М. Олешев
Свиток муз., кп. II. СПб., 1803, с. 78-82.
О Михаиле Олешеве, несколько стихотворений которого были напечатаны в альманахе "Свиток муз" (1803) и журнале "Северный Меркурий" (1809), известно лишь, что в мае 1802 г. он был принят в члены Вольного общества любителей словесности, наук и художеств - петербургской литературно-общественной организации демократического направления, - а в ноябре того же года выбыл из общества по болезни (см.: Поэты-радищевцы. Вольное общество любителей словесности, наук и художеств. Л., 1935, с. 465-466). 17 мая 1802 г. Олешев читал и обществе свое стихотворение "Лотрек", Несмотря на подзаголовок, стихотворение не соответствует ни одной из оссиановских поэм Макферсона или его подражателей. Это самостоятельное произведение, где из Оссиана заимствованы лишь имена Дезагрена и Армии и некоторые пейзажные мотивы; само имя Лотрек французского происхождения и у Оссиана невозможное.
Сохранился отзыв о "Лотреке" А. X. Востокова, секретаря Вольного общества, читанный 24 мая 1802 г.: "Пиеса вообще весьма прекрасна; богата картинами и нравится чистотою слога. Поэт умел избрать для предмета своего приличную версификацию: краткие дактилохореические стихи совершенно гармонируются с четверостопными ямбами. Но употребленные в двух местах хореи скачущим своим ходом, кажется, несколько нарушают общее согласие". Далее Востоков приводил конкретные замечания:
"И, обратя свой взор на мрамор,
Лотрек, вздыхая, говорит.
Урождается ли мрамор в отечестве Оссиана?.. А естьли и урождается, вероятно ли, чтобы древние, полудикие шотландцы различали поименно разные породы камней?
Смерть ужасною косою
Прекратила жизни нить
Милой нежной Десагрены
В цвете юных ее лет.
В рассуждении первых двух стихов заметим, что это совсем не в духе шотландских бардов сказано; они не знали нашу смерть с косою, не знали также нить греческих Парк; у них по-своему умирали", и т. д. Олешев, готовя "Лотрека" к печати, частично учел замечания рецензента. В завершение рецензии Востоков писал: "Впрочем, поэт выдержал совершенно тон своей пиесы. После томного жалобного речитатива следует вдруг порывисто фуго". И, приведя отрывок стихотворения от строки "Скройся, исчезни" до конца, он заключал: "Можно без лести сказать, что сочинитель сим концом истинно увенчал всю пиесу" (Журн. Мин-ва нар. просвещения, 1890, ч. CCLVIII, март, отд. II, с. 68-69).
С. П. Жихарев
Жихарев. Октябрьская ночь, или Барды. СПб., 1808, 11 с.
Степан Петрович Жихарев (1788-1860), литератор и переводчик, питомец Московского университетского благородного пансиона (1805-1806), а затем чиновник, судебный деятель, сенатор и в конце жизни председатель театрально-литературного комитета при Дирекции имп. театров, своей литературной известностью обязан главным образом "Запискам современника", составленным на основании его дневников 1805-1807 гг., где широко отразилась литературная и театральная жизнь Москвы и Петербурга тех лет. В декабре 1806 г. Жихарев знакомился с поэмами Оссиана по немецкому изданию "Ossians und Sineds Lieder" (6 тт., Вена, 1784; 2-е изд. -1791-1792), где за переводами поэм Оссиана следовали собственные стихотворения немецкого переводчика Михаэля Дениса (Синод - анаграмма-псевдоним Дениса). Внимание Жихарева привлекла поэма "Die Oktobernacht. Eine alte Nachahmung Ossians" ("Октябрьская ночь. Древнее подражание Оссиану") - приложение к "Кроме", переведенное на немецкий язык вольным стихом без рифм. Создавая в начале 1807 г. свою поэму "Октябрьская ночь, или Барды", Жихарев воспроизвел внешнюю структуру образца (хотя уменьшил число бардов с шести до четырех), а также заимствовал некоторые подробности описания осенней ночи. Однако откликаясь на события русско-французской войны 1805-1807 гг., он сделал центральной темой своей поэмы прославление героев, павших за отчизну, для чего, в частности, использовал некоторые мотивы из других поэм Оссиана, придав им патриотическое звучание. Поэма имела посвящение: "Его превосходительству милостивейшему государю Льву Дмитриевичу Измайлову". Л. Д. Измайлов, предводитель дворянства Рязанской губернии, в 1806 г. сформировал рязанскую милицию (ополчение). Ознакомив со своими стихами Державина, Жихарев записал в дневнике 28 апреля 1807 г.: "Гаврила Романович был очень доволен моею "Осенью", но заметил, что в "Бардах" больше воображения" (Жихарев С. П. Записки современника. М.-Л., 1955, с. 494; о том, что Державину нравились "Барды", сообщается также в записях от 4 и 5 мая 1807 г.: там же, с. 504, 507). Сам Жихарев относился к поэме скептически; 28 марта 1807 г. он писал: "Чем более просматриваю корректуру моих бардов, тем более убеждаюсь, что я не сотворен поэтом" (там же, с. 445), а издавая в 1850-е годы свои дневники, он снабдил первое упоминание "Бардов" примечанием: "Небольшая поэма, заимствования из Сине да (die Oktobernacht). Автор "Дневника" написал ее в намерении посвятить Державину и доказать ему, что поэмы в роде Боброва сочинять не трудно. Это была великолепная ахинея, но тогда имела некоторый успех, как большею частью все громкое, мрачное и напыщенное" (там же, с. 399).
В. А. Озеров
Фингал, трагедия в трех действиях, с хорами и пантомимными балетами. СПб., 1807, 50 с.
"Фингал" был третьей трагедией Владислава Александровича Озерова (17691816), крупнейшего русского драматурга начала XIX в. Обратиться к Оссиану ему рекомендовал его друг А. Н. Оленин (1763-1843), государственный деятель, знаток археологии и художник-любитель, который считал, что здесь можно найти основу для эффектного спектакля. В предпосланном трагедии посвящении Озеров писал:
С совета твоего, Оленин, я решился
Народов северных Ахилла описать
И пышность зрелищу приличную придать.
Твоею дружбою глас слабый оживился,
И к песням бардов я склонил прельщенный слух,
Чтобы извлечь черты разительны, унылы,
В которых Оссиан явил Фингалов дух,
Под строем звучных арф, близ отческой могилы.
Сюжетной основой трагедии послужил вставной эпизод из "Фингала", кн. III; имя героини Агандека Озеров заменил на Моина (имя матери Картона). Кроме того, он использовал некоторые имена и сюжетные мотивы из других поэм Оссиана (см. разбор этих заимствований: Потапов П. О. Из истории русского театра. Жизнь и деятельность Озерова. Одесса, 1915, с. 586-640; Бочкарев В. А. Русская историческая драматургия начала XIX века (1800-1815 гг.). Куйбышев, 1959, с. 177-185). При этом трагедия Озерова была глубоко оригинальным произведением, весьма отличающимся от поэм Оссиана своей художественной системой, элегическим чувствительным колоритом.
"Фингал" Озерова был впервые поставлен в петербургском Придворном театре 8 декабря 1805 г. Роль Фингала исполнял А. С. Яковлев, Моины - Е. С. Семенова, Старна - Я. Е. Шушерин. Музыку к хорам и балетам написал композитор О. А. Козловский. Трагедия пользовалась большим успехом и шла с непрерывными повторениями до 1809 г., в дальнейшем она неоднократно возобновлялась до 1850-х гг. Она была переведена на французский язык О. Ж. Дальмасом и на немецкий - Р. М. Зотовым. Озерова нередко называли "певцом Фингала и Моины".
"Фингал" и его постановки вызвали значительное число откликов в печати, в некоторых из них отмечалось отношение трагедии к ее первоисточнику. А. Ф. Мерзляков, разбирая "Фингала", писал о поэзии Оссиана: "Сие новое поле поезии, более нам родственное, нежели другим народам западным, еще не было почти совсем обработано для сцены драматической. Томный, но величественный, как полная луна, восседящая над пустынями обширных морей, явился нашему Озерову слепый старец Оссиян и одним движением златого щита своего озарил брега Каледонские, в светло-синих туманах утопающие, изобретательному его гению... Содержание трагедии Озерова под названием Фингал взято из одной поемы царственного барда Оссияна. Точно, это новый шаг в нашей словесности", И хотя Мерзляков после разбора заключал, что "вообще пиеса недостаточна в своей басне и расположении: в ней нет благородства, высокости, завязки трагической", он тем не менее должен был признать, что "самая новость сцены, дикость характеров и мест, старинные храмы, игры и тризна, скалы и вертепы: все вместе с арфою и стихами Озерова, облеченное северными туманами, придает плесе этой какую-то меланхолическую занимательность" (Вестн. Европы, 1817, ч. XCIII, Э 9, с. 36-37, 46-47). Одновременно П. А. Вяземский писал в статье "О жизни и сочинениях В. А. Озерова", предпосланной посмертному изданию сочинений драматурга: "Северной поэзии прилично искать источников в баснословных преданиях народа, имеющего нечто общее с ее народом... Северный поэт переносится под небо, сходное с его небом, созерцает природу, сродную его природе, встречает в нравах сынов ее простоту, в подвигах их мужество, которые рождают в нем темное, но живое чувство убеждения, что предки его горели тем же мужеством, имели ту же простоту в нравах и что свойства сих однородных диких сынов севера отлиты были природою в общем льдистом сосуде... Цвет поэзии Оссиана, может быть, удачнее обильного в оттенках цвета поэзии Гомеровой перенесен на наш язык. Некоторые русские переводы песней северного барда подтверждают сие мнение. Но ровное и, так сказать, одноцветное поле его поэм обещает ли богатую жатву для трагедии, требующей действия сильных страстей, беспрестанного их борения и великих последствий? Не думаю. И посему-то _Фингал_ Озерова может скорее почесться великолепным трагическим представлением, нежели совершенною трагедиею" (Озеров В. А. Соч., ч. I. СПб., 1817, с. XXIX_XXX) Пушкин, читавший статью Вяземского, не согласился с его заключением и заметил по поводу последних фраз приведенного отрывка: "Что есть общего между однообразием Оссиановских поэм и трагедией, которая заимствует у них единый слог?" (Пушкин. Полн. собр. соч., т. XII. Изд. АН СССР, 1949, с. 231). А. А. Бестужев в своей программной статье "Взгляд на старую и новую словесность в России" выражал мнение, что у Озерова "Фингал одушевлен оссиановскою поэзиею" (Полярная звезда на 1823 год. СПб., 1823, с. 20).
