на дождь, мог бы произойти скандал. Правила должны соблюдаться. И соревнования продолжались. Чем все это кончилось, как вы думаете? Прием».
«Чем же все это кончилось? Прием».
«Большой заварухой. Поскольку директор не делал ограничений, считая, что шансы на выживание у всех должны быть равны, в первом забеге набралось столько желающих, что яблоку негде было упасть. Чтобы все поместились, стартовую линию пришлось подвинуть на пять метров вперед. Начало соревнований тоже задержалось на восемь минут. Тягостное зрелище: промокшая насквозь плотная толпа, разбрызгивая лужи, топала по земле. Мамаши, волочащие за руку ревущих детей, старики, помогающие себе палками, какой-то калека, цеплявшийся за сопровождающих, напористая молодежь из рыболовецкого кооператива – все сбились в кучу. Затратив немыслимо много сил и времени, они в конце концов, добрались до избранного каждым финиша. Кость брошена, взмах флажка и барабанная дробь. Временами вспыхивали драки, когда кто-то пытался пробраться в зону, где были победители, но в общем первый раз люди по трем зонам распределились довольно равномерно. Потерпевшие поражение легли на землю – это были погибшие, но вскоре они отказались соблюдать правила игры. Кому захочется не только проиграть, но еще и валяться в грязи под дождем! Из установленных повсюду динамиков неслись крики преподавателя физкультуры: „Проигравшие, оставайтесь лежать, вы погибли! Все, кто проиграл, оставайтесь лежать!“ Но проигравшие с сердитыми лицами уже поднимались с земли. Честно говоря, я тоже. Вдруг раздались выстрелы. Автоматные очереди. Разумеется, записанные на магнитофонную ленту. Но впечатление они произвели огромное. Ни в кого из присутствующих, наверное, никогда не стреляли из автомата, но всем, безусловно, эти звуки были знакомы по телевидению и кино. Проигравшие рухнули как подкошенные. Не упасть было просто нельзя. Все это походило на массовый расстрел. Можно я передохну? Прием».
Та часть моего тела, к которому прижалась женщина, зажила собственной жизнью и стала господствовать надо мной. Она начала самостоятельное движение, пытаясь оккупировать меня целиком. Однако ощущение нереальности происходящего возникало не только от этого. По мере того как доносившиеся из переговорной трубки слова пересекались, словно в кроссворде, все более отчетливые очертания стал приобретать еще один Тупой Кабан, совсем не тот, которого я знал. Они просто не могли быть одним и тем же человеком. Известный мне Тупой Кабан не должен был пользоваться такими отутюженными, будто только что из прачечной, словами. У меня было чувство, словно передо мной змея, сменившая кожу.
«Кончайте быстрее, прошу вас. Прием».
«Проигравшие ушли с площадки, и по знаку судьи начался второй забег. Тот больной – наверное, паралитик – все цеплялся за плечи соседей и мешал остальным. До четвертого забега все шло как следует – каждый раз оставалась треть участников. Кое-кто стал собираться домой. Но после пятого все пошло как-то странно. Можно продолжать? Прием».
«Мы слушаем вас. Продолжайте. Прием».
«Благодарю вас. Наконец осталось одиннадцать человек. Сначала, когда десять участников, не считая паралитика, взяли старт, все шло хорошо. Но, чуточку не добежав до финиша, они разом остановились. Что же произошло дальше? Как вы думаете? Они стали дожидаться, пока их догонит еле передвигавшийся инвалид. Увидев, что он вошел в синий сектор, остальные устремились туда же. Странный психологический акт, не правда ли? Примета у них такая была, что ли, или сыграло роль стадное чувство – мол, погибать, так вместе. И, как ни странно, выпал синий цвет. Все одиннадцать человек выжили и вернулись на старт. Но вручать приз пока было некому. Поскольку в том, что происходило, нарушений правил не было, судья возражать не мог. В шестом забеге произошло то же самое. Немыслимо, но в седьмом забеге все повторилось вновь. Становилось жутковато. Дождь усиливался, зажглись фонари, хотя до вечера было еще далеко, и даже всегда неугомонные школьники притихли, став похожими на окружавшие спортивную площадку мешки с песком. Во время восьмого забега устроители решили посовещаться. И вот тут-то неожиданно снова раздались автоматные очереди. Не началась ли истерика у того, кто отвечал за магнитофон? У паралитика вдруг подогнулись колени, он ткнулся носом в землю и завалился на бок. Кто-то засмеялся, не поняв, что произошло. Школьный врач с медицинской сумкой подбежал к упавшему, но было уже поздно. Игру, разумеется, прервали. Неужели в этом и состоит борьба за выживание, как вы считаете? Прием».
«Что же стало с мотороллером? Прием».
«A-а, с призом? Кажется, его решили разыграть по жребию между десятью выжившими. Однако родственники паралитика обратились с жалобой, утверждая, что, поскольку все выжившие каждый раз ждали, какой цвет выберет старик, а он умер, их тоже следует считать умершими. Логично, правда? В результате мотороллер, кажется, до сих пор хранится в школе. Странная история, верно? Прием».
«Что же вы хотели сказать своей историей? Прием».
«Сам не пойму. Просто представления не имею. И именно поэтому хочу встретиться и поговорить. А вы понимаете? Прием».
Мы все растерянно рассмеялись. Из переговорной трубки раздался звук, будто из воздушного шарика выпускают воздух. Это смеялся прежний Тупой Кабан.
18. Я проваливаюсь в унитаз
Мы сходили за оружием на склад. Каждый вооружился в зависимости от того, как оценивал обстановку. Продавец насекомых взял реконструированный мной небольшой пистолет. Хотя, если он собирался припугнуть противника, лучше было бы, пожалуй, захватить более крупное, бросающееся в глаза оружие. Возможно, во время переговоров по рации он только делал вид, что верит Тупому Кабану, а на самом деле предполагал худшее. А может быть, дело просто в его пристрастии к огнестрельному оружию. Зазывала долго колебался и в конце концов выбрал газовый пистолет, предназначавшийся для самообороны. Хоть я и называю его пистолетом, на самом деле это был обыкновенный аэрозольный баллончик, к которому я приделал спусковой крючок и увеличил дальность действия. Он тоже рассчитан не на запугивание, а на практическое применение, но с его помощью можно только лишить противника способности атаковать, а убить или даже ранить нельзя. Зазывала был не столь агрессивен, чтобы брать огнестрельное оружие, но, видимо, все же чувствовал необходимость в реальном средстве защиты. На ножи и самострелы он даже не взглянул.
Мы с женщиной взяли по самострелу. При выборе оружия исходят из предположения, каким будет бой, и в то же время сам выбор уже определяет его характер.
Чтобы утихомирить бродячих собак, обитающих на свалке, я захватил мелко нарезанной сушеной рыбешки, порядком подпорченной (раз в неделю я покупаю ее на рынке почти даром для кормления собак), и мы вылезли из люка. Дул обжигающий ветер, точно кто-то отдернул невидимый занавес. Воздух был
