папа? Вы понимаете, о чем речь?
Папа (раздражаясь). Э-э…
Шарлотта. Слушай, пусть уходит. Он действует мне на нервы.
Дорис. Пусть поразмыслит, куда мог деться Джерри, может, что и придумает. Раз он и так все время шевелит мозгами.
Папа. Ну, всего вам хорошего. Схожу-ка я в библиотеку. (Уходит.)
Дорис. Послушай, Шарлотта. Я хотела поговорить с тобой о Джозефе. Заодно отвлечь тебя от тяжелых мыслей.
Шарлотта. Да-да.
Дорис. Что-то я устала от него. Пожалуй, мне самой пора сходить к психоаналитику.
Шарлотта. Почему ты в таком случае не бросаешь его? Теперь ты знаешь, как это делается.
Дорис. Раз у тебя у самой не сложилась семейная жизнь, что ты еще можешь мне посоветовать?
Шарлотта. Ты его любишь?
Дорис. Нет, не особенно.
Шарлотта. Тогда брось его.
Дорис. Можно, если бы не одно обстоятельство. Все не так просто.
Шарлотта. Почему?
Дорис. Потому что мы уже три дня женаты.
Шарлотта (пораженная). Вот это да!
Дорис. Срок, конечно, невелик, но в браке каждый день дорог.
Шарлотта. Тогда его нельзя бросать.
Дорис. Думаю, почти невозможно.
Шарлотта. Это что же, тайный брак?
Дорис. Да, без свидетелей – только я, Джозеф и еще парень, который все устроил. Но я пока живу дома. Видишь ли, Джо крутил голову одной девице, взвешивал ее шансы и мои, и девица взбунтовалась, отказалась ждать. Стала нервничать. Объявила голодовку.
Шарлотта. И тогда ты вышла за него. А теперь он тебе надоел.
Дорис. Это не совсем так. Просто мне немного не по себе. Нельзя бросить мужа, не возбудив уйму толков и пересудов. Хорошо еще, если он выпивает или… Не всем удается так легко отделаться от мужа, как тебе.
Шарлотта. Мне хватало его одного.
Дорис. Это тебе, потому что ты так устроена. А вот представь себе: вдруг входит Рудольф Валентино, или принц Уэльский, или, скажем, Джон Д. Рокфеллер и говорит: «Дорис, я молился на вашу фотографию, присланную в киножурнал на конкурс „Слава и богатство“. Совершенно непонятно, как ее могли проглядеть, потерять, утаить. Выходите за меня замуж». Что б ты на это сказала, Шарлотта?
Шарлотта. Я бы сказала: «Нет. Верните мне Джерри».
Дорис. Чтобы из-за какого-то мужа упускать свое счастье?! Да ни за что на свете. Я бы сказала своему Джо: «Сбегай в лавку за арахисом и возвращайся лет через двадцать». Только так! Подвернись мне Дуглас Фэрбенкс, я бы постаралась мирно избавиться от Джозефа, а нет – подсыпала бы ему в стакан толченого стекла. И ни минуты бы не раздумывала.
Шарлотта (потрясенно). Дорис!
Дорис. Я Джозефу прямо об этом сказала. Брачные узы – это для людей ограниченных, а я оставляю за собой право бросить благоверного, когда мне это понадобится.
Шарлотта. С Джерри у тебя не было бы таких мыслей.
Дорис. А ты не допускаешь, что именно такие мысли пришли в голову твоему Джерри?
Обиженная Шарлотта порывается уйти.
Не хочу тебя расстраивать, Шарлотта, но если он… если окажется, что он в мор… ну, в том месте… то я знаю, где можно сшить потрясающее траурное…
Шарлотта плачет.
Что такое? Что случилось? Я думала, ты обрадуешься, что выйдет недорого. Тебе сейчас придется на всем экономить, не забывай об этом.
Шарлотта убегает из комнаты.
Да что с ней такое?
Фиш (за сценой). Дорис!
Дорис (подходит к окну). Как ты узнал, что я здесь?
Фиш (за сценой). У тебя дома сказали. Можно войти?
Дорис. Можно, только не ори. Имей хоть каплю уважения к чужому горю.
Входит Фиш.
Фиш. Дорис, мне так стыдно за вчерашнее…
Дорис. Ах, Джозеф, есть у тебя хоть капля такта? Мы так замечательно сидели, было такое упоение, а ты завел разговор о бальзамировании! Нашел о чем говорить в сумерках.
Фиш. Прости… Муж твоей сестры нашелся?
Дорис. Нет еще.
Фиш. Он ушел надолго или навсегда?
Дорис. Откуда мы знаем? Сейчас прочесываем притоны. Слушай, в твоей семье ни у кого не было афазии?
Фиш. А что это?
Дорис. Это когда уходят из дома, влюбляются в девиц и не ведают, что творят.
Фиш. Кажется, у дяди это было.
Дорис. Вроде как мешком прибитый?
Фиш. Вот-вот. Он всегда казался таким, когда рядом были женщины.
Дорис (задумчиво). Интересно, наследственность – это только от отца или бывает от дяди тоже? (Незаметно вынимает изо рта резинку.) Ты что жуешь, Джо?
Фиш. Да что-то в рот попало.
Дорис. Это резинка! По-моему, я просила тебя не жевать. Приличные люди не жуют резинку. У тебя нет ни малейшего представления о том, что можно и чего нельзя. Вот, скажем, я подхожу на приеме к леди Астор, или миссис Вандербильт, или еще к кому (кладет в рот резинку – для наглядности) и говорю: «Здравствуйте, миссис Вандербильт!» (С энтузиазмом жует.) Как, по-твоему, она к этому отнесется? Думаешь, она это стерпит? Ни в коем случае.
Фиш. Ну, если все дело в миссис Вандербильт, то я сто раз успею отвыкнуть.
Снаружи доносится звучный свист – приятная рулада в тональности до мажор.
Что это?
Дорис. Я с тобой не разговариваю.
Фиш. Здóрово. Птица какая-нибудь.
Свист повторяется, теперь он ближе.
Опять!
Дорис. Всего-навсего почтальон.
Фиш. Никогда не слышал, чтобы почтальоны так свистели.
Дорис. Наверное, новый на этом участке. Жаль. Старый отдавал мне почту хоть за пять кварталов от дома.
Снова свист, теперь уже за дверью.
Надо его впустить.
Подходит к двери, открывает ее. Фигура почтальона четко рисуется на фоне утреннего неба. Это Джерри Фрост.
Однако ни Дорис, ни Джозеф Фиш не узнают его, и это понятно: Джерри до неузнаваемости переменился. Нет и следа былой расхлябанности: в серой форменной куртке он выглядит подтянуто, молодцевато. Голова закинута, плечи расправлены. Его голос звучит уверенно, отчасти снисходительно к слабостям человеческого рода.
Джерри. Доброе утро. От почты не откажетесь?
Дорис (сбитая с толку). Да-да, конечно.
Джерри. Прекрасное утро. Скорее выбирайтесь на улицу.
Фиш (безучастно). Хм.
Джерри. Это дом номер двадцать один двадцать семь? Тогда у меня для вас много симпатичной почты.
Дорис (с возрастающим интересом). Что значит «много симпатичной почты»?
Джерри. Значит, разнообразной. (Роется в сумке.) У меня восемь писем для вас.
Дорис. Вы что, наш новый почтальон?
Джерри. Да, новый, но уже хороший. (Вручает ей пачку писем.) Я здесь лучше всех.
Фиш. Откуда вы знаете? Вам начальство
