свалился за борт с парохода, и одному юнге по имени Хиггинс раздробило ногу сорвавшимся правым якорем. Ребята в кубрике здорово злились, что шкипер не хочет спускать шлюпку, хотя старики говорили, что в такую погоду ни одна шлюпка не удержится на воде. Словом, пароход описал широкую дугу и принял несколько волн, которые чуть не проломили стальных палуб.
