— Жене швейцара, — советует инспектор, — той не мешало бы помочь немножко. Эту лучше бы увести.
— Я бы и его увел, сэр, — рекомендует Листер.
Репортеры толкутся у черного хода.
— Инспектор, — говорит Листер. — Я сам с ними разберусь и быстренько их спроважу. Мы все потрясены. Если вам понадобится еще информация, мы к вашим услугам.
— Спасибо вам, да, что ж, так будет очень даже хорошо, — говорит инспектор. — Парочку своих людей я оставляю для охраны дома. В библиотеку, наверх, никого не пускать, никого.
Элоиз говорит:
— Никто наверх и не сунется, будьте уверены. Наверху мой Матисс, мой Гойя. Не шутка, понимаете.
— Прошу прощения? — недоумевает инспектор.
— Она переутомилась, — объясняет Листер и шепчет на ухо инспектору несколько слов.
— О как. — Инспектор оглядывает Элоиз.
Листер шепчет еще несколько слов, пальцем указывая на потолок.
— Ух ты! Н-да. — Инспектор поднимает взгляд. — Нам про него известно. Родственник баронессы.
— Нет, барона.
— Да ну? Дела. Несчастная семья.
Листер, понизив голос, добавляет еще одно сообщение.
— Ну-ну, раз он отец, вы все по справедливости решили, — заключает инспектор, торопясь присоединиться к своим людям в полицейской машине, которая ждет у черного хода. Пробравшись сквозь толпу, не отвечая на вопросы, он уезжает.
Очень скоро четверо преданных Листеру журналистов идут к своим машинам с портфелями под мышкой и отбывают тоже.
— Теперь насчет мелкой сволочи, — говорит Листер присным. — Элинор и Кловис часть публики берут на себя и ведут в гостиную. Мы с Элоиз проводим пресс-конференцию в буфетной. Адриан, Айрин могут провести круглый стол на кухне вместе с Пабло, олицетворяя точку зрения молодежи. Мистер Сэмюэл, мистер Макгир — вы можете курсировать.
Все располагаются соответственно его указаниям. Вспышки камер. Микрофоны перебрасываются из уст в уста, как раздаваемые оголодавшим паломникам горячие хот-доги.
Все голоса заглушает дикий вопль: это наверху приступает к завтраку молодожен.
Элинор говорит:
— Как конь — понес и мчится, без седока, неведомо куда.
Адриан говорит:
— Бегство педераста.
На что интервьюер, не расслышав из-за шума, отзывается:
— Бегство целой расы?
— Нет, — отвечает Адриан.
Листер рассказывает:
— ...и вот, значит, одно время, в юности, я был профессиональным клакером. Аплодировал самым знаменитейшим певцам в мире. Оплачивалось это прилично, но ведь и то сказать, аплодисменты требуют умения — это искусство, тут важно чувство времени...
— Чувство локтя... — говорит Элинор.
Адриан рассуждает:
— Смерть — уж такая штука, не протрезвишься, не проспишься...
Вклинивается голос Пабло:
— ...раскладывать по полочкам. Квадраты, кубы. Это развивает...
Элинор говорит:
— Как дети, играют на свадьбах и на похоронах. Я играла вам на свирели, и вы не плясали, я пела вам печальные песни, и вы не рыдали[14].
Поворотясь на стуле к вопрошателю у себя за спиной, Листер говорит:
— Он сам себе не стряпал, не утюжил собственных штанов. Так с какой же радости он стал бы сам, извините за выражение, вступать в сношения с собственной женой?
Кловис говорит:
— ...нет, не на машинке, так весь дом перебудишь, верно? То, что я называю полночным трудом литературы, творится только от руки. Это искусство. Да, о нет, спасибо, относительно публикации у меня другие планы.
Айрин говорит:
— Нет, по-моему, это его вполне устраивало, пока она не стала из себя корчить леди Чаттерли... Викторианский такой роман[15], не знаете? В общем-то, конечно, она вполне типичная была, когда дошло дело до Виктора.
Слышно, как Листер цитирует:
— «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мне мира, нет покоя, нет отрады»[16].
Элинор говорит:
— Нет. С ее стороны из живых родственников никого.
Пабло говорит:
— Фантазии и бред на почве подавленного секса.
Кловис говорит:
— Ведут свой род от крестоносцев.
— ...как боевой конь, — говорит Листер, — из книги Иова: «При трубном звуке он издает голос: «Гу! гу!» — и издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик...»[17]
— ...редко когда увидишь, — говорит Элинор. — Одет в комбинезон, с застежкой-молнией, вдобавок на замочке. Застежки-молнии изобрела Швейцария...
— Вот именно, — говорит Пабло. — Если дружбу закладываешь, под проценты...
Его преподобие меж тем спустился к завтраку и, потрясенный, стоит в дверях гостиной, где проводят свою многолюдную пресс-конференцию Элинор и Кловис. В руке у него вырезка.
— Ваше преподобие! — кричит, пробиваясь к нему, Элинор.
— Там, на площадке, какой-то господин возле моей комнаты. Погнал меня вниз по черному ходу. Где Сесил Клопшток? Мне надо ему это показать.
Элинор оттирают от его преподобия, вместо нее вырастают сразу пять репортеров.
— Ваше преподобие, не можете ли вы развить свои показания относительно таблеток антисекс? Случалось ли барону...?
Элинор, уже сама снова тесно окруженная, говорит:
— ...кипит, бурлит, как стиральная машина на полной мощности.
Листер, рядом, обращается к другому микрофону.
— Кровь древняя, — он говорит, — и предков трон —
Лишь мнимость, тень, не боле;
И нет доспехов, нет препон
От смерти грозной воли.
И не уйти нам от молвы,
И не сносить нам головы.
Все минет — и мечта и быль,
И меч и шлем — все рухнет в пыль.[18]
— Ой, пожалуйста, вот это, последнее, не повторите ли, сэр, — слышен голос репортера.
Кловис через тесную толпу пробивается к Листеру.
— Звонили из Бразилии. — Он говорит. — Дворецкий не хочет звать графа Клопштока к телефону. Отказывается наотрез. Мол, граф заперся в кабинете кое с кем из друзей и велел ни под каким видом не беспокоить.
— Передай этому дворецкому, что у нас печальные новости и мы, несмотря ни на что, надеемся связаться с графом, когда рассвет взойдет над Рио.
Адриан говорит:
— Когда у брата был цветочный магазин на пьяцца дель Пополо, а у сестры тут же, рядышком, газетный киоск... Да, не соскучишься, веселый уголок.
Его преподобие, хоть и дрожа, ест завтрак в постели. Гроза прошла, и солнце уже сияет на сырых кустах, просторной зелени лужков, в промокшем розовом саду. Репортеры с камерами, микрофонами понемногу разошлись. Листер оглядывает разбросанные по полу окурки. Кловис распахивает кухонное окно. Знакомый вой несется с чердака.
По въезду приближается машина.
— Довольно, — говорит Листер. — Всех гнать взашей.
— Это принц Евгений, — объясняет Элинор, — пошел к парадному.
— Ничего. На черный ход отправят. — Листер ногой запихивает под буфет несколько окурков. — Спать, спать, спать.
Скрип шагов все ближе к тылу дома, и вот уже лицо принца Евгения верхней своей частью является в распахнутом окне.
— Все ушли? — спрашивает он.
— У нас мертвый час, ваше превосходительство.
— Я высочество.
— Чем можем служить, ваше высочество? — спрашивает Элинор.
— На одно слово. Впустите меня.
— Впустите его высочество, — приказывает Листер.
Принц Евгений входит робко. Он говорит:
— Соседи все утро выезжали на дорогу. Им не хватало мужества сюда приехать. Адмирал Милигер, барон де Вентадур, миссис Дике Сильвер, Эмиль де Вега и прочие. Как-никак, я первый. Могу я с вами переговорить, Листер, любезнейший?
— Пройдемте в кабинет. — Листер ведет его в буфетную. Аппарат мистера Сэмюэла незаметно щелкает. На всякий случай.
Принц Евгений садится на указанный Листером стул.
— Не хочет ли кто-нибудь из вас перейти ко мне? Вы это не обдумывали? Очень недурные условия. Могу предложить...
— В данный момент, — говорит Листер, — нам хочется спать, и лучше нас не беспокоить.
— О, да-да, конечно. — Принц встает со стула. — Просто мне важно было сюда успеть раньше других.
— Вполне понятно. — Листер тоже встает. — Но у нас, собственно, другие планы.
— А мисс Бартон? Не готова ли она подумать о некоторых необременительных домашних обязанностях? Ведь бедный юноша, конечно, не будет и далее здесь жить?
— Мисс Бартон по-прежнему нам будет нужна. Элоиз желает, чтобы она осталась. Элоиз была горничной, но сегодня рано поутру она вышла замуж за нового барона.
— Да что вы говорите? Поженились.
Листер шепчет ему на ухо.
— О! Да-да. Понимаю. Но как-то уж очень скоропалительно, нет?
— Они теперь могут жениться, не жениться, как хотят, такая эпоха, сэр. Времена меняются. Возьмите, скажем, Айрин.
— Это которая же Айрин?
— Очаровательная. Самая прелестная. И стряпает, притом, отлично.
— Могу ей предложить очень хорошее жалование.
— В нашу эпоху, сэр, — говорит Листер, — они требуют большего. — Он снова что-то шепчет на ухо принцу.
