- Друг мой, да смилуется над тобой Аллах, я торгую не ядами, а лекарственными растениями.
- Лекарственными растениями или же талисманами и заклинаниями? Неверный! Нечестивец!
- Я не занимаюсь чародейством; оставь меня, да смилуется над тобой Господь! Я - чужестранец, перс, я не из этих краев.
- Сегодня же вечером ты, перс-чужестранец, погостишь в тюрьме, а завтра предстанешь перед великим справедливым судьей, а послезавтра, если позволит Аллах, тебя зароют в землю!
- Клянусь Богом, я невиновен.
- Именем какого Бога, клянешься ты, неверный?
- О люди, я невиновен.
- Неверный! Перс!
- О люди, я невиновен.
Я кричу во все горло, целуя ему руки и ноги и дрожа от страха. Все напрасно. Я провожу ночь в тюрьме в кромешной тьме, сырость и холод пробирают меня до самых костей. Вокруг меня слышится чей-то храп, шорох передвигаемых предметов, кашель, хрип умирающих. Наутро перед судьей этот воин свидетельствует, что видел, как я убивал другого воина, и что руки мои были в крови. Судья приговаривает меня к смертной казни, и палач рубит мне голову перед дворцом Омейядов. Я умираю, но до бесконечности, поскольку в этом странном мире никто не заканчивает свою жизнь: все бесконечно возрождаются и вновь живут.
И вот уже я в " Монастыре Фиников ", в Синайской пустыне. Я - епископ Жан, добропорядочный святой отец, сердце которого преисполнено любви. Моя жизнь посвящена молитве и поклонению, пищей мне служат сухие финики и ячмень, дни мои проходят в созерцании и размышлении, со всех концов земли ко мне приходят люди за благословением. Жизнь, исполненная прощения. Нет... Нет, мне это не снилось. Когда палач рубил мне голову перед воротами дворца Омейядов, то, что я ощущал, не было кошмаром; я жил и умирал; моя жизнь была реальной, и мои страдания тоже.
В те мгновения, когда я вдруг вспоминал о себе, что я доктор Дауд, это было таким бледным образом, что казалось мне сном. Какое видение! Десятки раз я обнаруживал себя в стольких местах под десятками имен. Каждый раз я приходил в этот мир другим человеком, как действительно новый человек. Время во всей его полноте принадлежало мне, я проживал его день за днем; у каждого из этих дней была своя свежесть, своя нежность и своя горечь, словно он был первым и последним днем жизни.
Однажды вечером на базаре в Кордове я встретил прекрасную зеленоглазую Матильду. Она несла корзину с инжиром. Теплой апрельской ночью под луной мы побрели вместе, обняв друг друга за талию. Легкий ветерок уносил наш шепот. Как сладок поцелуй украдкой! Как нежна ласка дрожащих пальцев сплетающихся рук. И это оцепенение, это головокружение. И длинные косы. Этот аромат. Этот нежный шепот.
Что может сделать сабля, вонзенная в сердце того, кто познал любовь? Ничего. Он встретил ее и полюбил, а значить он полно прожил жизнь; смерть ничего у него не отнимет. Мы расходуем вечное достояние, которое никогда не иссякнет. Наша жизнь длится миллионы лет. Наш возраст равен возрасту звезд. Мы ничего не теряем; нет никакого смысла торопиться, стенать, сожалеть. Жизнь длинна, она вечна, и возможности - безграничны.
Ребенком я мечтал командовать армиями, которые я поведу на страны и города. Сердце мое колотилось от радости, когда я читал истории о Чингис-хане, Ганнибале и Александре Македонском. Мои стремления и надежды заставляли меня так страдать! Но если бы я открыл книгу моей жизни! Если бы я мог вернуться назад, чтобы увидеть все, что я видел сейчас! Крепостные стены осажденной Акры... пыль от битвы за Форт... блеск холодного оружия... И я, Ибн Хоза, отбиваюсь от противника, прислонясь спиной к крепостной стене, мое тело пронзенное кинжалами. И ворота Форта, уступившие катапультам, и наша победоносная армия, распространяющаяся внутри крепости как воды потопа. Я могу почти на ощупь узнать место каждой раны на моей груди, плечах, ногах. И боль как огонь пронзает мое тело под звуки барабанов, труб и рукоплесканий.
Как же заполнен этот мир! Я размышлял, погруженный в медитацию, когда вдруг мне показалось, что это зрелище стало отдаляться и тонуть в густом тумане. Это было похоже на занавес, опускавшийся над этим зрелишем и постепенно скрывавшем его.
Понемногу и я начал различать новые подробности: это была лаборатория Дамиана; вот и кресло, на котором я сидел, катодные трубки, аппарат для лучей с рычагами и счетчиками. Механизм остановился сам по себе. Все было отрегулировано автоматически на ограниченное время работы. Я посмотрел на часы: с тех пор, как я устроился в кресле, прошло полчаса. Таким образом, за эти полчаса я прожил сотни лет. Тридцать минут для всех этих событий, которые могли бы заполнить бессчетное количество томов. Я побывал, таким образом, в другом мире, который имел свой собственный отсчет времени и свои собственные нормы, мир, в котором одна минута содержала события многих лет. Какое великолепное открытие!
Мы являемся пленниками несчастных пустых минут, которые мы могли бы прожить как полноценные и богатые годы, если бы мы сумели освободиться, чтобы парить в воздухе этого иного мира. Как мы можем осуществить это? Как мы можем оставаться вечно в этом другом мире? Именно этот вопрос, судя по всему, и занимал Дамиана, именно на него он пытался ответить, погрузившись в эти химические исследования в надежде открыть секрет этого странного инструмента, называемого мозгом.. " Архивы, журнал", как говорил Дамиан. "Журнал или полные протоколы всего того, что произошло на земле с момента ее создания, оказывается записанным в клетки и нервы.
Как воскресить этот так хорошо заполненный журнал, подобно тому, как мы вспоминаем о каждой секунде наших ежедневных воспоминаний? Именно это чудо пытался сотворить Дамиан, используя свой удивительный эликсир.
10
Передо мной стояла трудная задача: узнать состав эликсира. Сначала я решил его подробно и методично проанализировать. Но этому препятствовало количество вещества, имевшееся у меня: всего двадцать кубических сантиметров. Что означало, что для опытов я могу довольствоваться всего лишь несколькими каплями. Кроме того, во мне жило и другое желание, неукротимое непреодолимое желание употребить это количество эликсира для того, чтобы прожить волшебную жизнь, которую он мне сулил, и вновь погрузиться в сладостный туман прошлого. Каждая капля несла в себе соблазнительную гарантию беспредельной, богатой событиями жизни.
Это желание превратилось в неутолимую страсть, которая поглощала меня целиком, преследовала меня и несомненно была гораздо сильнее, чем потребность в наркотике у заядлого наркомана. Какая-то сила невольно отводила мою руку, когда я протягивал ее к склянке с голубой жидкостью; в этот момент я ощущал, что она была слишком драгоценной и слишком священной для того, чтобы растрачивать ее под любым предлогом, даже если и для того, чтобы открыть истину. Существовала ли более дорогая истина, чем сама жизнь? Эта ценнейшая жидкость давала жизнь тому, кто использовал ее, и какую жизнь! сотни лет удовлетворения.
Из-за этого непреодолимого соблазна я стал совершенно безвольным человеком, от меня не осталось ничего кроме двух умоляющих, покорных и потерянных рук, протянутых к этой капле, предмету моих желаний. Этот унизительный зов проник в мою кровь, дошел до самого мозга костей, и породил в моей душе постоянную тревогу. Что будет, если жидкость закончится? Меня охватывало бешенство в тысячу раз более сильное, чем желание самки, сотрясающее тело быка. Удары кнута неистово обрушивались на меня.
Я вспомнил о Дамиане, бродящем по кладбищам, точно летучая мышь-вампир, в поисках этих проклятых капель. Какое безумие! Я понял тайну его сумасшедшего взгляда, когда он стоял перед мной, последний раз, неподвижно уставившись на склянку с этой жидкостью, которую я держал в руке. Глаза его буквально вылезли из орбит.
Нет, я никак не мог побороть в себе эту опустошающую страсть. Я, точно автомат, направился к склянке, наполнил шприц и вколол его себе в вену, дрожа от опьянения. Спустя десять минут я устроился перед аппаратом, я нажимал на кнопки, чтобы вновь погрузиться в сладостное бессознание. На этот раз настоящие кнуты полосовали мою голую спину, когда я с десятками других рабов вращал давильный камень маслодавильни. Когда, как и почему меня привели на это место? И в каком веке это происходило? Кто был этот хозяин, одетый в расшитые золотом одежды, который, ходя промеж нами лупил меня по спине с криком: "Работай, собака!".
Господи! Вот я больше не человек. Я бык с завязанными глазами; я реву как бык, хожу на четырех лапах, у меня есть копыта, я ем сено; у меня толстая шкура, все мои ощущения притуплены; для меня почти нет разницы между ударами кнута и ударами палкой. Мои заботы ограничены: есть, пить и обеспечивать продолжение рода, каким бы он ни был. В моей памяти ничего не задерживается, я не помню, как выглядят мои отпрыски, я не радуюсь и не печалюсь; и когда я голоден, максимум, что я могу сделать, - это наесться досыта. Наевшись вволю, я сплю и всегда глубоко. Никто из вас не спал сном быка. Если бы вы однажды испытали это, то вам захотелось бы стать похожими на меня. Это уникальная в своем роде вещь, этот сон, в котором словно превращаешься в каменную глыбу. Наши сердца дрожат при мысли о быке, которого режут, но это не так больно, как себе представляют: зубная боль порой мучит куда больше.
