БАРТОДИЙ. Я не нашел.
ОКТАВИЯ. Чайник поставил?
БАРТОДИЙ. Поставил.
ОКТАВИЯ. Тогда принеси настойку.
БАРТОДИЙ. Куда она пошла?
ОКТАВИЯ. Сейчас вернется. Ну, ты и отличился.
БАРТОДИЙ. Когда?
ОКТАВИЯ. Тогда.
БАРТОДИЙ. А что я такого сделал?
ОКТАВИЯ. Я как раз это и имею в виду. Ну, ладно, иди за настойкой, принеси ту, что на рябине. Только поторопись.
Бартодий выходит.
Октавия хлопочет возле стола. Входит Анабелла.
АНАБЕЛЛА. А где Бартодий?
ОКТАВИЯ. Пошел за настойкой. Я не хочу вмешиваться, понимаю, что ты приехала к нему с каким-то делом. Но если бы я могла чем-нибудь помочь... Я его лучше знаю.
АНАБЕЛЛА. Это насчет квартиры.
ОКТАВИЯ. Квартиры? Для кого?
АНАБЕЛЛА. Для Анатоля.
ОКТАВИЯ. Как же так, разве у вас нет квартиры? А Бартодий говорил...
АНАБЕЛЛА. Ту квартиру мы потеряли. Живем теперь в маленькой.
ОКТАВИЯ. И что, слишком мала?
АНАБЕЛЛА. Дело не в этом, главное - нет лифта. Мне хотелось бы вывозить его в парк, на воздух, хоть изредка. А по лестнице мне с креслом не справиться.
ОКТАВИЯ. Ну, как же без лифта. Но Бартодий-то что...
АНАБЕЛЛА. Мне говорили, у него есть связи, может, сумеет помочь.
ОКТАВИЯ. Бартодий?
АНАБЕЛЛА. Может, согласится похлопотать, поговорить с кем нужно.
ОКТАВИЯ. Поздно, моя милая, теперь он уже ничего не может.
АНАБЕЛЛА. И всех знакомых растерял?
ОКТАВИЯ. Теперь не те времена. Он давно в отставке.
АНАБЕЛЛА. А я думала...
ОКТАВИЯ. Все переменилось. Когда-то были у него возможности, это правда. Но не теперь.
АНАБЕЛЛА. Дай подумать. А пока - садись к столу.
Анабелла садится за стол.
А ведь он мне ни слова не сказал, этот мой Бартодий, о болезни Анатоля.
АНАБЕЛЛА. А как он мог знать, он же сразу уехал.
ОКТАВИЯ. Сразу?
АНАБЕЛЛА. Ну, сразу после того утра.
ОКТАВИЯ. Так он, значит, даже не соизволил поехать в больницу?
АНАБЕЛЛА. Там такая суматоха была.
ОКТАВИЯ. И ни о чем не позаботился?
АНАБЕЛЛА. Он на поезд спешил, времени оставалось очень мало.
ОКТАВИЯ. Ну, конечно, он же постоянно занят. Ни минуты времени нет.
АНАБЕЛЛА. Приехала "скорая", его положили на носилки, он без сознания был. Я думала - он перепил.
ОКТАВИЯ. Они пили?
АНАБЕЛЛА. Совсем немного.
ОКТАВИЯ. И потом не позвонил, не справился?
АНАБЕЛЛА. Кто?
ОКТАВИЯ. Ну, он, мой Бартодий?
АНАБЕЛЛА. Возможно, он и звонил, только меня редко можно было застать дома, я же все постоянно возле Анатоля. У него оказалось кровоизлияние в мозг и...
ОКТАВИЯ. Да уж, он впечатлительный.
АНАБЕЛЛА. ...Ему хотели что-то другое оперировать. В "скорой" часто ошибаются...
ОКТАВИЯ. Значит, сбежал.
АНАБЕЛЛА. ...Но в больнице его тщательно обследовали. Он и до того немного болел, но ничего такого особенного и вообще чувствовал себя нормально. Столько было энергии... Никогда бы не подумала, что такое случится.
ОКТАВИЯ. У него же нервы слабые, у этого нашего Бартодия. Уж я с ним побеседую. А с квартирой что-нибудь придумаем, дальше так не может продолжаться.
АНАБЕЛЛА. Думаешь, получится?
ОКТАВИЯ. Непременно получится.
АНАБЕЛЛА. Но ты сказала, что у него никаких связей не осталось.
ОКТАВИЯ. Об этом не беспокойся.
АНАБЕЛЛА. Как же он тогда сможет что-то сделать?
ОКТАВИЯ. Я это устрою.
АНАБЕЛЛА. А ты разве можешь...
ОКТАВИЯ. Это уж мое дело, не волнуйся.
Сцена 2 - Октавия, Бартодий.
Сцена выглядит так же, как в первом акте (сцена 2). Октавия и Бартодий сидят на достаточном расстоянии друг от друга, возле каждого - настольная лампа. Октавия читает иллюстрированный журнал.
БАРТОДИЙ. Кролики.
Пауза.
Буду разводить кроликов.
ОКТАВИЯ (не переставая читать). Нет.
БАРТОДИЙ. Что?
ОКТАВИЯ. Я говорю - нет.
БАРТОДИЙ. Что нет?
ОКТАВИЯ. Не будешь разводить никаких кроликов.
БАРТОДИЙ. Как это - не буду?
ОКТАВИЯ (откладывает журнал). А так, не будешь. Не будешь разводить никаких кроликов. Повторяю: никаких.
БАРТОДИЙ. Это почему же?
ОКТАВИЯ. Потому что ты должен позаботиться о человеке.
БАРТОДИЙ. Да ты что, ты понимаешь, что говоришь? Ты знаешь, какую берешь на себя ответственность? Я должен пренебречь моим проектом изучения взаимосвязей между жизнью коллектива и политикой в стадии выхода первого из первобытного состояния и возникновения зачатков последней? Если не займусь проблемой я, этого не сделает никто. Теперь подобными проблемами уже не занимаются.
ОКТАВИЯ. Сказать тебе, чем не занимаются? Не бросают больного товарища.
БАРТОДИЙ. Ах, ты об этом.
ОКТАВИЯ. Не только.
БАРТОДИЙ. Нелегкая тема.
ОКТАВИЯ. Ты бы предпочел о кроликах?
БАРТОДИЙ. Нет, нет, отчего же - тут даже есть определенная связь.
ОКТАВИЯ. Вот именно!
БАРТОДИЙ. Хоть ты, возможно, никакой связи и не видишь.
ОКТАВИЯ. Теперь тебе не отвертеться.
БАРТОДИЙ. А я и не намерен. Я уже давно сделал все возможное, чтобы отвертеться, но, увы, тщетно! Потерял надежду.
ОКТАВИЯ. Теперь уже не удастся. Беспомощный человек...
БАРТОДИЙ. Именно об этом я и говорю.
ОКТАВИЯ. Больной, парализованный, ни двигаться не может, ни говорить, его увозят в больницу, а ты...
БАРТОДИЙ. А что - я?
ОКТАВИЯ. А ты что для него сделал?
БАРТОДИЙ. Ничего.
ОКТАВИЯ. Ничего!
БАРТОДИЙ. Я и говорю: ничего. Соглашаюсь с тобой. Абсолютно ничего.
Пауза.
ОКТАВИЯ. Ты не можешь мне сказать, почему?
БАРТОДИЙ. Потому что я тоже болен.
ОКТАВИЯ. А-а, я и не знала.
БАРТОДИЙ. Конечно, не знала.
ОКТАВИЯ. И что же у тебя болит, пальчик или головка?
БАРТОДИЙ. Я болен точно так, как и он.
ОКТАВИЯ. И ты посмеешь сказать это еще раз?
БАРТОДИЙ. К чему. Я и сам себе постоянно говорю об этом, но без всякого результата. Факты без следствия. Non sequitur[5].
ОКТАВИЯ. Скажи, будь добр, откуда в тебе такое бесстыдство?
БАРТОДИЙ. О чем ты?
ОКТАВИЯ. Как ты смеешь себя сравнивать с ним. Его состояние с твоим.
БАРТОДИЙ. Какое уж тут сравнение. Здесь полная идентичность.
ОКТАВИЯ. Да побойся Бога!
БАРТОДИЙ. Сомневаюсь, что он существует.
ОКТАВИЯ. Потому-то и осмеливаешься так грешить. Или от безделья. Если бы заботился о ком-нибудь...
БАРТОДИЙ. Я забочусь.
ОКТАВИЯ. О чем?
БАРТОДИЙ. О внутренней жизни.
ОКТАВИЯ. Вот как!
БАРТОДИЙ. ...Которая требует от меня огромных усилий, но они, к сожалению, безрезультатны.
Пауза.
ОКТАВИЯ. Вот как, все-таки безрезультатны.
БАРТОДИЙ. Я, правда, ожидал чего-то иного. Однако ожидание результатов также никаких результатов не принесло.
ОКТАВИЯ. Ну, ясно, все эти годы я прожила с мумией.
БАРТОДИЙ. Ты это обо мне?
ОКТАВИЯ. О тебе, мумия ты египетская.
БАРТОДИЙ. Что-то новое.
ОКТАВИЯ. Да ничего нового. Просто сейчас я говорю то, что думаю. Долго я молчала, все надеялась, что сам поймешь, наконец. Добивалась этого. Терпеливо ждала, все сносила, а сама ждала, когда же, наконец, заговорит он со мной по-людски. Вот и заговорил: о внутренней жизни.
БАРТОДИЙ. Разве я сказал что-то неуместное?
ОКТАВИЯ. Да нет, у меня не было иллюзий. Мне с самого начала было ясно, каков он. Но я думала - он живой, просто сейчас спит, что-то усыпило его. Думала, что возле меня все же проснется, оживет возле меня и вновь станет человеком. Только этого я добивалась от чистого сердца, с самыми добрыми намерениями. Ведь я же любила его, хоть и пошла за него без всяких там фантазий, глупой романтики. Прекрасно знала, кого беру, и шла на это. Потому что думала: он человек.
БАРТОДИЙ. Так это, значит, обо мне.
ОКТАВИЯ. Столько лет рядом, а в сущности - поврозь. Я думала, что мое чувство, мои усилия хоть как-то его растревожат, что-то в нем откроется, что он, наконец, заметит меня. Долго, долго ждала.
БАРТОДИЙ. Плохи мои дела.
ОКТАВИЯ. Но разве он в состоянии заметить человека? Тот, кто сам - не человек, не видит другого человека.
БАРТОДИЙ. Что я, неживой?
ОКТАВИЯ. А разве ты живешь?
БАРТОДИЙ. Но я же человек.
ОКТАВИЯ. Пока что я не вижу тому доказательств.
БАРТОДИЙ. А если не видишь, как можешь утверждать.
ОКТАВИЯ. Вот именно, как. Будь они, я бы их увидела.
БАРТОДИЙ. Да что ты, собственно, про меня знаешь.
ОКТАВИЯ. Наверное, все уже знаю.
БАРТОДИЙ. Нет, ничего ты не знаешь. Тебе кажется, что имеешь обо мне какое-то представление. А разве тебе известно, каковы мои мысли, о чем я думаю, когда надеваю шлепанцы и пью чай? Домик с садиком, такой миленький, да? Домашний уют, размеренная жизнь и дружелюбные соседи. Добрый день добрый день. Все на своих местах, аккуратно разложено. Варенье на полках, огурчики в баночках, а я в ящичке. Пол сверкает, особенно по праздникам, прогулка в лесок, это полезно для здоровья, после обеда вздремнуть, утром газетка и вечера у лампы. И полный порядочек, так ведь? А что здесь, здесь, внутри!
ОКТАВИЯ. А мне все это нравится - кухня, кастрюли и твои носки, просто наслаждение! И еще торчать в этой глухой дыре, разве я этого хотела? Но ты привез меня сюда, вот я и торчу. И только смотрю, как проходят лучшие годы. Ты хотел покоя, я дала тебе покой. Все сделала так, как хотелось тебе, а может, и больше. Ни словечка не сказала. Все для тебя - а мне что осталось? Внутренняя жизнь?
