Он вытащил из пакета два паспорта.
- Подтвердите, если сможете, ваши ли это документы.
Он передал мне один из паспортов, открытый на первой странице. На странице справа была приклеена немного недодержанная фотография Крис. Я поняла, что это Крис, хотя с тем же успехом это мог оказаться кто угодно, кто-то очень молодой и серьезный, с некрашеными каштановыми волосами до плеч и пухлым лицом.
- Старая фотография, - заметила я.
- И не слишком хорошая, - сказал лысеющий.
- А мне кажется, хорошая, - честно призналась я.
Он смешался, а может, смутился.
- Нет, я хотел сказать, что она... - он поморщился в поисках подходящего слова, и я ему помогла.
- Не слишком похожая? - подсказала я. - Да, давно это было. - Я взглянула на расплывшуюся дату штампа. Указала на то, что когда делали снимок, я была намного моложе. И правда, намного. На девять лет. Мне было двадцать семь, а Крис, стало быть, двадцать три. - С годами лица меняются.
Второй, невысокий, покачал головой:
- Les yeux, - пробормотал он. - Les yeux, ils ne changent jamais34.
- Трудность, конечно, с ростом, - лысеющий указал на графу, где рядом со словами Рост/Taille было написано 5 ф. 4 д. - Пять футов четыре дюйма, сказал он.
- Cent soixante-cinq centimetres35, - сказал другой.
Они озадаченно смерили взглядами мою длину в кровати.
Я пожала плечами и улыбнулась им. Мне было все равно. Пусть что хотят то и думают.
- Здесь ошибка? Предположил лысеющий. - Сколько в вас? Cent soixante-quinze36?
- Пять футов семь дюймов, - сказала я.
Они переглянулись.
- В паспортном столе ошиблись?
- А вы так и не исправили?
- Не подумала, что это может быть важно.
- И у вас никогда не возникало проблем с властями?
- Нет, - сказала я. - Никогда.
Они с недоверием качали головами, удивляясь недосмотру чиновников из паспортного стола.
- Вас никто не останавливал?
- Никогда.
Лысеющий сказал:
- Вы должны будете это исправить, Mademoiselle. Как только вернетесь в Англию.
- Хорошо, - послушно сказала я. - Ладно, исправлю. Первым же делом.
Лысеющий - по-моему, его звали Пейрол, что-то вроде этого - забрал у меня паспорт и дал мне другой: тонкий гостевой паспорт. Я открыла его. И чуть не рассмеялась. С разворота на меня смотрела совсем недавняя фотография Крис. Я её мгновенно узнала. Светлые крашеные волосы колечками, лицо более худое и резкое, чем на раннем снимке. Она улыбалась. Слева на странице я прочла: Катрин Анжела Хьюис. Возраст - 30 лет, прочла я. Особые приметы - не имеет.
- Это та самая девушка, которую вы подвозили? - спросил Пейрол.
- Да, - сказала я. - Это она. - Это была первая серьезная ложь. Потом маленький, симпатичный произнес нечто настолько непонятное, что мне ничего не оставалось, кроме как продолжать врать.
- Теперь о деньгах, - сказал он. - Расскажите нам о деньгах.
- О деньгах?
Глаза его стали острыми, как булавки. Скуку с него как ветром сдуло. Все его внимание было сосредоточено на моей особе.
- О деньгах в машине.
- Каких деньгах? - тупо повторила я ещё раз.
- Мы нашли огромную сумму английских денег, спрятанных в вашей машине.
- Это была не моя машина. Я её наняла.
- Спрятанную в нанятой вами машине.
- Я ничего не знаю ни о каких деньгах.
Они смотрели на меня, явно не веря. Они ждали, чтобы я им ещё что-нибудь сказала, но я понятия не имела, что сказать, и потому просто повторила:
- Я ничего об этом не знаю.
Темноволосый коротышка фыркнул и что-то быстро пробормотал по-французски.
Пейрол перевел:
- Вы пытаетесь сказать нам, что это не ваши деньги?
- Конечно, не мои.
- Так вы предполагаете, что эта девушка, которую вы посадили в свою машину, эта Катрин Хьюис, что она прятала 20 000 фунтов стерлингов в багажнике нанятой вами машины? Двадцать тысяч в аккуратной банковской упаковке?
В таком изложении это действительно звучало неестественно. Я понимала, почему они с трудом мне верят.
- Должно быть, так и было.
Я была удивлена не меньше них. Мне показалось, что это не в её стиле, для Крис скорее подошли бы международные мандаты (аккредитив) (доверенность, имеющая силу заграницей) и банковские чеки. С другой стороны, а что я вообще знала о её стиле? Возможно, она частенько разъезжала по стране с двадцатью тысячами в банкнотах, и в этом случае ей нужно было где-то их прятать.
- Где вы её посадили?
- В Париже, за чертой города.
- В какое время?
- Сколько у неё было багажа?
- Она проявляла нервозность?
Вопросы сыпались один за другим. Было раннее утро, сказала я. Около шести. У неё был при себе один чемодан, солгала я. Они кивнули друг другу и перебросились парой фраз по-французски, из которых я поняла, что паспорт был найден в la vasile rouge37.
- Верно, - сказала я. - Он был красный.
- Значит, два чемодана ваши, а красный - ее?
Я неопределенно кивнула. Что тут такого, может, я захотела просто размять мышцы шеи.
- Куда она направлялась?
- В Тулузу, - сказала я. - К сестре.
Они хотели досконально знать, где мы в тот день останавливались. Я сказала, что не могу вспомнить. Завтракали где-то между Орлеаном и Божанси, сказала я. Городишко с площадью и Кафе де Спортс. На подъеме вдохновения я рассказала, что мы заходили в супермаркет в Божанси и купили продуктов для обеда. Но, похоже, вдохновение ошиблось адресом. Вид у них был удивленный. Они сказали, что в машине не было обнаружено никаких следов еды.
- Нет, - сказала я. - Мы не в машине обедали. И к тому же, почти все доели на ужин. А остальное я выбросила. - Я была немного обижена, что они во мне сомневаются. Я до того живо все это себе представила, словно так и было на самом деле. Я видела, как моя рука выбрасывает половину длинного французского батона и недоеденный кусок сыра в мусорный бак у дороги.
- Когда вы останавливались в кафе, вы оставляли машину без присмотра?
- Вы уходили в туалет? - спросил темный коротышка.
- Да, - честно ответила я. - Уходила.
- А она ходила с вами?
- Нет. Она подошла к стойке бара и оплатила счет.
- Могла она это сделать, а потом выйти к машине, пока вы были в туалете?
- Ну, могла.
- А как насчет машины? Она была заперта?
- Наверное. Да.
- Вы когда-нибудь давали ей ключи? Чтобы что-то вынуть из машины?
- Нет.
- А багажник? Вы могли оставить багажник незапертым?
- Понятия не имею, - сказала я, в восторге от того, насколько легко было отвечать на их вопросы, причем фактически говоря правду, в буквальном смысле этого слова. - Наверное, могла. Не помню.
Я лежала, откинувшись на подушках, и наблюдала, как они жарко обсуждают это по-французски. Они полицейские, думала я, вот и пусть решают. Только поскорее, а то у меня снова начали болеть ноги. Я ерзала от боли, перемещая вес тела с одной ягодицы на другую, и случайно столкнула на пол газету. Пейрол наклонился и поднял её. Он держал мою фотографию перед глазами: все, что ему нужно было сделать, это опустить взгляд и мысленно провести параллели. Но он этого не сделал. Мельком, без интереса, взглянул на неё и передал мне.
- Вы замужем? - внезапно спросил он, наблюдая, как я складываю газету.
- Нет, - сказала я - вторая серьезная ложь.
- Если вы недавно вышли замуж, вы также должны известить об этом власти, - сказал он.
- В этом случае я непременно так бы и поступила, - сказала я. - Но я не замужем.
И только отодвигая стакан воды, чтобы освободить на тумбочке у кровати место для газеты, я поняла, что этот вопрос был вызван видом моего обручального кольца. Я ношу его уже шестнадцать лет, и так привыкла к нему, что перестала замечать.
- А-а, так вы об этом? - сказала я. - Оно у меня очень давно. - И сняла его, как будто оно ничего для меня не значит, и я надеваю его изредка, только чтобы пофорсить, причем на любой палец, лишь бы налезло. Чтобы это подчеркнуть, я с трудом протиснула в него сустав среднего пальца другой руки.
После ещё нескольких вопросов вошел доктор Вердокс и прогнал их. Он посчитал, что они меня утомили, и очень рассердился. У меня действительно болели ноги и спина, но я была слишком возбуждена, чтобы почувствовать усталость. Да, я знаю, возбуждение - неуместная реакция в данной ситуации. Знаю, что я должна была ощущать нечто иное, но я тогда много чего должна была чувствовать и не чувствовала, или должна была сделать и не сделала. Начать с того, что я должна была прямо сказать им, кто я такая, но я все ждала - или, может, это всего лишь оправдания - ждала, что они вот-вот увидят, что на обоих паспортах фотография одного и того же человека. Я думала, они поймут, что я не могу быть Крис Масбу. И просто ждала, когда они мне об этом скажут. Вот и все что я делала. Я бы сама призналась, честное слово, призналась бы, но коль скоро мне предоставлялся выбор - ведь мне, кажется, впервые в жизни предоставлялся выбор - то я бы предпочла не быть Маргарет Дэвисон, тридцатишестилетней женщиной из Хенли. Как беспристрастные зрители, вы должны признать, что факты как раз свидетельствовали не в мою пользу. (Даже я признавала, что поверить в это трудно, но в тот момент я себе верила). И, несмотря на это, все остальные были убеждены, что я - Крис Масбу из Шепедс Баш, тридцати двух лет от роду.
