Петр устремился вслед за ним. «Здесь что-то стряслось, — мелькнуло у него в голове. — Таким встревоженным я Пойтека еще никогда не видел…»
Пойтек меж тем скрылся за двухстворчатой дверью в другом конце коридора. Пробежав просторную прихожую, он, не стучась, вошел в примыкавшую к ней комнату. Петр последовал за ним и лишь тогда понял, куда он попал, когда очутился лицом к лицу с председателем директориума[1].
Тот сидел в кожаном кресле за широким письменным столом, а возле него, с телефонной трубкой у уха, стоял Потьонди в своей неизменной синей рабочей блузе. Пойтек что-то громко крикнул председателю, но слова его потонули в общем шуме: Потьонди изо всех сил кричал в телефонную трубку, да и остальные находившиеся в комнате шумно спорили.
Петр хотел удалиться, но не успел он взяться за ручку двери, как Пойтек крикнул ему:
— Стой, еще не знаешь, куда итти, а уже бежишь!.. Сбегай сначала в казармы и погляди, действительно ли там никого не осталось… Правда ли, что этот…
— Правда… Я только что оттуда. Вся рота ушла на ученье.
Пойтек крепко выругался.
Потьонди с ожесточением швырнул на стол трубку.
— Телефонная станция за «национальную социал-демократию». Кричат «ура» и не соединяют…
Белокурый рабочий, высокий и широкоплечий — председатель революционного трибунала — спокойно заметил:
— Социал-демократическая контрреволюция.
— Товарищ! — укоризненным тоном воскликнул седой председатель директориума. — Надо подать сигнал фабричной дружине, — добавил он уже тише.
— Ты сам будто не понимаешь! — и Пойтек хватил кулаком по столу. — Ведь мы же условились, что сигналом к сбору будет служить гудок завода Маутнера и сборным пунктом заводской двор! А теперь как раз этот завод в руках контрреволюционеров…
— При чем же тут Маутнер? Ты только что сказал, что город обстреливают мониторы?
— И с мониторов палят и завод Маутнера у них в руках!
— К тому же на заводе пожарный обоз и склад оружия. В том-то и вся беда…
— Гм…
— Наша обязанность, товарищи, — вмешался невзрачного вида человек с кривым ртом, бывший секретарь социал-демократической партии Фельнер, — наша обязанность прежде всего защищать ратушу. Нужно запереть ворота…
— Трусливая скотина! — крикнул ему Потьонди.
— Нам прежде всего нужно выиграть время, — заявил Пойтек. — Я отправлюсь на завод Маутнера. Надо задержать их выступление, чтобы нам успеть собраться с силами. Поскорей собирайте рабочих… Оружие тоже, верно, найдется в казармах.
Потьонди одобрительно кивнул.
— Будет сделано, — сказал он.
— Ты идешь со мною, — крикнул Пойтек Петру и, не дожидаясь ответа, выбежал из комнаты. Нагнать его Петру удалось лишь у самых ворот.
За те несколько минут, что Петр провел в ратуше, улицы приобрели совсем другой вид. Вокруг ратуши не было ни души — лишь часовой стоял посреди площади, наблюдая в небе разрывы шрапнелей. Перед самой ратушей остановился трамвайный вагон, и все пассажиры тотчас же исчезли, словно сквозь землю провалились. Со стороны Будапешта показался автомобиль с красным флажком и, не останавливаясь, понесся дальше, по направлению к казармам.
Немного дальше, возле проспекта Ваци, картина опять была иная: там на тротуарах толпилось множество народу, по преимуществу женщины и дети, но были здесь также и рабочие, шедшие с фабрик домой, на обед. У всех был такой вид, словно чего-то ждали, сами не зная, чего именно. Одно было ясно всем; что-то происходит. Там, куда все всматривались, — там улица была совершенно безлюдна. Вдали виднелся длинный ряд фабрик, тянувшийся по направлению к Пешту. Словно навытяжку стояли, вздымаясь к небу, высокие фабричные трубы. Трамвай бешено мчался к Пешту, и следом за ним, словно наперегонки, несся грузовик.
Задняя стена завода Маутнера выходит на Дунай, а передняя — высокая железная стена с широкими чугунными воротами — на проспект Ваци. В этом месте улица чрезвычайно узка — лишь несколько метров отделяет чугунные ворота от стоящего напротив одноэтажного дома. Водосточный жолоб, окаймляющий крышу, всего на какой-нибудь метр возвышается над фабричной стеной, утыканной огромными железными гвоздями остриями вверх.
Заводские ворота были открыты настежь. На крыше видневшейся за ними сторожки привратника развевался красно-бело-зеленый национальный флаг.
— Куда?
Двое вооруженных пожарных преградили Пойтеку дорогу.
— На фабрику.
Один из пожарных усмехнулся, другой пожал плечами. Чугунные ворота захлопнулись за Пойтеком и Петром.
На фабричном дворе в два ряда были выстроены вооруженные пожарные и рабочие. Перед ними стояли брандмайор и три-четыре солдата с кокардами национальных цветов на плече; хотя у них ни звезд, ни орденов не было, в них сразу же можно было угадать офицеров. Один из них держал речь.
— …Национальная социал-демократия… свобода… истинные вожди рабочего класса. Антанта посылает одежду и съестные припасы…
Некоторое время никто не обращал внимания на Пойтека. Он хранил молчание, и оба пожарные неподвижно стояли за его спиной. Не двинулись они с места и тогда, когда он, наконец, медленно направился к офицерам.
Увидев Пойтека, офицер, говоривший речь, на мгновение запнулся. Пойтек воспользовался этой паузой.
— Товарищи! — раздался его голос. — Революционный правительственный совет…
Закончить ему не удалось — пожарные сзади набросились на него. Петр оттолкнул одного из них, но вслед за тем вокруг него обвились крепкие руки. Удар прикладом в спину, другой в левое плечо… и вот он лежит на земле возле Пойтека. У Пойтека из носа и изо рта хлещет кровь.
Ряды рабочих смешались, лежащих обступают со всех сторон.
— Назад! По местам!
Рабочие нехотя повинуются. Возле Пойтека и Петра остаются лишь те пожарные, которые свалили их наземь.
— Встать! — кричит Пойтеку высокий широкоплечий гусарский офицер.
Пойтек и Петр не двигаются.
Двое пожарных за руки поднимают их с земли.
— Зачем пришли? — орет гусар.
Петр молчит. В ушах у него шумит, что-то застилает глаза. Пойтек рукавом вытирает окровавленный рот и выплевывает два зуба.
— Зачем пришли? — снова кричит гусар. — Чего вам здесь надо?
Пойтек кидает взгляд на вооруженных рабочих и, напрягая голос, хрипло кричит:
— Чтобы сказать рабочим: «Не давайтесь в обман, товарищи, я…»
— Заткнуть ему глотку!
Офицеры несколько минут совещаются. Гусар энергично размахивает палкой, другой офицер с сомнением покачивает головой. Один из рабочих выступает из рядов и отставляет винтовку к стене. Брандмайор бросается к нему и начинает трясти его за плечи.
— К стенке их! — кричит гусар пожарным, стоящим возле пленных.
Пойтек и Петр поставлены к железной стене, против них — двое пожарных с винтовками. Петр опускает голову. Пойтек смотрит прямо в глаза стоящему за пожарными гусару. И вдруг где-то невдалеке начинает протяжно завывать фабричный гудок. Окровавленные губы Пойтека раздвигаются в улыбку. Его взгляд перебегает на рабочих — те один за другим кидают на землю оружие.
— Обманули нас! — кричит тот, что первым покинул строй.
Пожарные поспешно окружают рабочих и ведут их на задний двор, прилегающий к берегу Дуная. На месте остается едва с полсотни вооруженных. Офицеры, собравшись в кучку, снова совещаются. На пленных никто больше не обращает внимания. На первый гудок со всех сторон отзываются другие гудки, призывая рабочих к оружию.
— Мы победили! — шепчет Петру Пойтек.
Проходит несколько долгих минут. Все ждут, что будет дальше, никто не решается действовать первым. Во дворе все смолкло — лишь наперебой протяжно завывают гудки.
Внезапно с крыши соседнего дома раздается треск пулеметов. Первые пули гулкой дробью ударяют в железную стену, но следующие уже вздымают посередине заводского двора облачка пыли.
Пожарные тоже возятся около своего пулемета. Пойтек и Петр бросаются наземь. Над их головами идет стрельба.
Пулеметчик, обстреливающий завод, улегся за трубой одноэтажного дома — время от времени он что-то выкрикивает. Пойтек узнает хриплый голос Готтесмана.
— Кто борется против нас…
Нападающие пытаются по лестнице взобраться на железную стену, один красноармеец долез уже до торчащих вверх гвоздей… Пожарные направляют на него пулемет… Ряд красных точек появляются у него на груди — и он падает возле Петра, лицом к небу. Глаза его открыты. Петр узнает в нем того седоусого солдата, с которым некоторое время перед тем разговаривал у ворот казармы.
— Старый Липтак! — шепчет Пойтек. — Шесть детей остались теперь сиротами…
— Кто борется против нас… — продолжает кричать Готтесман с крыши.
