Хотя в карете имелось несколько верхних кафтанов, оказалось совсем нелегко преодолеть затруднение, на которое указал Джозеф. Оба джентльмена стали жаловаться, что зябнут и не могут отдать ни лоскута, - причем остроумец со смехом добавил, что "своя рубашка к телу ближе"; кучер, подстеливший себе два кафтана на козлы, отказался поступиться хоть одним из них, не желая получить его обратно окровавленным; лакей леди попросил извинить его на том же основании, а леди, невзирая на свой ужас перед голым мужчиной, поддержала своего слугу; и более чем вероятно, что бедному Джозефу, упрямо стоявшему на своем скромном решении, так и пришлось бы погибнуть на дороге, если бы почтарь (паренек, высланный впоследствии в колонии за кражу курицы) добровольно не скинул с себя кафтан, свою единственную верхнюю одежду, крепко при этом побожившись (чем навлек на себя упреки пассажиров), что он скорей согласится всю жизнь ездить в одной рубахе, чем бросит человека в таком несчастном положении.
Джозеф надел кафтан, его посадили, и карета тронулась дальше в путь. Он признался, что до смерти озяб, чем доставил остроумцу случай спросить у леди, не может ли она предложить несчастному глоток чего-нибудь согревающего. Леди ответила не без досады, что ее удивляет, как может джентльмен обращаться к ней с таким вопросом; она, конечно, никогда и не пробовала ничего такого.
Законовед стал было расспрашивать Джозефа про обстоятельства ограбления, как вдруг карету остановили разбойники и один из них, наведя пистолет, потребовал у пассажиров их деньги; те с готовностью отдали, а леди со страху протянула еще и небольшой серебряный флакон, так на полпинты, в котором, по заявлению негодяя, приложившего его к губам и хлебнувшего за ее здоровье, оказалась великолепнейшая водка, - каковое недоразумение леди впоследствии объяснила попутчикам ошибкою своей служанки: ей будто бы приказано было наполнить флакон ароматической водой.
Как только молодцы удалились, законовед, у которого, как выяснилось, был запрятан в сиденье кареты ящик с пистолетами, сообщил попутчикам, что если бы дело происходило при дневном свете и если б он мог добраться до своего оружия, то он не допустил, бы ограбления; к этому он присовокупил, что не раз встречался с дорожными грабителями, совершая путешествие верхом, и ни один не посмел напасть на него; и в заключение добавил, что, не опасайся он за даму больше, чем за себя самого, он бы и теперь не расстался так легко со своими деньгами.
Остроумие, по общему наблюдению, любит жить в пустых карманах; и вот старый джентльмен, чей находчивый ум мы уже отметили выше, едва расставшись со своими деньгами, пришел в удивительно игривое настроение. Он отпустил несколько намеков на Адама и Еву и сказал много замечательных вещей о фигах и фиговых листках, - которые, может быть, больше оскорбляли Джозефа, чем кого-либо другого в карете.
Законовед тоже подарил обществу несколько милых шуток, не отклоняясь в них от своей профессии. Если бы, говорил он, Джозеф и леди были одни, то молодой человек мог бы с большим успехом произвести передачу ей своего имущества, ничем в данном случае не обремененного; он, юрист, гарантирует, что истец легко добился бы возмещения убытков и получил бы исполнительный лист, вводящий его во владение, вслед за чем, несомненно, явились бы наследники на ограниченных правах; он сам, со своей стороны, взялся бы тут же в карете составить такую надежную дарственную запись, что всякая опасность преждевременного изъятия со взысканием издержек была бы устранена. Подобный вздор он изливал потоком, пока карета не прибыла на постоялый двор, где кучера встретила только девушка служанка, которая и предложила ему холодного мяса и кружку эля. Джозеф пожелал сойти и попросил, чтобы ему приготовили постель, что девушка охотно взялась исполнить; и, будучи от природы добросердечна и не так щепетильна, как леди в карете, она подкинула в огонь большую охапку хвороста и, снабдив Джозефа кафтаном, принадлежавшим одному из конюхов, предложила ему посидеть и погреться, пока она ему постелит. Кучер же тем временем сходил за врачом, проживавшим почти рядом, через несколько домов; после чего он напомнил своим пассажирам, что они запаздывают, и, дав им попрощаться с Джозефом, поспешил усадить их в карету и увезти.
Девушка вскоре уложила Джозефа и пообещала, что постарается раздобыть ему рубашку; но видя, что он весь в крови, и вообразив, как она потом объяснила, что он, того и гляди, помрет, она пустилась со всех ног торопить врача, который был уже почти одет, так как сразу вскочил, подумав, что опрокинулась карета и пострадал какой-нибудь джентльмен или леди. Когда же служанка сообщила ему в окно, что дело идет о бедном пешеходе, у которого стащили все, что было при нем и на нем, и которого едва не убили, - он ее отругал: зачем-де она тревожит его в такую рань, снова снял с себя одежду и преспокойно улегся и заснул.
Аврора уже начала показывать из-за холмов свои румяные щеки и десять миллионов пернатых певцов, радостным хором распевая оды, в тысячу раз более сладостные, нежели оды нашего лауреата, славили наравне День и Песнь, когда хозяин постоялого двора мистер Тау-Вауз встал ото сна и, узнав от своей служанки об ограблении и о своем несчастном голом постояльце, покачал головой и воскликнул: "Ну и денек!" - и тут же велел девушке принести одну из его собственных рубашек.
Миссис Тау-Вауз только что пробудилась и тщетно простирала руки, чтобы заключить в объятия ушедшего супруга, когда в комнату вошла служанка.
- Кто тут? Бетти, ты?
- Да, сударыня.
- Где хозяин?
- Он во дворе, сударыня; он прислал меня за рубашкой, чтобы дать ее на время бедному голому человеку, которого ограбили и чуть не убили.
- Посмей только тронуть хоть одну, мерзавка! - сказала миссис Тау-Вауз. - С твоего хозяина как раз станется собирать в дом голых бродяг и одевать их в свою одежу! Я этого не потерплю. Тронь хоть одну, и я запущу тебе в голову ночной горшок! Ступай пришли ко мне хозяина.
- Слушаю, сударыня, - ответила Бетти. Как только муж вернулся, супруга начала:
- Какого дьявола вы тут затеваете, мистер Тау-Вауз? Я должна покупать рубашки, чтоб вы их раздавали грязным оборванцам?
- Моя дорогая, - сказал мистер Тау-Вауз, - это несчастный бедняк...
- Да, - сказала она, - я знаю: несчастный бедняк; но на кой нам дьявол несчастные бедняки? Закон и без того заставляет нас кормить их целую ораву. Скоро к нам сюда заявится человек тридцать - сорок несчастных бедняков в красных кафтанах.
- Моя дорогая! - вскричал Тау-Вауз. - Этого человека ограбили, отобрали все, что у него было.
- Так, - сказала она, - где же у него тогда деньги, чтобы заплатить по счету? Почему такой молодчик не идет в кабак? Вот я встану и мигом выставлю его за дверь!
- Моя дорогая, - сказал муж, - простое милосердие не позволяет, чтобы ты так поступила.
- Плевать я хотела на простое милосердие! - сказала жена. - Простое милосердие учит нас заботиться прежде всего о себе и о наших семьях; я и мои родные не дадим тебе разорять нас твоим милосердием, уж будь уверен!
- Ну, хорошо, дорогая моя, - сказал он, - делай, как хочешь, когда встанешь; ты же знаешь, я никогда тебе не перечу.
- Еще бы! - сказала она. - Да вздумай сам черт мне перечить, я ему такого задала бы жару, что он у меня живо сбежал бы со двора!
На эти разговоры у них ушло около получаса, а Бетти тем временем раздобыла рубашку у конюха - одного из своих поклонников - и надела ее на бедного Джозефа. Врач тоже наконец навестил его, обмыл и перевязал ему раны и теперь явился объявить мистеру Тау-Ваузу, что жизнь его постояльца в крайней опасности, так что почти нет надежды на выздоровление.
- Веселенькую заварил ты кашу! - вскричала миссис ТауВауз. - И не расхлебаешь! Нам, чего доброго, придется еще хоронить его на свой счет.
Тау-Вауз (который, при всем своем милосердии, отдал бы свой голос - так же свободно, как отдавал на всех выборах, - за то, чтобы его постояльцем спокойно владел сейчас любой другой дом в королевстве) ответил:
- Моя дорогая, я не виноват: его привезли сюда в почтовой карете; и Бетти уложила его в постель, когда я еще и не проснулся.
- Я вам покажу такую Бетти!.. - сказала жена.
После чего, натянув на себя половину своей одежды, а остальное захватив под мышку, она выбежала вон на поиски злополучной Бетти, между тем как Тау-Вауз и врач пошли проведать беднягу Джозефа и расспросить во всех подробностях о печальном происшествии.
Глава XIII
Что случилось с Джозефом на постоялом дворе во время
его болезни, и любопытный разговор между ним и мистером
Барнабасом, приходским пастором
Рассказав подробно историю ограбления и кратко сообщив о себе, кто он такой и куда держит путь, Джозеф спросил врача, считает ли тот его положение сколько-нибудь опасным; на что врач со всей откровенностью ответил, что действительно боится за него, потому что "пульс у него очень возбужденный и лихорадочный, и если эта лихорадка окажется не только симптоматической, то спасти его будет невозможно". Джозеф испустил глубокий вздох и воскликнул:
