гуще его зеленый цвет. Исходя из густоты цвета породы, я решил сердцем ковчега сделать машинный трюм. И мне оставалось лишь верить в правильность такого выбора. Если взрыв динамита приведет к гибели всего корабля, я ведь ничего не потеряю – так или иначе пришлось бы погибнуть от ядерной катастрофы. Сохранять до самого последнего мгновения желание жить даже важнее, чем выжить. К тому же мне обеспечено грандиозное надгробие, не уступающее египетской пирамиде.
– Двигаться дальше будет трудно, – сказал я.
Путь преграждали груды щебенки. Камни, скорее всего, дробили на месте. Кое-где высились целые горы – кому нужен был этот сизифов труд. Вскоре туннель кончался. Дальше шла пропасть глубиной метров десять, не меньше. По замыслу именно здесь проходила граница моих владений.
Мы вступали на территорию противника. Лампа почти ничего не освещала. Может быть, потому, что со дна пропасти вдруг начал подниматься туман.
– Странно, никакого тумана вроде бы не было. – Зазывала поставил ногу на верхнюю ступеньку железной лестницы у края обрыва и заглянул вниз.
– Видимо, происходит выравнивание температуры подземного потока и воздуха снаружи.
– Этот тип добрался сюда, убедился, что я бегу за ним, и воспользовался лестницей. Когда я спустился, его уже и след простыл.
– К тому же он и в воду мог нырнуть. Под водой есть горизонтальные туннели.
– Каких-нибудь десять-пятнадцать секунд назад – просто не верится – никакого тумана не было.
– И все-таки попробуем спуститься.
– Хорошо, спустимся, а что дальше? Хотелось бы знать ваши истинные намерения, Капитан…
– Что дальше, говоришь? Доберемся до них, но лучше обойтись без насилия. Без толку задирать их не будем, это ни к чему… Я знаю, что наступление – лучший вид обороны, но все же, если удастся договориться… К примеру, уладить дело так: канал внизу будет считаться границей…
Зазывала осветил своей лампой часы на руке:
– Уже восемнадцать минут прошло…
– После чего?
– После нашего выхода.
– Как быстро время бежит.
– Вы как хотите, Капитан, а я возвращаюсь.
– Куда? – Я не понял, что он имеет в виду.
– Как – куда? Откуда пришли. Больше тридцати минут будем отсутствовать, вполне достаточно.
– Да что с тобой? Ведь вот же канал, стоит только спуститься.
– Что мне канал! Это был только предлог.
– Но все-таки стоит проверить. Посмотрим внимательно – может быть, обнаружим следы на берегу.
– Лестница очень опасная. Зачем мне рисковать?
– Но ты же сам это предложил.
– Я ведь уже сказал – предлог.
– Предлог? Для чего?..
– Я не такой дурак, чтобы ввязываться в драку невесть с кем, не зная, враг он или друг. – Зазывала еще раз осветил лампой часы и топнул ногой, словно готовился стартовать в соревнованиях по бегу. – Но тому, кто меня заденет, не поздоровится…
Обратный путь мы проделали гораздо быстрее. Временами мне хотелось окликнуть зазывалу, но не хватало дыхания, и я покорно следовал за ним. Не понимаю. Не понимаю, кого он имел в виду, когда говорил, что кто-то его задел. Продавец насекомых напился и заснул, да я и не помню, чтобы они ссорились. А никого другого не было. Мне показалось, что зазывала болен не только раком.
Дойдя до стрельбища, мы наконец остановились. Я не собирался задавать ему вопросы, но он вдруг вложил в самострел стрелу и, обернувшись, стал целиться мне в ногу.
– Начиная с этого места пойдем молча. А еще лучше разуться.
– По-моему, Комоя-сан пьян. Он спал по-настоящему, не притворялся.
– Я же сказал – тихо!
От него точно искры сыпались. Сняв ботинки, я сунул их за пояс. Мне хотелось остановить зазывалу, но нас разделял подъемник. А когда я спустился, он был уже на другом конце машинного трюма. Крадучись, я двинулся к последнему штреку. Чего ради мне так заботиться о продавце насекомых? Сам во всем виноват – что посеял, то и пожнет. Мне были невыносимы его наглость и бесцеремонность, особенно по отношению к женщине. Стрелок из зазывалы, конечно, неважный, и целится он так неумело, что вместо продавца насекомых легко может угодить в женщину, если они лежат обнявшись. Но даже если и попадет в него, все равно неприятностей не оберешься. Хорошо еще, если дело ограничится «скорой помощью»… А вдруг узнает полиция? Тогда наш корабль пойдет ко дну еще до спуска на воду. Пусть уж лучше рана окажется смертельной. Тогда можно расчленить труп и по частям спустить в унитаз, и единственное, что останется, – неприятный осадок на душе. А через полгода (в худшем случае) появятся еще два трупа, пораженные раком, и я снова окажусь капитаном без экипажа, утратившим душевные силы для поисков новых кандидатов, достойных «сертификата на право выжить».
Зазывала с самострелом в руках застыл как вкопанный у выхода из штрека. Стрела по-прежнему торчала в самостреле, значит он еще не выстрелил. Под капитанским мостиком лежал, как свернувшаяся гусеница, спальный мешок в синюю и красную полоску, оттуда доносилось сонное дыхание. Зазывала поставил самострел на предохранитель и гаденько хмыкнул.
– Чутье мне подсказывает, что старики из «отряда повстанцев» собираются этой ночью перейти к действиям.
– Почему?
– Так мне кажется, вот и все. А Комоя-сан совсем раскис, разве можно столько пить?
15. Члены Союза противников Олимпийских игр носят значок в виде свиньи
На диване ничком лежала женщина, натянув на голову одеяло (к сожалению, нижняя часть тела у нее тоже была закрыта), и посапывала не хуже продавца насекомых. Зазывала уселся на каменную ступеньку посередине лестницы и, отирая ладонью углы рта, забормотал:
– Я ведь и не собирался стрелять. Правду говорю. Даже если бы случилось самое худшее, я все равно не нажал бы на спусковой крючок, ни за что не нажал бы… Я не такой буйный, как это может показаться. Это обычная хитрость… Все равно – дерьмо я, никудышный я человек. Еще ревную, а осталось-то всего каких-то полгода, и станет она ничьей. Жалко ее. Какая женщина, а? Вы так не думаете?
– Думаю. С самого начала.
– Как-то, когда я еще был с якудза, мне в руки попала книжка об эволюционной теории Дарвина. Вроде комикса с картинками. Благодаря этой книжке у меня появился совсем другой взгляд на жизнь. Я не буду говорить, что якудза и прочие подонки ведут борьбу за существование, рискуя головой на каждом шагу, но так или иначе вся их жизнь – схватка, в которой выживает наиболее приспособленный. Подонку кажется, что весь мир населен одними подонками. Они стремятся лишь к одному – вырвать друг у друга кусок. И поэтому все подонки страшно завистливы и ревнивы.
