- Вы самая последняя шлюха! - кинулась в атаку тетя Мэгги.
- Я последняя, а ты какая - первая? - орала хозяйка.
- Не смейте оскорблять мою сестру! - оборвала ее мать.
- Ах вы черномазые выродки, забирайте свое поганое тряпье и выметайтесь! - приказала хозяйка.
В тот же вечер мы сложили свои вещи и переехали на другую квартиру, она была на той же улице, через несколько домов. Я так толком и не понял, что же продает наша хозяйка. Мальчишки мне потом объяснили, как это называется, но туман все равно не рассеялся. Любопытство продолжало разбирать меня, хоть я и знал, что люди считают это страшным грехом. Ладно, думал я, придет время, и я тоже все узнаю.
В нашем доме завелась какая-то тайна, я почуял ее, когда дело зашло уже довольно далеко. Каждый вечер, засыпая, я слышал, как в окно тети Мэгги легонько стучат, со скрипом отворяется дверь, раздается шепот, потом все смолкает. Однажды я вылез из постели, подкрался к двери гостиной и осторожно заглянул. На диване сидел хорошо одетый мужчина и тихо разговаривал с тетей Мэгги. Интересно, почему мне нельзя выйти к этому человеку? Я вернулся на цыпочках к себе в постель, но потом меня снова разбудили голоса - у двери приглушенно прощались. Утром я спросил мать, кто у нас вчера был, но она сказала, что никого не было.
- Как не было, а я слышал мужской голос!
- Не болтай чепуху, - возразила мать. - Ты спал.
- И еще я видел мужчину. Он сидел в гостиной.
- Во сне ты все это видел, - сказала мать.
Тайна ночных визитов приоткрылась мне однажды воскресным утром, когда тетя Мэгги позвала меня с братишкой к себе в комнату и познакомила с нашим новым "дядей", профессором Мэттьюсом. Он был в пенсне, белоснежный крахмальный воротничок подпирал шею, губы тонкие, глаза глядели не мигая. Человек этот показался мне чужим и холодным, я не захотел подойти к нему, когда он меня позвал. Он почувствовал мое недоверие и, чтобы смягчить меня, дал десять центов, потом опустился на колени и стал молиться за нас, "несчастных сироток", - так он нас назвал. Когда он кончил молиться, тетя Мэгги сказала, что скоро они с профессором Мэттьюсом уедут на Север. Я огорчился: ведь я любил тетю Мэгги как мать.
Больше я своего нового "дяди" не встречал, хотя каждое утро находил следы его пребывания в доме. Мы с братишкой были озадачены и без конца гадали, чем же занимается наш новый "дядя". Почему он всегда приходит к нам ночью? Почему говорит так тихо, чуть не шепотом? И где он берет деньги, чтобы покупать такие белоснежные воротнички и такие красивые синие костюмы? В довершение всего мать в один прекрасный день позвала нас к себе и строго-настрого запретила рассказывать кому-нибудь, что "дядя" у нас бывает, потому что "дядю" разыскивают.
- Кто разыскивает? - спросил я.
- Белые, - сказала мать.
В мое тело иголкой вошел страх. Откуда-то из неведомого на нас снова надвигалась белая угроза.
- Зачем он им нужен? - спросил я.
- Тебя это не касается.
- Что он сделал?
- Держи-ка ты лучше язык за зубами, а то белые и до тебя доберутся, пригрозила мне мать.
Видя, какое недоумение и страх вызывает у нас наш новый "дядя", мать сказала тете Мэгги - так мне, во всяком случае, показалось, - чтобы он купил наше доверие подарками, вот мы и будем молчать. Теперь каждое утро было похоже на рождество, проснувшись, мы мчались в кухню глядеть, что оставил нам на столе "дядя". Однажды он принес мне пуделя, щенка, я назвал его Бетси и уже не расставался с ним.
Как ни странно, "дядя" теперь приходил к нам днем, но все шторы в это время задергивались, и выходить на улицу, пока он у нас сидел, нам не разрешали. Я тысячу раз пытался выспросить у матери хоть что-нибудь о молчаливом ученом "дяде", но она неизменно отвечала:
- Не твоего это ума дело. Не приставай ко мне, беги играй.
Однажды ночью меня разбудил плач. Я встал, подошел на цыпочках к гостиной и заглянул в щелку. На полу возле окна сидел "дядя" и, приподняв угол шторы, всматривался в темноту. Мать торопливо укладывала маленький чемодан, склонившись над ним. Меня охватил страх. Неужели мать уезжает? Почему плачет тетя Мэгги? Неужели нас сейчас схватят белые?
- Скорей, скорей, - говорил "дядя", - а то не успеем.
- Господи, Мэгги, зачем ты едешь? - сказала мать. - Подумай хорошенько.
- Не лезь не в свое дело, - оборвал ее "дядя", по-прежнему всматриваясь в темноту за окном.
- Да что ты сделал-то? - спросила тетя Мэгги.
- Потом расскажу, - отмахнулся "дядя". - Надо скорей ноги уносить, они вот-вот нагрянут.
- Нет, ты сделал что-то ужасное, - прошептала тетя Мэгги, - иначе тебе не пришлось бы вот так убегать.
- Дом загорелся, - сказал "дядя". - Когда они увидят огонь, сразу поймут, чьих это рук дело.
- Это вы подожгли дом? - спросила мать.
- А что оставалось делать? - сердито буркнул "дядя". - Деньги я взял. Ее стукнул по голове, она потеряла сознание. Если бы ее нашли, она бы все рассказала, и мне крышка. Вот я и поджег.
- Да ведь она сгорит! - шепотом крикнула тетя Мэгги и зарыдала, закрыв лицо руками.
- Ничего не поделаешь, - сказал "дядя". - Выхода-то не было. Оставь я ее там, ее бы наверняка кто-нибудь нашел и сразу понял: стукнули. А так она сгорит, и все будет шито-крыто.
Меня переполнял страх. Да что же все-таки происходит? Неужели белые хотят схватить нас всех? Неужели мать решила бросить меня?
- Мама! - крикнул я и вбежал в комнату.
"Дядя" вскочил, в руке у него был револьвер, он навел его на меня. Я тупо глядел на револьвер, понимая, что вот сейчас я могу умереть.
- Ричард!.. - отчаянно прошептала мать.
- Ты уезжаешь?.. - заревел я.
Мать кинулась ко мне и ладонью зажала рот.
- Молчи, хочешь, чтоб нас убили? - прошипела она, тряся меня за плечи.
Я затих.
- А теперь иди спать, - приказала она.
- Но ведь ты уезжаешь, - сказал я.
- Никуда я не уезжаю.
- Нет, уезжаешь. Вон же чемодан! - И я опять заплакал.
- Сейчас же замолчи, - прошептала мать и в гневе так больно сжала мне руки, что я даже плакать перестал. - Все, марш в постель.
Она отвела меня в спальню, я лег и стал слушать шепот, шаги, скрип дверей в темноте, плач тети Мэгги. Наконец, раздался стук копыт, к дому подъехала коляска, и сейчас же по полу поволокли чемодан. Беззвучно плача, в комнату вошла тетя Мэгги, поцеловала меня, прошептала: "До свидания, Ричард". Потом поцеловала братишку, но он даже не проснулся. И вот ее нет.
Утром мать позвала меня в кухню и принялась внушать, чтобы я ни одной живой душе не проболтался о том, что видел и слышал: если белые когда-нибудь догадаются, что я знаю, они меня убьют.
- А что я такое знаю? - не удержавшись, спросил я.
- Неважно, - сказала она. - Все, что ты видел ночью, ты должен забыть.
- Но что же все-таки "дядя" сделал?
- Этого я тебе сказать не могу.
- Он кого-то убил? - робко предположил я.
- Если ты скажешь это при ком-нибудь, убьют тебя, - сказала мать.
Довод подействовал: теперь из меня до самой смерти никто и слова не вытянет. Через несколько дней к нам пришел какой-то высокий белый с блестящей звездой на груди и с револьвером на боку. Он долго разговаривал с матерью, но она в ответ твердила лишь одно:
- Да о чем вы говорите? Ничего не понимаю. Если хотите, можете обыскать дом.
Белый пристально посмотрел на нас с братишкой, но не сказал нам ни слова. Долго меня мучила загадка, что же все-таки такое сделал "дядя", но узнать это мне было не суждено - ни тогда, ни потом.
Уехала тетя Мэгги, мать одна зарабатывала мало и не могла прокормить нас; я целыми днями ходил голодный, от слабости у меня кружилась голова. Однажды голод так меня допек, что я решил продать пуделька Бетси и купить какой-нибудь еды. Бетси была маленькая, белая, пушистая и, когда я ее вымыл, вытер и расчесал, стала совсем как игрушечная собачка. Я взял ее на руки и первый раз в жизни пошел один в белые кварталы, где были такие широкие, чистые улицы и большие белые дома. Я ходил от одной двери к другой и звонил. Хозяева при виде меня сразу же закрывали дверь или говорили, чтобы я зашел со двора, но гордость мне не позволяла. Наконец, на звонок вышла молодая белая женщина и приветливо улыбнулась.
- Что тебе? - спросила она.
- Вы не хотите купить хорошенькую собачку?
- Покажи.
Она взяла собачку на руки, стала целовать и гладить.
- Как ее зовут?
- Бетси.
- Какая прелесть! Сколько ты за нее хочешь?
- Доллар, - отвечал я.
- Подожди минутку, - сказала она. - Сейчас я поищу тебе доллар.
Она ушла с Бетси в дом, а я остался на крыльце, дивясь чистоте и тишине белого мира. Какой здесь всюду порядок! Но как же мне тут неуютно. Ни за что бы не стал жить здесь. И потом, ведь в этих домах живут люди, из-за которых неграм приходится бросать свои дома и посреди ночи бежать неизвестно куда. Я весь подобрался. А вдруг кто-нибудь сейчас скажет, что я черномазый ублюдок и убьет меня? Почему женщины так долго нет? Может, она сказала там, в доме, что какой-то мальчишка негр ее оскорбил? И сейчас собирает толпу линчевать меня? Может, бросить Бетси и бежать? Тревога моя все росла, я даже про голод забыл. Скорей бы вернуться к своим, туда, где лица вокруг черные и мне ничего не грозит.
