Итак, все складывалось соответственно намерениям Кардинала. Однако оставалось еще препятствие, преодолеть которое, как он считал, было труднее всего. Оно состояло в необходимости привлечь к осуществлению замысла герцога Орлеанского и заставить его сменить дружеское расположение к Принцу на желание способствовать его гибели. Следовало еще, и притом мгновенно, уничтожить доверие, которое на протяжении целых двадцати лет герцог питал к советам аббата Ларивьера, крайне заинтересованного в сохранении за Принцем его положения. Г-жа де Шеврез взялась справиться с этой последней трудностью и, чтобы достигнуть этого, пожаловалась герцогу Орлеанскому, что поддерживать с ним близкие отношения стало небезопасно, так как все его слова и мысли сразу же докладываются аббатом Ларивьером Принцу и г-же де Лонгвиль, и что аббат Ларивьер, предавшийся им из боязни, как бы они не помешали в Риме его притязаниям на кардинальскую шляпу, сделал их свидетелями и судьями тайн и поведения своего господина. Она убедила герцога Орлеанского также и в том, что аббат Ларивьер вступил с ними в сношения в связи с замужеством г-жи де Пон, а в доказательство того, что их сговор зашел весьма далеко, сообщила ему, что Принцесса-мать с такою горячностью помогла м-ль де Сожон {24} в осуществлении ее желания стать кармелиткой исключительно для того, чтобы удалить ее о глаз Месье, который доверял ей во всем, и тем самым не допустить, чтобы она обратила его внимание на слепое подчинение аббата Ларивьера дому Конде. Наконец, г-жа де Шеврез сумела настолько восстановить герцога Орлеанского против его подручного, что он стал с полной готовностью прислушиваться к любым мнениям и суждениям об аббате Ларивьере, какие бы ни пожелали ему сообщить.
Кардинал со своей стороны ловко возобновил уже бывший как-то у него разговор с герцогом Роганом {25} о том, чтобы тот склонил Принца ходатайствовать о предоставлении ему должности коннетабля, {26} на которую Принц никогда не изъявлял желания притязать, чтобы не вызвать зависти в герцоге Орлеанском. И действительно, хотя он и на этот раз по тем же соображениям отклонил предложение Кардинала, тот сумел так искусно использовать свои частные беседы с герцогом Роганом, что придал им видимость тайных переговоров, которые Принц якобы вел с ним, без ведома герцога Орлеанского и в некотором роде в ущерб его интересам. Месье, усмотрев в таком поведении Принца неискренность и непочтительность, счел себя свободным от соблюдения всех данных ему обещаний и, не колеблясь, одобрил намерение Кардинала подвергнуть его заключению.
Для его осуществления они выбрали день, {27} на который был назначен ближайший Совет. Они решили арестовать также принца Конти и герцога Лонгвиля, рассчитывая этой мерой предупредить беспорядки, которые мог возбудить предпринимаемый ими шаг. Эти принцы с некоторых пор избегали, по настоянию г-жи де Лонгвиль, находиться одновременно все трое в Палэ-Рояле, впрочем, скорее идя навстречу ее пожеланию, чем из убеждения, что такой образ действий и в самом деле необходим для их безопасности. И не потому, чтобы они не получили нескольких предупреждений о том, что в недалеком будущем должно с ними произойти. Но Принц придавал им слишком мало значения, чтобы внять содержавшимся в них советам. Порою он принимал их с горькой усмешкой и уклонялся от их обсуждения, чтобы не признаваться, что его поведение относительно двора было ошибочным, так что его ближайшие родичи и друзья опасались сообщать ему свои мнения по этому поводу. И все же принц Марсийак, заметив различие в обхождении герцога Орлеанского с Принцем, с одной стороны, и с фрондерами - с другой, сказал принцу Конти в день, когда тот был арестован, что аббат Ларивьер несомненно подкуплен двором или окончательно уничтожен в глазах своего господина и что, таким образом, по его мнению, сейчас не может быть и речи о какой-либо безопасности Принца и принца Конти. Тот же принц Марсийак за день перед тем рассказал Ламуссэ, {28} что к нему явился старшина его околотка, который сообщил, что за ним прислали от имени короля и доставили его в Люксембургский дворец {29} и что, когда он находился там в галерее, г-н Летеллье в присутствии герцога Орлеанского задал ему вопрос, встретит ли народ с одобрением кое-какие крайне решительные действия короля с целью восстановления своей власти, на что он ответил, что если дело идет не об аресте герцога Бофора, то нет ничего такого, на что народ не дал бы своего согласия. После чего упомянутый старшина околотка и явился к принцу Марсийаку с сообщением о намерении расправиться с Принцем и о том, что это, судя по всему, произойдет в ближайшее время. Ламуссэ пообещал пересказать это Принцу, но тот впоследствии утверждал, что он никогда ему об этом не говорил.
Между тем Кардинал, желая вдобавок к тому, что он готовил для Принца, еще и насмеяться над ним, сказал ему, что в тот же день хочет выдать ему головою фрондеров и что им сделано распоряжение арестовать де Кутюра,30 главного виновника мятежа Жоли и возглавлявшего тех, кто на Новом мосту напал на людей и карету Принца, но поскольку он опасается, как бы фрондеры, увидев, что их, следовательно, разоблачили, не предприняли какой-нибудь попытки вырвать де Кутюра из рук офицера, которому поручено доставить его в Венсеннский лес, необходимо, чтобы Принц взял на себя труд приказать жандармам и легкой кавалерии короля сопровождать арестованного во избежание беспорядков. Принц отнесся к этим словам Кардинала с полным доверием, которое только и требовалось, чтобы он дал себя обмануть. Он в точности исполнил это поручение Кардинала и принял все необходимые меры предосторожности, дабы его самого беспрепятственно отвезли в тюрьму.
Герцог Лонгвиль находился тогда в Шайо, и Кардинал через состоявшего при нем для поручений некоего Приоло {31} передал, чтобы он в тот же день предложил в Совете закрепить право на замещение должности коменданта Старого дворца в Руане, когда она станет свободной, за сыном маркиза Беврона {32} и чтобы грамоту об этом он вручил ему самолично, дабы это семейство получило ее непосредственно от него. Герцог Лонгвиль незамедлительно, вечером восемнадцатого января 1650 года, отправился в Палэ-Рояль, и Принц, принц Конти и он, едва войдя в галерею у покоев королевы, были арестованы капитаном ее гвардейцев Гито. {33} Немного спустя их усадили в карету короля, поджидавшую у Малых ворот дворцового сада. Конвой был более слабым, чем можно было предположить; возглавлял его лейтенант жандармов граф Миоссанс, тогда как Комменж, {34} лейтенант гвардейцев королевы, над которыми начальствовал его дядя Гито, был приставлен сторожить принцев внутри кареты.
Никогда особы столь высокого положения не препровождались в тюрьму столь малым числом людей: всего насчитывалось шестнадцать всадников да еще помещавшиеся вместе с арестованными в карете. Кромешная тьма и плохая дорога повели к тому, что карета опрокинулась и, таким образом, тем, кто пожелал бы предпринять освобождение арестованных, предоставлено было достаточно времени, но никто не почел своим долгом решиться на это. {35}
Хотели одновременно арестовать также принца Марсийака и Ламуосэ, но их не нашли. {36} Государственного секретаря г-на де Лаврийера {37} послали передать г-же де Лонгвиль приказание королевы явиться к ней в Палэ-Рояль, где имели намерение ее задержать. Но вместо того, чтобы повиноваться, она по совету принца Марсийака сразу же решила выехать из Парижа, собираясь направиться как можно быстрее в Нормандию, чтобы склонить эту провинцию и руанский парламент на сторону принцев и обеспечить себе поддержку друзей, крепостей герцога Лонгвиля и города Гавр-де-Грас. Но поскольку, чтобы покинуть Париж, ей нужно было остаться неузнанной, поскольку она хотела увезти с собой и м-ль де Лонгвиль {38} и поскольку, не имея при себе ни своей кареты, ни своих слуг, была вынуждена дожидаться их в таком месте, где не могли бы ее обнаружить, она укрылась в одном частном доме, из которого видела праздничные огни и другие свидетельства народного ликования по случаю ареста ее братьев и мужа. Наконец, когда приготовления к отъезду были закончены, принц Марсийак выехал вместе с нею. Затем, после неудачных попыток завоевать руанский парламент, она направилась в Дьепп, где пробыла до приезда двора, который вскоре туда прибыл и прибытие которого посеяло в ней такую тревогу, что, дабы обеспечить себя от возможности быть задержанной горожанами Дьеппа, а также Леплесси-Белльером, {39} двигавшимся туда с отрядами короля, ей пришлось, претерпев много опасностей, взойти на корабль и переправиться в Голландию, чтобы оттуда добраться затем до Стене, куда удалился г-н де Тюренн сразу же после ареста принцев.
Принц Марсийак выехал из Дьеппа несколько раньше г-жи де Лонгвиль и направился в свое губернаторство Пуату, дабы иметь в своем распоряжении все необходимое для войны и попытаться вместе с герцогом Буйонским, Сен-Симоном {40} и Лафорсом {41} снова разжечь недовольство в бордоском парламенте и в горожанах Бордо и таким образом вынудить их принять сторону Принца. Этот город и этот парламент были тем сильнее восстановлены против двора, что его манифесты после заключения Принца вменяли тому в вину как наиболее тяжкое его преступление отстаивание с чрезмерной горячностью интересов Гиени. {42}
