Слова бессильны там, где жажда славы
На битву не воспламеняет дух:
В чьем сердце страх, тот к увещаньям глух.
Но я собрал вас все-таки, друзья,
Чтоб кое о каких вещах напомнить
И вам свое решенье изложить.
Вы знаете не хуже, чем я сам,
Ход наших дел. Вы все уже слыхали,
Как навредил себе и нам Лентул
Беспечностью своей и малодушьем,
Из-за чего в те дни, пока мы ждали,
Что нам из Рима он помочь сумеет,
От Галлии отрезал Целер нас.
Два войска с двух сторон нас обложили: *
Одно нам закрывает путь на Рим,
Другое - в Галлию. А здесь остаться,
Как этого бы ни хотелось нам,
Нужда в съестных припасах не позволит.
Итак, куда мы ни решим идти,
Дорогу силой пробивать придется.
Поэтому я заклинаю вас
Быть смелыми и твердыми в сраженье.
Соратники, вы держите в руках
Все то, чего искали - славу, вольность,
Утраченную родину и счастье,
Которое оружьем нужно взять.
Коль одолеем мы, все будет нашим.
Получим мы припасы и людей,
И перед нашим войском распахнутся
Ворота муниципий * и колоний.*
А если нет - все будет против нас,
И не найдут ни у кого защиты
Те, кто себя мечом не защитил.
Могли б вы жить в изгнании, иль в рабстве,
Иль в Риме на подачки богачей,
Но этот жребий вы сочли позорным
И храбро предпочли примкнуть ко мне,
Затем что только тот, кто побеждает,
Вместо войны приобретает мир.
Поверьте, мы противника сильнее
Он бьется за других, мы за себя;
И помните, лишь трус свою судьбу
В бою ногам, а не мечу вверяет.
Мне кажется, над вашей головой
Я вижу и богов, и смерть, и Фурий,
Которые нетерпеливо ждут
Исхода столь великого событья.
Мечь наголо! И если нам сегодня
Изменит, несмотря на доблесть, счастье,
Врагу продайте жизнь свою такою
Кровавою ценой, чтоб, нас губя,
Сама судьба дрожала за себя.
Уходят.
СЦЕНА ШЕСТАЯ
Рим. Храм Юпитера Статора. Входят ликторы, преторы Помтиний и Флакк, Цицерон, Силан, Цезарь, Катон,
Красс и сенаторы.
Первый сенатор
Зачем сенат был созван так поспешно?
Второй сенатор
Сейчас узнаем - преторы расскажут.
Помтиний
Почтенные отцы, вам надлежит
Решить, что с заговорщиками делать
И как предотвратить бунт их рабов,
Вольноотпущенников и клиентов.
Один из слуг распутного Лентула,
По улицам шатаясь, подкупает
Ремесленников и торговцев бедных.
Цетег же домочадцам, людям смелым,
Которые к тому ж сильны числом,
Велел оружье взять и попытаться
Его освободить. И если мер
Не примете вы, бунт начаться может,
Хоть сделали мы все, что в наших силах,
Чтоб помешать ему. Теперь вы сами
Подумайте, как защитить себя.
Цицерон
Отцы, что вам постановить угодно?
Силан, как консул будущего года,
Скажи нам первый мнение свое.*
Силан
Я буду краток. Раз они пытались
Наш славный Рим стереть с лица земли
И власть его сломить его ж оружьем,
Их смерти надлежит предать; и если б
Своим дыханьем мог я убивать,
Они б ни одного мгновенья дольше
Не отравляли воздух над страной.
Первый сенатор
Согласен я.
Второй сенатор
И я.
Третий сенатор
И я.
Четвертый сенатор
Я тоже.
Цицерон
А что, Кай Цезарь, скажешь ты?
Цезарь
Отцы.
Нельзя нам поддаваться, вынося
Сужденье о делах больших и сложных,
Вражде и жалости, любви и гневу.
Дух постигает истину с трудом
Там, где ее затмили эти чувства.
Поэтому напоминаю вам
Для блага всем нам дорогого Рима,
Что не должны достоинство свое
Вы в жертву приносить негодованью,
В вас вызванному шайкою Лентула,
Равно как и своею доброй славой
Пристрастиям в угоду поступаться.
Да, если можно кару изобресть,
Которая равнялась бы злодейству,
Ее готов одобрить я. Но если
Его невероятность превосходит
Все, что измыслить в силах человек,
Мы вправе, как мне кажется, прибегнуть
Лишь к мерам, предусмотренным законом.
Когда приводит маленьких людей
Минутная запальчивость к ошибке,
То этого никто не замечает:
Ведь их известность их судьбе равна.
Проступки ж тех, кто на вершине власти
И, значит, на виду у всех живет,
Немедленно огласку получают.
Чем выше положенье человека,
Тем меньше у него свободы действий.
Ему нельзя лицеприятным быть,
Раз то, что назовут в простолюдине
Простым порывом гнева, в нем сочтут
Жестокосердьем и высокомерьем.
Я знаю, что оратор предыдущий
Отважен, справедлив и предан Риму
И что такие люди, как Силан,
Умеют подавлять свои пристрастия.
Но нахожу я хоть и не жестоким
(Какую меру можно счесть жестокой
Перед лицом подобных преступлений?),
Однако совершенно чуждым духу
Законов наших мнение его.
Они предписывают римских граждан
Карать не смертной казнью, но изгнаньем.
Так почему ж ее он предложил?
Конечно, не из страха, ибо консул
Своим усердьем устранил опасность.
Быть может, для острастки? Но ведь смерть
Конец всех наших бед и доставляет
Нам больше облегчения, чем горя.
Итак, считаю я ненужной казнь.
Однако, - скажут мне, - на волю выйдя,
Они усилят войско Катилины.
Во избежанье этого, отцы,
Я предлагаю вам их достоянье
Конфисковать в казну, а их самих
Держать вдали от Рима в заключенье,
По муниципиям распределив
Без права и возможности сноситься
С собранием народным и сенатом,
И всех оповестить, что муниципий,
Нарушивший указанный запрет,
Объявим мы врагом отчизны нашей.
Все
Разумное, достойное решенье!
Цицерон
Отцы, читаю я на ваших лицах,
Повернутых ко мне, вопрос безмолвный:
К какому предложенью я склонюсь.
Суровы оба. Оба соразмерны
И важности решаемого дела,
И благородству тех, кем внесены.
Силан стоит за казнь, которой вправе
Отчизна предавать преступных граждан,
Как это и бывало в старину.
А Цезарь предлагает нам виновных
Обречь пожизненному заключенью.
Затем что эта кара горше смерти.
Решайте, как хотите. Консул ваш
Все, что для Рима благом вы сочтете,
Поддерживать и защищать готов.
Он встретит грудью, чуждой колебаньям,
Любой удар судьбы, пусть даже смерть:
Ведь не умрет позорно тот, кто храбр.
Рыдая - тот, кто мудр, и слишком рано
Тот, кто успел сан консула снискать.
Силан
Отцы, я предложил вам то, что мне
Казалось для отечества полезным.
Катон
Тебе, Силан, оправдываться не в чем.
Цицерон
Катон, ты просишь слова?
Катон
Да, прошу.
Вы слишком долго спорите о том,
Как наказать злодеев, от которых
Без промедленья нужно оградиться.
Их преступленье - не из тех, какие
Караются лишь после совершенья:
Коль совершиться мы ему дадим,
То покарать его уже не сможем.
Достойный Цезарь здесь с большим искусством
О жизни и о смерти рассуждал.
Мне кажется, что он считает басней
Все, что известно нам о преисподней,
Где добрые отделены от злых,
Которых мучат Фурии в местах
Бесплодных, отвратительных и страшных.
Поэтому злодеев содержать
Он хочет в муниципиях под стражей,
Боясь, что в Риме их спасут друзья,
Как будто те, кто к этому способен,
Сосредоточены в одной столице,
А не по всей Италии живут;
Как будто дерзость не смелеет там,
Где ей сопротивление слабеет.
Коль верит он, что налицо опасность,
Совет его нелеп, а коль не верит
И страху чужд в отличие от всех,
То нам самим его страшиться нужно.
Отцы, я буду прям. На ваших лицах
Написано стремленье возложить
Все упованья ваши на бессмертных,
Хоть помощь их стяжают не обетом
Или плаксивой женскою молитвой,
Но мужеством и быстротой в решеньях.
Тому, кто смел, им стыдно отказать;
Зато им ненавистны лень и трусость.
А вы боитесь наказать врагов,
Которых в доме собственном схватили!
Что ж, пощадите их и отпустите,
Оружье им вернув, чтоб ваша мягкость
И жалость обернулись против вас!
О, все они - недюжинные люди
И согрешили лишь из честолюбья!
Давайте ж пощадим их и простим!
Да, если бы они щадили сами
Себя иль имя доброе свое,
Людей или богов, и я бы тоже
Их пощадил. Но в нашем положенье
Простить их - значит провиниться хуже,
Чем те, кого вы судите сейчас.
Вы были б вправе совершить ошибку,
Когда б у вас в запасе было время,
Чтобы ее исправить, заплатив
За промах запоздалым сожаленьем.
Но мы должны спешить. И потому,
Коль вы хотите жизнь отчизны нашей
Продлить еще хотя б на день один,
Я требую, чтоб ни минуты жизни
