— Ему надо спешить, — заметил я.
— Знаю, но даже я не могу устроить передачу акций быстрее чем за неделю. Это невозможно.
А за неделю либо Лилл, либо Рандольф непременно обнаружили бы, что Руперт подарил китайцам пять миллионов фунтов из капиталов фирмы. Тогда Руперт потерял бы все. Я знал, что Фредди никому не скажет про пять миллионов, молчание сулило ему слишком большую выгоду: он мог получить акции Руперта за пятьсот тысяч фунтов. А через каких-нибудь полгода послё создания нового концерна эти акции, наверно, будут стоить уже миллиона два или три; к тому же они давали Фредди дополнительные голоса в правлении. Фредди тут же предложил уступить часть акций Руперта на сумму в сто тысяч фунтов мне, а для их покупки ссудить меня деньгами из расчета всего двух с половиной процентов годовых.
— Это даст вам для начала хоть какое-то право голоса, — объяснил он.
Предложение Фредди меня порядком ошарашило, к тому же я отнюдь не был уверен, что хочу получить право голоса в фирме Ройсов.
— Но было бы куда проще, — сказал Фредди после обеда, — если бы вы отговорили его от этой идиотской затеи.
— Вы серьезно думаете, что его можно отговорить? — рассмеялся я.
— Пожалуй, нет, — улыбнулся он. — Но объясните мне, бога ради, чего он добивается?
— Ничего.
— Так какого же черта он лезет на рожон?
— По велению совести.
Фредди внимательно на меня посмотрел.
— Я понимаю, что такое веление, — протянул он, — но что такое совесть — вот в чем вопрос?
Мне показалось, что Фредди вот-вот отпустит какую-нибудь непристойную шутку насчет причуд совести у Руперта, и уже приготовился ответить, что Фредди тут не судья, раз он собирается делить мир с человеком, которого, по совести, ему, Фредди, полагалось бы пристрелить. Ведь он уже знал, что Пинк Бендиго — любовник Пегги.
Но у Фредди все же хватило порядочности не издеваться над Рупертом, — он только уныло махнул рукой.
█
Фредди вынужден был сообщить матери Руперта о предполагаемой сделке с акциями, и тетя Кристина, отбросив на сей раз привычную сдержанность, которой она с детства прикрывалась как железной броней, заявила Руперту, что он неслыханный эгоист. Джо ушла с Роландом и Тэсс в кино, а меня тетя Кристина перестала стесняться с той первой минуты, когда она приложилась к моему подбородку губами, признав настоящим Ройсом.
— Тебе не кажется, Джек, что он черствый эгоист? — обернулась она ко мне.
— Нет, ему это не кажется, — прервал ее Руперт.
Я думал, что Руперт отпарирует этот удар ссылкой на поистине беспримерный эгоизм своей матери, но он промолчал: и в самом деле, это было бы все равно, что отшлепать ребенка за то, что он любит мороженое.
— Эгоизм — вещь относительная, тетя Кристина, — все же не удержался я. — Тут нет установленной мерки.
— Глупости! — воскликнула она с возмущением. — Эгоизм есть эгоизм. Я никогда не прощу Руперту, если он сделает то, что задумал. Поверьте, лично мне все равно, отдаст он свои акции Фредди или нет. Я надеюсь, вы не подозреваете меня в жадности? Но я считаю, что поступок Руперта — верх сумасшествия. Почему ты хочешь окончательно порвать с семьей? Почему?
— Чтобы ты снова не втянула меня в нее, — терпеливо ответил Руперт, не желая с ней ссориться.
— Но ведь все равно я оставлю тебе свои акции, когда умру.
— Тогда я поступлю с ними так же, как поступаю теперь со своими.
— А куда ты денешь деньги?
— Куда к тому времени найду нужным, — пожал он плечами.
— Я не позволю тебе этого сделать! — твердо произнесла она. — Ты обещал Джо, что больше не откажешься от своих денег.
— А я от них и не отказываюсь. Я просто найду им другое применение.
— Лицемер! — воскликнула она и, немного помолчав, добавила: — К тому же ты знаешь, что твои деньги уйдут на всякие глупости, которые не имеют ни малейшего отношения ни к тебе, ни к твоей семье.
— Правильно, — подтвердил он.
— Не шути. Пожалуйста, не шути, — попросила она. — Я еще ни разу в жизни не говорила с гобой так серьезно. И никогда в жизни ничего тебе не приказывала, а вот сейчас я приказываю… оставить все, как есть. Не смей безобразничать… Джек, не позволяй ему делать глупости!
— Он меня не слушается, — сказал я.
— Послушается. Должен послушаться.
— Что же мне ему сказать?
— Что хочешь. Скажи, как поступит тогда Джо, да он и сам это знает. Скажи, что я перестану с ним разговаривать. Честное слово, перестану. Он жертвует своим положением из каприза. Скажи ему это.
— Мама, не впутывай Джека, — заметил Руперт, глядя в потолок. — Он не станет тебе помогать.
— Я впутаю в это дело всех, кого можно, — многозначительно объявила она. — Вот увидишь.
Руперт выпрямился.
— Напрасно, — встревожился он. — Это никого не касается, кроме тебя, меня и Фредди.
Но тете Кристине не так-то легко было заткнуть рот.
— А Рандольфа это не касается? — спросила она. — Что скажет он, если твоя доля капитала в фирме достанется Фредди? Да он просто взбесится.
— Он ничего не узнает.
— Я ему скажу.
— Нет, ты этого не сделаешь, — заявил Руперт.
— Нет, сделаю. А ты бы ему не сказал, Джек? — обратилась она ко мне.
— Нет, Рандольфу я бы не говорил, — ответил я.
— Ну да, вы с Рупертом друзья, — вздохнула тетя Кристина. — Но я знаю, как мне поступить. Завтра поеду в Уошберн и все расскажу Рандольфу. Все.
— От этого будет только хуже, — заметил Руперт.
— Что значит хуже? Я не дам тебе делать глупости.
Мы с Рупертом переглянулись. Невозможно предугадать, что выкинет старик; впрочем, пока ни он, ни тетя Кристина не знали о пяти миллионах, подаренных китайцам, дело обстояло еще не так скверно.
Но тетя Кристина вдруг расплакалась.
— Это самый гадкий поступок в твоей жизни, Руперт, — проговорила она сквозь слезы. — Я тебе его никогда не прощу.
Она вышла из комнаты, и Руперт пошел за ней; я слышал, как они продолжают спорить; вернулся он с расстроенным видом, беспомощно пожимая плечами.
Джо ничего не знала о планах Руперта, и когда она вернулась домой, тетя Кристина отозвала меня в сторонку и попросила:
— Джек, пожалуйста, разреши мне дать тебе денег и уговори его уехать с тобой на несколько недель.
— Куда? — задал я глупый вопрос.
— Ах, не все ли равно! — воскликнула она нетерпеливо. — Просто увези его на время, пока мне не удастся расстроить его планы.
— Он сейчас никуда не уедет, тетя Кристина.
— Но ты ведь можешь его уговорить! Скажи, что хочешь купить яхту во Франции или еще где-нибудь и просишь его совета. Он любит яхты О деньгах не беспокойся, даже если тебе придется купить яхту на самом деле.
— Дело не в деньгах. Он просто не захочет уехать.
— Но для чего он все это делает? Какой упрямый. Он всегда был ужасно упрямым.
Я не мог ей объяснить, что творится с Рупертом, и только пробормотал:
— У него свои убеждения, тетя Кристина, и он хочет делать то, что они ему подсказывают. Вот и все. Не думаю, чтобы его можно было переубедить.
— Ах, какие все Ройсы идиоты, — не выдержала тетя Кристина. — Просто полоумные, все, как один!
Глава тридцать седьмаяРуперт пытался ускорить передачу акций: он самолично побывал у банкиров матери и у маклеров, которые занимались его собственными капиталами и акциями, посетил страховые компании и юристов, наблюдавших за выполнением завещания его отца, а также поверенных Фредди. Несколько дней я Руперта почти не видел.
Я поехал в Уошберн, чтобы повидать Кэти и поговорить с ней о Пепи. Я попросил ее уступить мне одно из ежемесячных свиданий, которые дают родным заключенных: хотя тюрьма была мало подходящим для этого местом, я решил сделать Пепи предложение. Кэти стала надо мной подтрунивать, тем не менее она сказала, что мое намерение ее радует.
Но неожиданно я вынужден был снова взять на себя роль представителя Руперта, которая мне уже порядком надоела: Рандольф прислал за мной машину, и меня повезли в Уошберн.
Вид старика меня поразил. Если Фредди последнее время просто спивался, Рандольф страдал от другого: его снедали мрачные мысли. Широкое злобное лицо с массивной челюстью страшно осунулось, он стал похож на старую больную собаку. (Накануне я спросил у Фредди, знает ли Рандольф о предполагаемом слиянии с Бендиго и Наем — ведь это означало, что старику изменили его ближайшие союзники. «Догадывается», — сказал Фредди. «Ну и как он к этому относится?» — «Так, словно ему всадили нож в спину, — весело сообщил Фредди. — Будто его предали и продали».) Да, теперь у старика на лбу было написано, что он жертва предательства.
— Каждым своим шагом, — говорил он мне о Руперте, — этот субъект доставляет семье самые невообразимые неприятности. Совсем как его растяпа-отец. Если бы он хоть немного пошел в Кристину, у него все же была бы капля здравого смысла, а так он сидит у всех в печенках.
