Лео Перуц - Парикмахер Тюрлюпэн

- Вы очень добры ко мне, ваша милость, - сказала девушка, - и так как вы разрешаете мне сказать вам правду... Я, видите ли, завтра утром покидаю этот дом и не знаю, не придется ли мне впредь зарабатывать себе хлеб прядением шерсти.

- Почему же, - спросил Тюрлюпэн, набивая себе рот паштетом из дичи, почему покидаете вы этот дом, где наблюдается такое изобилие во всех мыслимых вещах?

- Дворецкий вбил себе в голову выдать меня за одного из здешних лакеев. А у меня много причин чувствовать отвращение к человеку, которого он мне прочит в мужья. Вид у него такой, что я и описать не могу. Лицо плоское, глаза свиные, ноги как колоды, и к тому же он стар, и драчлив, и скуп. На любовника ничуть не похож. Но в мужья, по мнению дворецкого, годится всякий.

- И этот-то гнусный человек дерзает вас любить? - воскликнул с негодованием Тюрлюпэн. - И нет никаких средств нагнать на него страху?

- Никаких, - сказала девушка печально. - Он все время ко мне пристает. А дворецкий... с тех пор, как это началось, я никак не могу с ним ужиться.

Тюрлюпэн забыл про вино и паштет. Он призадумался. Кому же помочь этой несчастной девушке, как не ему? Для этого ему достаточно замолвить за нее словечко своей матери.

- Не знаю почему, - сказал он, - но я почувствовал к вам дружбу. Коротко говоря, я желаю сделать для вас все, что могу. Этакий бессовестный негодяй этот дворецкий! Я скажу ее светлости герцогине об его дурном поведении. Не беспокойтесь, мы ему покажем, кто мы такие. Герцогиня меня послушается, будьте уверены. Ах, я мог бы вам рассказать такие вещи, что вы бы уши развесили.

- Если вам, в самом деле, угодно будет похлопотать за меня у герцогини, ваша милость, - сказала обрадованная девушка, - вы меня осчастливите больше, чем я стою и чем смею надеяться. Я вам буду очень признательна, ваша милость. Я уже постаралась о том, чтобы вы всем были в доме довольны, и впредь буду вам служить еще с большим усердием.

- Ну ладно, - сказал Тюрлюпэн. - Дайте мне только сначала поговорить с ее светлостью герцогиней. Пусть меня поколотят, если после этого разговора не будет все делаться в этом доме по моему желанию. Назовите мне свое имя. Я должен знать его, чтобы поговорить с герцогиней о вашем деле.

- Жаннетон, - сообщила горничная, - но в доме есть еще другая служанка Жаннетон, и поэтому меня зовут Жерардой. Я из Булони. У отца моего в этом городе есть маленькая столярная мастерская, но он очень стар, и к нему редко заглядывают заказчики. Чтобы не быть ему в тягость, я отправилась в Париж и с шестнадцати лет кормлюсь в этом доме.

- Из Булони? Это меня поражает, - заметил Тюрлюпэн. - У девушек из Булони волосы обычно бывают сухими и совершенно лишенными блеска. Это происходит от морского воздуха, который обесцвечивает и сушит волосы. Ваши же волосы прекрасного каштанового цвета и естественно вьются.

- Это верно, мои волосы вьются естественно, - подтвердила девушка очень оживленно. - Но вы первый заметили это из всех посетителей этого дома, ваша милость. Остальные совсем не обращают на это внимания.

- Вы молоды и хорошо сложены, - продолжал Тюрлюпэн. - Такие качества я ценю. Выпейте-ка вместе со мною вина и отведайте этого паштета из дичи.

- С вашего разрешения и только, чтобы вас не прогневить, - сказала девушка и пригубила рюмку.

Некоторое время оба молчали. Капля красного вина осталась у нее на губах. Тюрлюпэн придвинулся к ней. Он обдумывал, как бы приличным образом, но все же по-дворянски объясниться этой красивой девушке в любви.

- У вас есть баррикада, которую я охотно взял бы штурмом, - сказал он наконец немного неуверенно и показал на ее косынку.

Она покраснела и взглянула на открытую дверь. Потом наклонилась к Тюрлюпэну.

- Ваша милость, - стыдливо прошептала она, - говорят, что любовь знатных господ не приносит нам, бедным девушкам, счастья и благословения. Но вы были так добры ко мне. И если я вам действительно нравлюсь, то... Я сплю в девичьей, и там же меня можно застать после обеда. Это третья дверь в узком коридоре, который ведет с галереи в эту часть здания. Проходя после обеда в свою комнату, постучите ко мне в дверь. Я приду.

- Жерарда, - сказал Тюрлюпэн, радостно-возбужденный. - Я вам очень предан. Вы делаете меня счастливейшим из людей, и я благодарю Бога за то, что он сотворил вас такою красавицей.

- Не называйте меня Жерардою, называйте меня Жаннетон. И затем вот что: вы должны два раза постучать, ваша светлость, чтобы я знала, что это вы, потому что капитан де Кай и де Ругон опять у нас гостит. Этот старик не перестает меня преследовать, чтобы сделать меня предметом своих ласк, похожих, скорее, на обезьяньи, чем на человеческие. Постучите же, осторожности ради, дважды в дверь, ваша милость. Тогда я буду знать...

Она умолкла. В открытых дверях стоял дворецкий. Она взяла поднос с бутылками, тарелками и стаканами и выпорхнула из комнаты.

- Ваша милость, - обратился дворецкий к Тюрлюпэну. - Совещание только что началось. Вас ждут в Большой Мавританской зале. Остались ли вы довольны услугами?

Глава XX

Почтительное молчание воцарилось в Мавританской зале, когда со своего места поднялся господин Пьер де Роншероль. Седовласый дворянин, который тридцать лет тому назад, на последнем собрании генеральных штатов, от имени французской знати дал гордый и строптивый отпор королю, с тех пор не забывавшийся, - этот последний свидетель великого и канувшего в вечность времени, приветствовал собравшихся торжественными словами, каждого из них называя по имени и выражая ему благодарность за приезд.

- Меня прислала знать Нормандии, - сказал он затем, - знать страны, стены которой - морские волны, а кровля - бури. Нашим терпением злоупотребляют. К нам назначили наместника не из нашей среды, не принадлежащего к знати. Покуда дело касалось несправедливости интендантов, ограничения общественных свобод, утраты нами наших должностей и почетных мест, наших ленных и родовых владений, мы безропотно несли свое горе, твердо решившись ждать лучших времен. Теперь, однако, ясно и для всякого очевидно, что совершается посягательство на нашу честь.

Возгласы гнева и негодования поднялись в зале. Тюрлюпэн обратился к своему соседу, принцу де Марсильяку:

- Я не вижу господина де ла Рош-Пишемэра. Куда он девался?

- Он поехал в Лувр, чтобы поглядеть, нет ли каких-нибудь новостей.

- И еще засветло вернется?

- Непременно.

Шум улегся между тем, и господин де Роншероль продолжал свою речь:

- Мы в Нормандии желаем мира, его же желают король и королева, и народ, и вся Франция, но мира не желает господин де Ришелье. Многие годы не перестает он насильственно нарушать законы королевства и ни во что не ставит подтвержденные договорами и грамотами права дворянства. Он желает войны. Ладно же! Он ее получит. Мы с оружием в руках восстанем против тирана, попирающего законы, разоряющего Францию, предавшего благороднейших и вернейших вассалов его величества в руки палача. И как дева Мария и святой Иосиф...

- Хвала памяти господина д'Эффио! Хвала памяти господина де Монморанси! - воскликнул со своего места принц д'Обижу.

- И как дева Мария и святой Иосиф, - продолжал, возвысив голос, господин де Роншероль, - вышли искать младенца Иисуса, так идем и мы, начертав на своих знаменах: "Regem nostrum quaerimus!16" - "Короля нашего мы ищем, справедливого короля, который бы внял нам, короля без произвола и тирании, короля без Ришелье..." Я кончил. Да благословит Бог наше предприятие и руководит нами в совещаниях наших, дабы мы ничего не постановили, не клонящегося к славе его и к процветанию его государства.

Собрание молча выразило свое почтение маститому предводителю нормандской знати. Но это молчание длилось недолго. Оно сменилось легкой тревогой, возбужденным перешептыванием, когда слово взял представитель Оверни, господин де Шоденье, маркиз де Рошешуар, канцлер ордена Св. Духа. Герцог де Лаван поднялся и неслышными шагами прошел через залу. Около дворян, собравшихся вокруг принца д'Обижу, он остановился, как будто должен был преподать им тайные указания.

- Меня знают здесь в достаточной мере, - заговорил господин де Шоденье, - всем известно, что никогда в жизни не владел мною страх, что во всех своих поступках я руководился только чувством чести. Советы мои постоянно сводились к тому, чтобы испытать все средства примирения и только в случае крайней необходимости взяться за оружие. Не наступил, по-моему, еще день...

- Этот день наступил! Довольно мы ждали, - крикнул принц д'Обижу.

- Не настал еще день... - повторил господин Шоденье.

Но слова его вызвали со всех сторон бурные протесты.

- Не слушайте его! Всякая отсрочка равносильна поражению и гибели!

- Господин кардинал потешается над нашей медлительностью и пользуется ею!

- Неужели дать ему время придумать новые козни?

- Дворянство Оверни, пославшее меня... - заговорил опять господин де Шоденье.