Этим Кристина его удивила. Раньше ее не отличала тяга к семейной жизни. Он знал ее, пусть и сошлись они только в последнее время, достаточно давно, практически с того момента, как она приехала из Штатов четыре года тому назад. Какоето время снималась в рекламных объявлениях, и дела у нее шли неплохо, пусть ей и не нравились те картинные позы и глупые сексуальные улыбки, которые желали видеть рекламодатели. Она умела печатать и стенографировать, а потому ее часто нанимали американские бизнесмены, приезжавшие в Париж на месяц-другой. Она быстро овладела французским, водила автомобиль и время от времени возила старых богатых американок по замкам Луары или в Швейцарию. Похоже, она не испытывала никакой потребности в сне (хотя теперь ей уже было двадцать шесть), могла веселиться всю ночь, бывала на всех вечеринках и, насколько знал Беддоуз, жила с двумя его приятелями фотографом и пилотом Авиационного транспортного командования, который разбился под Франкфуртом. Ей можно было позвонить в любое время дня и ночи без риска нарваться на грубость, она легко и непринужденно вписывалась в любую компанию. Всегда знала, какое бистро самое популярное, кто поет к каком клубе, выставку какого молодого художника следует посетить, кто сейчас в городе и кто должен прибыть на следующей неделе, в каких маленьких отелях под Парижем лучше всего провести уикэнд. От избытка денег она, безусловно, не страдала, одевалась изящно, по французской моде, но с американскими нюансами. Ее французских друзей это забавляло, а американцы ясно видели, что она лишь пытается прикинуться европейской женщиной, в душе оставаясь американкой. Так или иначе, она не относилась к тем девушкам, которые могли бы понравиться бабушке потенциального жениха, но, как однажды сказал ей Беддоуз, являлась украшением суетливой и тревожной второй половины двадцатого столетия.
Ветераны наконецто тронулись в путь, знамена проплыли мимо парижского отделения "Транс уорлд эрлайнс" и двинулись по Елисейским Полям. Беддоуз наблюдал за ними, думая о других парадах, других знаменах. А потом увидел Кристину, наискосок пересекающую мостовую, легко и уверенно лавируя между автомобилями. Она может прожить в Европе всю жизнь, подумал Беддоуз, с улыбкой глядя на нее, но ей достаточно пройти десять шагов, чтобы все поняли, что родилась она на другом континенте.
Он встал, когда она открыла дверь на террасу. Шляпку она не носила, и Беддоуз отметил, что волосы у нее более темные и заметно удлинились. Он расцеловал ее в обе щеки.
- Так, вроде бы, принято во Франции.
Она на мгновение прижалась к нему.
- Ну вот, мужчина вернулся.
Села, расстегнула пальто, улыбнулась через столик. Щеки у нее раскраснелись от холодного воздуха, глаза сверкали, выглядела она ослепительно молодой.
- Душа Парижа, - Беддоуз коснулся ее руки. - Американской его части. Что будем пить?
- Чай, пожалуйста. Я так рада тебя видеть.
- Чай? - Беддоуз изобразил недоумение. - Чтото случилось?
- Нет, - Кристина покачала головой. - Просто хочу чая.
- Таким напитком не принято встречать путешественника.
- С лимоном, пожалуйста, - добавила Кристина.
Беддоуз пожал плечами и заказал чай.
- Как Египет? - спросила Кристина.
- Я был в Египте? - Беддоуз воззарился на Кристину, любуясь ее лицом.
- Так писали в газетах.
- О, да, - и продолжил голосом всезнайкикомментатора. - Новый мир, корчащийся в родовых муках. Феодализм он уже перерос, до демократии - не дозрел...
Кристина скорчила гримаску.
- Прекрасная фраза для анналов Государственного департамента. Я просто хотела узнать, как в Египте.
- Солнечно и грустно. После двух недель в Каире начинаешь всех жалеть. Как Париж?
- Демократию он уже перерос.
Беддоуз улыбнулся, наклонился через маленький столик, поцеловал Кристину.
- Я просто хотел узнать, как в Париже?
- Без изменений, - помолчав, Кристина добавила. - Почти без изменений.
- Кто в городе?
- Все те же лица. Обычные счастливые изгнанники. Чарльз, Борис, Энн, Тедди...
Тедди звали того самого фотографа.
- Ты с ним часто виделась? - как бы невзначай спросил Беддоуз.
- А что? - Кристина чуть улыбнулась.
- Просто интересуюсь.
- Нет. В городе его Грек.
- Все еще Грек?
Официант принес чай. Она наполнила чашку, выжала лимон длинными ловкими пальцами. Беддоуз отметил, что она более не пользуется ярким лаком.
- Твои волосы. Что случилось?
Кристина небрежно коснулась волос.
- О... Ты заметил?
- Блондинки нынче не в моде?
- Я решила вернуться к своему естественному цвету. Посмотреть, что из этого выйдет. Тебе нравится?
- Еще не решил. Они стали длиннее?
- Да. На зиму. Чтобы не мерзла шея. Люди говорят, что с такой прической я выгляжу моложе.
- Они совершенно правы. Выглядишь ты ровно на одиннадцать лет.
Кристина улыбнулась, отсалютовала ему чашкой.
- За тех, кто возвращается.
- Тосты чаем я не принимаю.
- Пора отвыкать от вредных привычек. Га спиртном свет клином не сошелся, - Кристина маленькими глоточками пила чай.
- Я вот подумал насчет вечера, - сменил тему Беддоуз. - Предлагаю лишить своей компании наших друзей и пообедать в том бистро у рынка. Мне ужасно хочется стейка. А потом... - он не договорил. - Что такое? Мы не сможем вместе пообедать?
- Не совсем так, - Кристина наклонила голову, уставилась на чашку с чаем. - У меня свидание...
- Так отмени его, - вырвалось у Беддоуза. - Продинамь этого типа.
- Не могу, - Кристина вскинула на него глаза. - Он придет сюда с минуты на минуту.
- Ага, - Беддоуз кивнул. - Это, естественно, меняет дело.
- Да.
- Мы не можем бортануть его?
- Нет, мы не можем бортануть его.
- Нет таких мужчин, которых нельзя бортануть. Скажи, что прибыл старый друг, чудом избежавший ужасов пустыни, дизентерии, религиозных фанатиков, которые едва не освежевали его живьем. Скажи, что он требует особого внимания, что его расшалившимся нервам нужно трепетное отношение.
Улыбаясь, Кристина покачала головой.
- Извини, не могу.
- Так давай скажу я, - гнул свое Беддоуз. - Как мужчина - мужчине. Видишь ли, старичок, мы оба взрослые люди, цивилизованные существа... в таком вот аспекте.
- Нет.
- Почему нет? - спросил Беддоуз, отдавая себе отчет в том, что нарушает данный себе и ранее свято соблюдаемый зарок никого ни о чем не просить. Почему мы не можем этого сделать?
- Потому что я не хочу.
- О, ветер дует в том направлении.
- Меняется в том направлении. Мы можем пообедать вместе. Втроем. Он очень милый человек. Он тебе понравится.
- В мой первый вечер в Париже никакой мужчина понравиться мне не может, - отрезал Беддоуз.
Они посидели в молчании. Беддоуз вспоминал, как Кристина, после его неожиданного звонка, всегда говорила ему: "Это, конечно, грех, но я его бортану. Встретимся в восемь". И он не мог заставить себя поверить ее последним словам, потому что смотрела она на него, как и раньше, прикасалась к его руке точно так же, как и раньше.
- Две месяца - долгий срок, - не так ли? - спросил Беддоуз. - Особенно в Париже?
- Нет, - ответила Кристина. - Недолгий. Ни в Париже, ни гделибо еще.
* * *
- Привет, Кристина, - к их столику подошел высокий, крепко сложенный, светловолосый, улыбающийся молодой мужчина, со шляпой в руке. Наклонился, поцеловал ее в лоб. - Кафе я нашел без труда.
Беддоуз поднялся.
- Джек, это Уолтер Беддоуз, - представила его Кристина. - Джон Хайслип. Доктор Хайслип.
Мужчины пожали друг другу руки.
- Он хирург, - пояснила Кристина, когда Хайслип отдал шляпу и пальто подошедшему гардеробщику и сел рядом с ней. - В прошлом году его фотографию едва не опубликовали в "Лайфе". Чтото он такое проделал с почками. Через тридцать лет он будет безумно знаменитым.
Хайслип рассмеялся. Крупный, спокойный, уверенный в себе, похоже, в молодости спортсмен, выглядевший моложе своих лет. И Беддоузу хватило одного взгляда, чтобы понять, что Хайслип по уши влюблен в Кристину. Да тот и не пытался скрывать своих чувств.
- Что вы будете пить, доктор? - спросил Беддоуз.
- Пожалуйста, лимонад.
- Un citron presse[2], - бросил Беддоуз официанту, и с любопытством посмотрел на Кристину, но на и бровью не повела.
- Джек не пьет. Говорит, это печальная участь тех, кто зарабатывает на жизнь, разрезая других людей.
- Когда я выйду на пенсию, - радостно воскликнул Хайслип, - я буду пить, как извозчик, а руки у меня будут дрожать, как лист на ветру, - он повернулся к Беддоузу. Несомненно, ему с большим трудом удалось оторвать взгляд от Кристины. - Вы хорошо провели время в Египте?
- Так вам известно о моей поездке? - удивился Беддоуз.
- Мне сказала Кристина.
- Я дал клятву по возвращению в Париж месяц не говорить о Египте.
Хайслип рассмеялся. Смех непринужденный, лицо дружелюбное.
- Я вас понимаю. То же самое мне иной раз хочется сказать о больнице.
