- Я к вам приду, - сказал он решительно.
Лицо зубного врача ничего не выразило.
- Приходите когда хотите - может, сбудутся мои пожелания и вы умрете у меня в доме.
Алькальд хлопнул его по плечу.
- Не сбудутся, - весело сказал он. И вскинув руки, добавил: - Мои зубы выше разногласий между партиями.
- Так ты не хочешь обвенчаться?
Жена судьи Аркадио села удобнее, расставив пошире ноги.
- Ни за что, падре, - ответила она. - А уж теперь, когда я скоро рожу ему сына, даже разговора об этом быть не может.
Падре Анхель перевел взгляд на реку. Течением несло огромную коровью тушу; на ней сидели несколько стервятников.
- Но ведь ребенок будет незаконнорожденный.
- Ну и что с того? - сказала женщина. - Аркадио обращается со мной хорошо, а если я женю его на себе, он будет чувствовать себя связанным и мне придется за это расплачиваться.
Она сбросила деревянные шлепанцы и сидела теперь, сжимая пальцами ног перекладину табурета. Веер лежал у нее в подоле платья, а руки она скрестила на своем большом животе.
- Ни за что на свете, падре, - повторила она, видя, что тот хранит молчание. - Дон Сабас купил меня за двести песо, мною пользовался три месяца и почти голую выбросил на улицу. Я бы умерла с голоду, не подбери меня Аркадио. - Она впервые посмотрела на падре в упор. - Или бы шлюхой стала.
Падре Анхель уговаривал ее уже шесть месяцев.
- Ты должна заставить его жениться на тебе и основать семью. Ведь сейчас не только твое положение непрочно, но ты подаешь дурной пример всему городку.
- Лучше все делать в открытую, - сказала она. - Другие делают то же, но только при потушенном свете. Разве вы не читали листки?
- Это все клевета, - сказал падре. - Тебе надо узаконить свое положение и оградить себя от сплетен.
- Себя? - удивилась она. - Мне себя ни от чего ограждать не надо, я ничего ни от кого не скрываю. Потому никто и не тратит время, чтобы наклеивать листки на мой дом, а вот дома "приличной" публики на площади все в бумажках.
- Ты невежественна, - сказал падре, - но по милости божьей встретила человека, который относится к тебе с уважением. В благодарность за одно это ты должна обвенчаться и сделать свой союз законным.
- Я ни в чем этом не разбираюсь, - сказала она, - но сейчас у меня есть крыша над головой, и еды хватает.
- Ну а если он тебя бросит?
Она закусила губу, а потом с загадочной улыбкой ответила:
- Не бросит, падре. Я знаю, что говорю.
Но и на этот раз падре Анхель не захотел признать себя побежденным. Он посоветовал ей хотя бы ходить к мессе. Она сказала, что как-нибудь на днях придет.
Падре в ожидании встречи с алькальдом возобновил прогулку. Один из сирийцев обратил его внимание на хорошую погоду, однако голова священника была занята другим. Его интересовал цирк, выгружавший в ярком свете солнца своих перепуганных зверей. Он простоял, наблюдая за ними, до четырех часов.
Попрощавшись с зубным врачом, алькальд увидел падре, идущего ему навстречу.
- Мы пунктуальны, - сказал он, протягивая священнику руку. Пунктуальны, хотя дождя нет.
Падре, уже собравшийся подняться по крутой лестнице в полицейский участок, отозвался:
- ...и не наступает конец света.
Пока шла исповедь, алькальд сидел в коридоре. Он вспоминал цирк, женщину, которая висела, вцепившись во что-то зубами, на высоте пяти метров, и мужчину в голубой, расшитой золотом униформе, отбивавшего барабанную дробь.
Падре Анхель вышел из комнаты Сесара Монтеро через полчаса.
- Все? - спросил алькальд.
Падре Анхель окинул его гневным взглядом.
- Вы совершаете преступление, - сказал он. - Уже больше пяти дней у этого человека не было во рту ни крошки. Если он еще жив, то только благодаря своей конституции.
- Что поделаешь, если он сам не хочет, - равнодушно сказал алькальд.
- Неправда, - спокойно, но решительно возразил падре. - Это вы приказали не давать ему есть.
Алькальд погрозил пальцем.
- Осторожно, падре, вы нарушаете тайну исповеди.
- Это не входит в исповедь.
Алькальд вскочил на ноги.
- Не лезьте в бутылку, - неожиданно рассмеявшись, сказал он. - Если это вас так волнует, мы поправим дело прямо сейчас.
Он позвал полицейского и приказал, чтобы Сесару Монтеро принесли обед из гостиницы.
- Пусть пришлют целую курицу пожирнее, тарелку картошки и миску салата, - сказал оп. И, повернувшись к падре, добавил: - Все за счет муниципалитета. Чтобы вы видели, какие теперь времена.
Падре Анхель опустил голову.
- Когда вы его отправите?
- Баркасы уходят завтра, - сказал алькальд. - Если сегодня вечером он проявит благоразумие, его отправят завтра же утром. Ему бы следовало понять, что я делаю ему одолжение.
- Дороговатое одолжение, - сказал падре.
- Все одолжения стоят денег, - отозвался алькальд.
Он посмотрел в прозрачно-голубые глаза падре Анхеля и спросил:
- Надеюсь, вы довели это до его сознания? Не ответив, падре Анхель спустился по лестнице глухо буркнул снизу слова прощания. Алькальд пересек коридор и без стука вошел к Сесару Монтеро.
В комнате были лишь умывальник и железная кровать. Сесар Монтеро, небритый, в той же одежде, в какой вышел из дому во вторник на прошлой неделе, лежал на кровати. Взгляд его, когда он услышал голос алькальда, даже на миг не сдвинулся с точки, в которую был устремлен.
- Теперь, когда ты уладил свои дела с богом, - сказал алькальд, - самое время уладить их и со мной.
Он пододвинул к кровати стул и сел на него верхом, навалившись грудью на плетеную спинку. Сесар Монтеро внимательно разглядывал балки потолка. Он не казался удрученным, хотя опущенные углы рта свидетельствовали о бесконечном разговоре с самим собой.
- Нам с тобой не к чему ходить вокруг да около, - услышал он. - Завтра тебя отправят. Если тебе повезет, через два-три месяца приедет специальный инспектор.
Мы должны будем обо всем ему рассказать. Он уедет следующим же баркасом, убежденный в том, что ты сделал глупость.
Наступила пауза, но Сесар Монтеро был невозмутим как прежде.
- Потом судьи и адвокаты вытянут из тебя, самое меньшее, двадцать тысяч песо, а может быть, и больше, если инспектор сообщит им, что ты миллионер.
Сесар Монтеро повернул к нему голову. Хотя движение было едва заметным, пружины кровати скрипнули.
- И в конце концов, - вкрадчиво продолжал алькальд, - после всей этой бумажной волокиты тебе, если повезет, дадут два года.
Взгляд безмолвного собеседника остановился на носах его сапог, а потом пополз вверх. Когда глаза Сесара Монтеро встретились с глазами алькальда, тот еще говорил, но теперь уже другим тоном.
- Всем, что ты имеешь, ты обязан мне, - говорил алькальд. - Был приказ тебя ликвидировать, убить тебя из засады и конфисковать скот, чтобы правительство могло покрыть огромные расходы на выборы по нашему департаменту. Ты прекрасно знаешь, что другие алькальды в других округах так и поступали. Но я приказа не выполнил.
Только теперь он почувствовал, что Сесар Монтеро размышляет. Алькальд вытянул ноги и, упершись грудью спинку стула, ответил на не высказанное вслух обвинение:
- Ни одного сентаво из того, что ты заплатил за свою жизнь, мне не досталось - все пошло на организацию выборов. Сейчас новое правительство решило, что должны быть мир и гарантии для всех - и у меня по-прежнему только мое паршивое жалование, а ты не знаешь, куда девать деньги. Ничего не скажешь - ты зря время не терял.
Медленно и с трудом Сесар Монтеро начал подниматься. Когда он встал, алькальд увидел себя со стороны, такого маленького и грустного, перед этим монументальным зверем. Взгляд, которым алькальд проводил Сесара Монтеро до окна, загорелся каким-то странным огнем.
- Не потерял ни одной минутки, - негромко добавил он.
Окно выходило на реку. Сесар Монтеро не узнал открывшегося перед ним вида. Ему почудилось, будто он в каком-то другом городке, где тоже по случайному совпадению протекает река.
- Я пытаюсь тебе помочь, - услышал он голос у себя за спиной. - Все мы знаем, что была затронута твоя честь, но доказать это тебе будет нелегко. Ты сделал глупость, когда разорвал листок.
В это мгновение в комнату проникла тошнотворная вонь.
- Корова! - сказал алькальд. - Наверно, выбросило на берег.
Безразличный к запаху разложения, Сесар Монтеро продолжал стоять у окна. На улице не видно было ни души. У причала стояли на якоре три баркаса, и их команды, готовясь ко сну, развешивали гамаки. Завтра в семь утра все изменится: полчаса набережная будет полна людей, которые соберутся посмотреть, как отправляют заключенного. Сесар Монтеро вздохнул, сунул руки в карманы и выразил то, о чем думал, одним решительным, но неторопливо сказанным словом:
- Сколько?
Ответ последовал незамедлительно:
- На пять тысяч песо годовалых телят.
- И еще прибавлю пять телят, - сказал Сесар Монтеро, - чтобы ты отправил меня сегодня ночью, после кино, специальным баркасом.
