Возница на минуту замолчал в изнеможении, и тут бабу повернулся к Тарвину и, схватив его за руку, закричал, а точнее, завопил:
- Все уладить, сэр! Все уладить! Этот человек - он человек совсем не образованный, сэр. Вы давать деньги мне, я все уладить.
С быстротой мысли возница схватил Тарвина за другую руку и на каком-то незнакомом языке умолял не слушать его посредника-противника. Когда Тарвин сделал шаг назад, они последовали за ним, воздев руки в мольбе и возмущении, при этом начальник станции сразу разучился говорить по-английски, а возница забыл о том, что к белому человеку следует относиться с уважением.
Тарвин, вырвавшись из их рук, швырнул свой саквояж в телегу, запрыгнул в нее сам и крикнул единственное известное ему индийское слово. К счастью, оказалось, что это слово приводит в движение всю Индию - "Чалло!", что в переводе означает "Поехали!".
Итак, оставив позади раздор и отчаяние, Николае Тарвин из штата Колорадо двинулся в путь по пустыне Раджпутана.
VI
Под влиянием некоторых обстоятельств четыре дня могут превратиться в вечность. Этих-то обстоятельств Тарвин и хлебнул сполна, путешествуя в телеге, с которой он сполз лишь через девяносто шесть часов после того, как буйволы, лежавшие в пыли на станции Равут, поднялись на ноги. Они тянулись и не кончались, эти часы, как сводящий с ума, скрипучий, покрытый пылью медленный караван. За час буйволы проходили две с половиной мили.
В Топазе - в благословенном, счастливом Топазе! - кто-то успевал разбогатеть и разориться, пока повозка медленно продвигалась вперед по раскаленному докрасна высохшему руслу реки, зажатому между двумя песчаными горами.
Большие серые журавли с высоко поднятыми ярко-алыми головками гордо прогуливались по высокой траве, растущей в небольших болотцах у подножия холмов. Бекас и перепелка даже не утруждали себя тем, чтобы вылететь прямо из-под ног буйволов, и однажды утром на сверкающем в лучах рассвета утесе Тарвин увидел двух молодых пантер, играющих друг с другом, как котята.
Отъехав на несколько миль от Равута, возница вынул откуда-то снизу, из-под сиденья, саблю, которую повесил себе на шею, и время от времени подгонял ею буйволов. Тарвин заметил, что в этой стране все ходили вооруженные, как и у него на родине. Но ему пришло в голову, что топорно сработанный кусок стали длиной в три фута не шел ни в какое сравнение со столь быстрым оружием, как его тонкой работы револьвер.
Раз он вскочил на ноги в повозке и громко закричал, потому что ему показалось, что он видит белое полотно так хорошо знакомого американского фургона переселенцев. Но оказалось, что это всего-навсего огромный воз хлопка, который тащили шесть буйволов и который то поднимался по гребню горы, то нырял вниз. И на протяжении всего пути его жгло палящее индийское солнце, а он только диву давался, как это он. мог в свое время осмелиться восхвалять жаркое солнце Колорадо, светившее круглый год. На рассвете скалы блистали, как алмазы, и в полдень было больно смотреть на речной песок, сверкавший миллионами искр. В вечернюю пору поднимался холодный сухой ветер, и горы, лежащие у горизонта, в свете заходящего солнца окрашивались в сотни цветов. И тут Тарвин понял смысл выражения "блистающий Восток", ибо горы превращались в груды рубинов и аметистов, а туман в долинах между скалами становился опаловым. Лежа на спине в повозке, Ник смотрел на небо, мечтал об ожерелье под названием Наулака и спрашивал себя, сможет ли оно соперничать с этой великолепной природой.
"Облака знают о моем замысле и не собираются в тучи, - думал он. - Это доброе предзнаменование."
Он вынашивал в душе простой и ясный план покупки Наулаки: чтобы заплатить за нее хорошую цену, надо собрать деньги с жителей Топаза, для чего, в свою очередь, выпустить облигации, конечно, не объявляя об истинной цели этой операции. В Топазе это вполне возможно - так, во всяком случае, казалось Тарвину, а если бы махараджа* заломил слишком высокую цену, то можно было бы учредить синдикат.
Раскачиваясь из стороны в сторону, получая синяки и шишки от ударов о борта повозки, Тарвин думал о том, где теперь Кейт. Если все складывалось хорошо, то к этому времени она могла уже быть в Бомбее. Он пришел к этому выводу, тщательно изучив ее маршрут; но девушка, путешествующая без попутчиков, не смогла бы перебраться из одного полушария в другое так же быстро, как свободный, ничем не связанный мужчина, подогреваемый любовью к ней и к Топазу. Возможно, она задержалась на какое-то время в Бомбее, в миссии Зенана, потому что нуждалась в отдыхе. Он отказывался от мысли, что она могла заболеть дорогой. Нет, она отдыхала в Бомбее, запасалась необходимыми вещами в дорогу, впитывала в себя чудеса этой незнакомой страны, которые он столь презрительно отринул, пустившись в путь; самое позднее через несколько дней она должна быть в Раторе, конечном пункте его путешествия.
Он улыбнулся и почмокал губами от удовольствия при мысли об их скорой встрече. Ему было приятно и весело представлять себе, что она сейчас думает о нем и о его местонахождении.
Он выехал из Топаза в Сан-Франциско ночным поездом, когда прошло чуть более суток после его разговора с миссис Матри - не попрощавшись ни с кем и никому не сказав, куда едет. Возможно, Кейт и удивилась тому, с каким жаром он прощался с ней в тот вечер, у дома ее отца, когда они вернулись с Горячих Ключей. Но она ничего не сказала ему, а он сумел уйти, не проговорившись, хотя это и потребовало от него известных усилий. На следующий день, потерпев при этом убытки, он продал несколько своих городских участков - ему нужны были деньги на поездку; но никто не обратил на это особого внимания, поскольку в интересах своего бизнеса он уже неоднократно проделывал нечто подобное. И наконец, настал тот час, когда он смотрел на мерцающие огни Топаза, стоя на задней платформе поезда, медленно взбирающегося вверх к континентальному водоразделу, будучи в полной уверенности в том, что город, ради которого он направился в Индию и который ожидало благословенное процветание, этот город не сумел "раскусить" Тарвина и догадаться о его благодетельном плане. А чтобы быть уже окончательно уверенным в том, что город получит нужную версию его внезапного исчезновения, Тарвин под строжайшей тайной поведал кондуктору, как всегда, выкуривая с ним по сигаре, что намерен привести в исполнение маленький план, связанный с добычей золота на Аляске, а для этого ему потребуется пробыть там какое-то время.
Правда, Тарвина застал врасплох вопрос кондуктора о том, как же он намерен поступить с выборами. Но и здесь он нашелся что ответить. Он сказал, что этот вопрос уже решен. Чтобы объяснить кондуктору, каким же именно образом был решен этот вопрос, он должен был бы посвятить его в подробности еще одного плана, но поскольку и здесь нужна была строжайшая тайна, то сделать это оказалось невозможно, да и не нужно.
Однако теперь он задавал себе вопрос, сработает ли его маневр и сдержит ли миссис Матри свое слово: телеграфирует ли она в Ратор о результатах выборов? Забавно, что пришлось поручить женщине эту миссию - дать ему знать о том, стал ли он членом Законодательного собрания штата Колорадо или нет? Но ведь она была единственным живым существом, знавшим его адрес, а так как сама идея, кажется, нравилась ей и вполне вписывалась в их "очаровательный заговор" (она называла это именно так), то Тарвин был доволен.
Когда он успел вполне смириться с тем, что глазам его не суждено больше увидеть белого человека, а ушам - услышать вразумительную речь, повозка въехала в узкое ущелье между двумя горами и остановилась перед точной копией здания станции Равут. Дом имел форму куба и был выстроен из красного песчаника, но зато (Тарвин готов был встать перед ним на колени за это) в нем было полно белых людей. Все они были раздеты почти донага и лежали в шезлонгах на веранде, а рядом с каждым стоял видавший виды чемодан из воловьей кожи.
Тарвин, с трудом распрямляя затекшие ноги, выбрался из телеги. Лицо его превратилось в маску из пыли. Такую пыль оставляет после себя песчаная буря или циклон. От заглаженных складок на его одежде не осталось и следа, а его некогда черная американская визитка на четырех пуговицах стала жемчужно-белой. Невозможно было сказать, где кончались его брюки и где начинались ботинки - они сливались в одно целое. Пыль падала с него и клубилась в воздухе при каждом его движении. Он было начал горячо благодарить Господа за благополучное окончание путешествия, но мучительно закашлялся от пыли. Протирая страдающие от режущей боли глаза, он шагнул на веранду и произнес:
- Добрый вечер, джентльмены. Нет ли здесь чего-нибудь выпить?
Никто не приподнялся, чтобы поприветствовать его, правда, кто-то позвал слугу. А один из присутствующих, человек с невыразительным бесцветным лицом, одетый в просторное платье из тонкого желтого шелка, сидевшее на его фигуре, как шелуха на высохшей скорлупе ореха, кивнул Тарвину и спросил совершенно незаинтересованным тоном:
